ПОЧЕМУ ПОГИБЛА МАХНОВЩИНА?

Махновщина... Еще сравнительно недавно это слово было синонимом плебейской жестокости, пьяного дебоша и стихийно-разбойного анархизма. Снятие идеологических барьеров привело к пересмотру этих анекдотических стереотипов. Начиная с рубежа 80-90х гг. появилось множество - разных по качеству - работ, в которых батько Махно предстает борцом за народную волю против "комиссародержавия" большевиков, а социальный строй гуляйпольской республики представляется чем-то вроде воплощенной крестьянской мечты, уникальной альтернативы коммунистической диктатуре. Что скрывается за этим новым манихейством, пришедшим на смену манихейству старому? Чтобы понять это, необходимо честно взглянуть на события той - прекрасной и жестокой, великой и преступной - эпохи.

Махновское движение на Украине было, пожалуй, наиболее политизированной и культурной формой крестьянского сопротивления