"Роман на тачанке"
Дмитрий Минченок

Честно говоря, я долго сомневался размещать или нет эту статью на страницах нашего сайта. Ознакомившись с ней, я думаю, вы поймете причины моего сомнения, но все же, в конце концов, я решил включить эту статью в список публикаций о Несторе Ивановиче Махно. Все нижеследующее оставляю на совести автора этой статьи.<С.Ш.>

80 лет тачанке - легендарной "бандуре" на колесах, запряженной четверкой лошадей и "украшенной" сзади станковым пулеметом. Мало кто знает, что ее изобретателем был один из самых известных борцов за казацкую вольницу батька Махно. Все представляют лидера анархистов однобоко, вроде гуляки и психа. Однако мало кто представляет, насколько это был глубокий и, я бы сказал, одержимый бесами человек. Черное знамя анархистов и тачанка - это только одна сторона медали. В его жизни еще была совершенно уникальная история любви, точнее, три истории любви, которые делают батьку если не великим, то, по крайней мере, очень значимым по историческим масштабам человеком.
Ранним утром 14 апреля 1924 года, в польском курортном городке Торунь, на втором этаже уютного домика, лежа в постели, Нестор Иванович Махно взял в руки бритву и полоснул себя по горлу...
Его гибель оплакивали в десятках убогих квартир Парижа, Константинополя, Белграда, Берлина и Праги, приютивших русских эмигрантов. Под гитарные переборы былые соратники батьки Махно исполнили гимн, якобы сочиненный бывшим начальником махновской контрразведки Левой Задовым: "Цыпленок жареный, цыпленок пареный, цыпленок тоже хочет жить..." И снова черные полотнища гордо, но недолго реяли на заграничном ветру трех континентов.
В Москве его бывший друг и сподвижник, а ныне красный чекист Лева Задов, узнав об этом, заплакал, как малое дитя. Однако переданное по всем телеграфным агентствам Европы сообщение оказалось уткой.
В далеком городе Париже жена батьки Галина Кузьменко стирала белье... а в детской кроватке спала его годовалая дочка Леночка, когда в их дверь постучали. Галина нехотя открыла дверь и закричала в голос. На пороге стоял ее воскресший муж - сильно изменившийся, в коротком сером пиджачке, пыльных сапогах, но с таким же диким, гипнотизирующим взглядом демона, которому по-прежнему нигде не было покоя. Как уж Нестор Иванович выжил, зачем вообще пытался покончить жизнь самоубийством, осталось тайной. Только с той поры стали говорить о бессмертии батьки.
Мало кто тогда понимал и до сих пор понимает, в чем заключается феномен притягательности Махно. Он не был силен физически. Не обладал заметной внешностью или обаянием героя-любовника. Единственное, что его отличало от остальных, была живущая в нем постоянно, отчаянная, не утихающая ни на секунду ярость. Говорят, что виной тому красная планета Марс, которая взошла над гуляйпольским горизонтом в момент рождения Нестора - 27 октября 1889 года. Говорят, что дети Марса обладают неукротимой энергией.
Мало сыскалось на земле людей, которые могли бы выдержать взгляд батьки. Внешне этот мужчина никак не подходил на роль воина. "Маленький, худой, с женоподобным лицом, с черными локонами волос, ниспадавшими на плечи, Махно производил жуткое впечатление благодаря пронзительным глазам с неподвижным взглядом маньяка и жесткой складке вокруг рта на изможденном бледном лице", - это мнение врага - одного из деникинских офицеров, которого батька принял в свой отряд, а после расстрелял.
А вот описание Махно, оставленное гуляйпольской учительницей Мариной Сухогорской, близкой подругой его последней супруги - матушки Галины.
"Сначала я думала, что только мне делается страшно, когда он взглянет на меня своими серыми, холодными, стальными, прямо-таки какими-то гипнотизирующими глазами, но потом оказывалось, что самые заядлые разбойники махновцы не выносили этого взгляда и начинали дрожать мелкой дрожью при каждом пристальном взгляде батьки".
Он умел чувствовать психическое поле толпы, которая его окружала. Неважно, из кого состояла эта толпа - из почитателей или ниспровергателей. Как-то вместе со своим дружком Левой Задовым, который был начальником его контрразведки, а в 1924 году перешел на сторону красных и так же, как раньше вешал красных, теперь вешал белых и "жовто-блакитных", он попал в окружение конницы Буденного. Это был самый критический момент в карьере батьки. По всей логике вещей, его должны были убить. Они находились в одном доме, когда станицу тихо окружили красные конники Буденного. Ординарец батьки слишком поздно заметил подъехавший красный разъезд. В панике он вбежал в хату и только успел крикнуть: "Буденновцы!" Батька тут же приказал всем прыгать в тачанку. А с этой тачанки незадолго до этого и непонятно зачем был снят пулемет. Но вместо того, чтобы спешно его устанавливать, он приказал Леве бросать в тачанку всякое барахло из награбленных сундуков и гнать что есть мочи. Преследователи, естественно, заметили эту тачанку. Бросились в погоню. Казалось, их неминуемо настигнут и порубают на куски. Со всех сторон тачанку окружали враги. И тут батька сделал маневр, который мог совершить только человек, не домысливающий, не догадывающийся, а именно проникающий в бессознательную душу толпы.
Он крикнул Леве, который сидел рядом с ним, только одну фразу: "Моя касса!" И Лева без слов его понял. Он открыл сундук батьки и начал швырять в буденовцев пригоршнями золотые монеты, бросать под ноги коням дорогие шали из сундуков, драгоценные кубки. Увидев золото, напавшие начали резко осаживать коней и поднимать брошенные ценности с земли. Моментально часть преследователей отстала. Образовалась брешь, в которую и проскочила тачанка Махно.
Позже, рассказывая про тот случай, многие вспоминали, что в тот момент Нестор Иванович услышал Голос, который сказал ему, что надо спасаться не оружием, а деньгами. Именно тогда он предстал человеком, решившимся на то, чего смертельно боялся, - а именно, отказаться от Силы, то есть от Пули, - и положиться на собственное прозрение, преодолевшее его страх потому, что так было предписано Голосом, который он наконец начал слышать.
На протяжении многих лет его интуиция, или его Голоса, охраняли и помогали ему. Правда, иногда они становились чрезвычайно жестоки к тем, кто любил Махно, и пытались своей любовью оторвать батьку от его Идеи. Он, как показала история, всегда оставался верен только Голосам.
Его первый брак можно назвать трагичной историей любви молодого атамана и гарной украинской дивчины Насти Васецкой. Ни одна другая женщина не могла добиться от дикого батьки того, чего добилась Настя. Архивы не сохранили ее фотографий. В марте семнадцатого года, вернувшись из тюремного заключения, батька Махно скоропостижно женился на этой самой девушке. Их связывала только тоненькая ниточка переписки из Бутырки на его родную Украину. Портрет девушки можно восстановить только по скудным воспоминаниям батькиных подчиненных. Ясные и бездонные глаза, какие, наверное, были у гоголевской паненки в "Вие", делали Настю по-своему гипнотически привлекательной. В целом их отношения можно назвать загадочными. Они полюбили друг друга заочно, не видя лиц, только по письмам. Неизвестно, какие эмоции они испытали, когда первый раз встретились. Факт тот, что как только батька вернулся из тюрьмы, он буквально сразу же женился на Насте Васецкой.
Друзья Махно заметили, что сразу после женитьбы батька резко переменился. Что, собственно, и вызвало испуг у его окружения. У батьки исчезла ярость. Он стал тихим и умиротворенным. Борьба за казацкую вольницу стала лишь мечтой. И вот тогда вмешалось его окружение. Незаметно для Нестора Ивановича на Настю со всех сторон посыпались тайные угрозы. Ее угрожали повесить, утопить или спалить, если она не оставит батьку в покое. Но, казалось, все угрозы бесполезны. Настя вскоре забеременела и родила Нестору Ивановичу первенца - мальчика. Могущественный атаман был на седьмом небе от счастья. И вдруг при странных обстоятельствах его сын умирает. Семимесячного мальчика нашли задохнувшимся в люльке. Друзья Махно тут же стали нашептывать батьке, что это Настя недоглядела. Махно сначала свирепел от этих обвинений, а потом постепенно поверил. Настя пришибленно молчала и вместо объяснений тихонько плакала в углу.
Затем сподвижники сказали ей, что либо она исчезнет, либо батьку - убьют. Трудно понять, почему Настя не рассказала обо всем мужу. Скорее всего, сыграло свою роль то обстоятельство, что патриархальные нравы, царившие в казацкой среде, не способствовали искренним отношениям между мужем и женой. Вся стратегия душевной близости между супругами ограничивалась формулой "жратва, постель, а все остальное - не твое бабье дело".
Короче... в один прекрасный день Нестор нашел свою хату опустевшей: ни привета, ни записки от Насти - она исчезла, как призрак. Он воспринял это как предательство. Его покинул самый любимый человек. С той поры он окончательно разуверился в женщинах.
Вообще, удаленность от женщин нередкое явление, особенно у людей типа шаманов, хотя это гораздо менее характерно для людей типа вождя. Несмотря на многочисленные сплетни, которые ходили в Париже о якобы необузданном сексуальном темпераменте Нестора Ивановича, трудно было представить, что он ведет нормальную сексуальную жизнь, как, например, его противники - красные вожди Буденный, Фрунзе, или его соратники типа атамана Григорьева. Подлинной страстью Нестора Ивановича была, конечно же, Идея Казацкой Вольницы. Можно сказать, что он мог находиться либо только под властью женщины, либо только под властью Идеи. Что в принципе для него было одно и то же. Идея всегда женственна.
Да и поведение его друзей вполне объяснимо. И дело тут вовсе, как думается, не в подлости их характеров. Вероятнее предположить, что в представлении сподвижников батьки не могло быть женатого Махно, потому что тогда он переставал быть Махно. И его сподвижники, так же, как и он сам, находящиеся под властью Идеи, это особенно хорошо чувствовали.
Можно даже сказать, что не он управлял своим войском, а войско управляло им. Он делал только то, что бессознательно хотели те многие тысячи и тысячи простых людей, вставших под его знамена. И именно это делало батьку психологически привлекательным и таинственным. Поэтому в глазах своих "братков" он был определенного рода шаманом, гипнотизером, полубожеством.
Умея сильно ненавидеть, Нестор Иванович умел и сильно любить, шутить и относиться к жизни как к празднику. Временами, когда Голоса оставляли его в покое, он превращался в самого обычного человека, в чем-то трусливого, в чем-то смешного. Об этой совершенно житейской черте его характера, пробуждавшейся в нем очень редко, я и хочу рассказать.
Его следующей, после несчастной Насти, пассией была Маруся Никифорова - легендарная анархистка, казачка-баба, с которой Махно славно погулял по украинским степям. Марусю Никифорову трудно было назвать женщиной в прямом смысле этого слова. Практически всю свою жизнь она провела верхом на лошади и в мужском костюме. Нет, меньше женщиной от этого она не стала, но и больше тоже быть не могла. Скорее, ее можно назвать сорвиголовой в юбке. История ее любви к батьке полна анекдотических ситуаций, которые с различными комментариями и домысливанием быстро распространялись в замкнутом мирке парижской эмиграции. Будучи таким же Скорпионом, как и Махно, Маруся не терпела над собой ничьей власти. И тем более власти любящего мужа. Собственно, поэтому и произошла эта история.
А еще правильнее сказать, что не было бы вовсе никакой истории, если бы не наша российская погода.
Эта была пора начала романа батьки и Маруси. Одновременно Марусе нравился молоденький казачок-анархист по кличке Голик. А она сама приглянулась махновскому фавориту Феодосию Щусю. Тот ее домогался самым непритязательным способом - шантажировал, обещал подкараулить и изнасиловать. Длинный шрам через все лицо Феодосия мешал Марусе разглядеть в его "внутренностях" душу добрую и отзывчивую. Да и наган его мешал, который сам собой беспрестанно палил, даже находясь в кобуре.
Как-то батька со своими личными охранниками отправился из Гуляйполя - центра повстанческого движения - в соседнюю станицу Воронью. Путь был не то чтобы не близкий, но и не далекий. Резко почувствовав себя одинокой, Маруся позвала к себе Голика. Шанс был соблазнительный. Они заперлись вдвоем в белой мазанке, на стенах которой не проступает краска стыда, занавесили окна и улеглись в постель.
О том, что батька уехал, знала не только Маруся Никифорова, но и вся остальная гуляйпольская вольница. Феодосий Щусь, завидев лошадиные зады батькиной охраны, тут же взял курс на Марусину мазанку. Постучался он ровно в тот момент, когда Маруся жарко целовалась с голым Голиком. Требовательный стук в дверь моментально отрезвил женщину. Сначала она думала не открывать - отсидеться, но Щусь, который наверняка знал, что она дома, не думал отступаться. Испугавшись, что своим наглым домоганием Феодосий привлечет внимание соседей, Маруся со словами: "Ты чего, черт, людей пугаешь?" - высунулась в окошко. Щусь, завидев ее открытые плечи, окончательно воспламенился и еще отчаяннее стал барабанить в дверь, требуя открыть. Если бы у Маруси была шашка, она бы его зарубила, был бы наган, пристрелила. Но у нее в тот момент ничего не было, кроме голого Голика. И она пошла на попятный, вступила в переговоры с мерзавцем. Щусю только того и надо было. Он сразу почувствовал бабью слабость и еще пуще стал наседать на Марусю. Он обещал ее опозорить перед батькой так, что та никогда не отмоется. Напоминал о судьбе Насти Васецкой и говорил, что ее ждет еще худшая участь.
Его угрозы подействовали. Маруся решилась открыть. Только куда деть Голика? Пришлось ему срочно лезть в сундук, стоящий в горнице батьки.
Самого Щуся Маруся отвела в свою горницу, где за минуту до этого находился несчастный казачок. Здесь Марусе предстояло самое трудное - не дать Феодосию уложить себя в раскрытую постель. На какие только ухищрения она не шла. Какие только темы разговора не заводила. И про покойников, и про клад, якобы зарытый ею под Полтавой. И уж совсем небывальщину - обещала рассказать Щусю секрет батькиного бессмертия. Плохо или хорошо, но час она его удерживала на расстоянии вытянутой руки от своей груди. И когда в запасе ее воображения не осталось ни одной истории, способной хоть ненадолго заинтересовать Феодосия, в дверь постучали. Маруся выглянула в окно и обомлела. На пороге стоял батька. Похоже, что в самом деле не было бы никакой истории, если бы не тамошняя украинская погода. Накрапывавший с утра дождик к концу Марусиных россказней превратился в самый настоящий ливень. Что и заставило батьку с полдороги повернуть коней и вернуться обратно в свою резиденцию.
Что тут испытала Маруся? Два мужика в доме. Один - в горнице батьки, другой - в горнице Маруси. И оба - в стадии приставания. Маруся затрепетала, судорожно ища выход из создавшегося положения.
Для раздумья у нее не было ни минуты. Бывает, Господь в такие минуты дает свои знаки милости. Маруся посмотрела на батьку, посмотрела на Щуся - прикинула, что сначала они начнут убивать друг друга, потом - ее, и говорит кривому казаку: "Спокойно. Без паники. Вытащи свою шашку из ножен. Подойди к двери и выскочи из дома злой, как черт, со словами: "Я еще до тебя, гаденыш, доберусь!" После чего, не обращая ни малейшего внимания на батьку, подходи к своему коню, садись и скачи во весь опор прочь. Делай, что я тебе говорю, иначе батька нас порубит".
Щусь от такой шарады обалдел. Но выхода не было. Батька уже нервничал за дверью.
Феодосий выхватил шашку, подскочил к двери, одним ударом ноги отворил ее настежь и выскочил на улицу. Зубы его скрежетали, глаза метали громы и молнии, вдобавок он размахивал шашкой так, что чуть не снес батьке голову. "Ну, погоди! Тебя я еще достану! - орал Щусь. Батька даже оторопел. "Только попадись мне", - продолжал Щусь, как бы никого не замечая. Махно немного бочком, тихонечко вошел в дом и поскорей закрыл за собой дверь. В окошко он проследил, как Щусь вскочил на коня и, потрясая шашкой, умчался куда-то вдаль...
"За что он хотел меня убить?" - оторопело спросил батька у Маруси. В ту минуту ему было не до Маруси и не до ее ответов на вопрос, почему она так долго не открывала.
Маруся с сожалением покрутила пальцем у виска: "Ой, батьку, не знаю. Белены, что ли, объелся? Ворвался в дом, чуть меня не убил и твоего ординарца Голика. Насилу его спасла".
- Голик? А при чем здесь Голик?
- Да поди его разбери... Я вышла во двор, щавелю нарвать, покурить, семечки полузгать, вдруг вижу, несется во весь опор прямо на нашу хату всадник. Подъехал к дому, калитку отворил, вбежал ко мне, в ноги - бух. Смотрю, господи-боже, а это твой ординарец Голик.
- Что случилось, малец? - спрашиваю.
- Щусь меня порубать хочет, - отвечает. - Спаси!
- Да за что? - спрашиваю я его.
- Да я ему на мозоль наступил, а он так рассвирепел, что поклялся мне голову отрубить, за мной гонится. Спаси, Маруся!
Я вижу - парень не врет. В хату его впустила и в твоей горнице в сундук спрятала. Только спрятала, как подъезжает Щусь и прямо ко мне: "Где Голик?". Я говорю, да что ты, какой здесь Голик?
- А почему конь его тут стоит?
- А он его бросил и дальше побежал, - говорю. - Ищи ветра в поле!
- Нет, - отвечает, - ты меня обманываешь. - А ну дай пройти в хату. Сам посмотрю. Ворвался в нашу избу и давай по всем углам шарить. Если бы не ты, точно бы нашел Голика да изрубил бы его на куски. Слава богу, что ты приехал.
- Так что же Голик? Так в сундуке моем и сидит? - вдруг со смехом спрашивает батька.
- Так и сидит, - отвечает Маруся.
- А ну покажи! - требует Махно.
Маруся ведет его в горницу, открывает сундук, а там сидит Голик - ни жив ни мертв. Махно от смеха за бока схватился: "Как же ты, - говорит, - Щусю на мозоль наступил, что теперь он за тобой гонится? Ну, потеха! Да ты не бойся! Я за тебя заступлюсь!".
Маруся тут же принесла горилки. Чарку - батьке, чарку - Голику, и выпроводила его со двора. А Щусь, как раскумекал в чем дело, язык прикусил. Так эту историю от батьки и утаили. Находчивые были люди.
...Третья любовь и последняя, которая вошла в историю под именем Матушки Галины, была другой, нежели Маруся или Настя. Точная копия батьки. Волевая, со сталью в глазах - красивая холодной, сатанинской красотой, умевшая приказывать даже самым осатанелым батьковским дружкам, она пришла совсем из другого мира, нежели Настя Васецкая. Среднего роста, стройная, по воспоминаниям видевших ее людей, она ни в чем не уступала европейским красавицам. Галина была сельской учительницей в Гуляйполе. Батька положил на нее глаз в свой третий, последний период борьбы с белыми и красными. Видно, его измученной душе надоело одиночество и наскучило мимолетное пристанище на случайной женской груди.
С Галиной было надежно, и он попросил ее стать его женой. Она официально стала именоваться титулом "матушка". С ней он разделил все тяготы своего польского пленения и парижского изгнания.
Нестор Иванович любил переодеваться в женщину. Многие из его современников отмечали в нем эту сидящую как заноза черту. С длинными распущенными волосами, нередко румяный, он производил впечатление полковой маркитантки.
Его страсть к травести не была, без сомнения, просто уловкой. Возможно, тяга к переодеванию жила в нем как возможность достичь физического перевоплощения в свой собственный Идеал.
Рассказывают, как однажды тихая станица на берегу Азовского моря, занятая солдатами генерала Деникина, была разбужена поутру звоном бубенцов и разудалыми песнями. Ошалевшие солдаты выскакивали во двор и видели, как по главной улице мчится бричка, запряженная цугом. На козлах восседал огромный детина со шрамом через все лицо, а за его спиной - тройка парней в разноцветных кафтанах, с лихо заломленными картузами и картинно торчащими из-под них чубами. Тесно зажатая, меж ними сидела деваха в белом одеянии невесты. Коляска остановилась у здания штаба, и вся компания с криком: "Пусть нас повенчает пан офицер", - устремилась внутрь дома. Выскочившему навстречу поручику девица показала язык и попробовала поцеловать. Офицер заулыбался и расслабился. Успокоившаяся охрана так же беспрепятственно пропустила компанию внутрь дома. Там девица сбросила с себя огромную шаль, и все заметили, что она беременна. "За здоровье невесты!" - заорал жених и полез целовать суженую, не давая офицерам ее внимательнее рассмотреть. Ухмыляющиеся офицеры полезли за бутылкой самогона. Невеста пустилась в пляс. Хлопки рвущихся бутылок шампанского прозвучали столь убедительно, что никто из стоящих рядом с открытой дверью солдат охраны даже не обеспокоился. Только поручик, заглянувший невесте в лицо, стал медленно сползать на пол. В глазах его было изумление. Вместо невесты перед ним стоял немолодой мужчина с пистолетом в руках. Это был батька Махно. Внутри дома раздалось еще несколько сухих хлопков. Через минуту вся компания вывалилась на улицу и открыла ураганный огонь по стоящим там солдатам. Перестреляли всех до единого. После чего спокойно вытащили из хаты все оружие и боеприпасы, погрузили на бричку и стремительно умчались прочь из станицы...
В 1934 году Нестор Махно тихо умер в парижской больнице на рю Дарю. Так тихо, как умирают обычно старые пенсионеры.

Опубликовано: МК-Воскресенье 20.08.2000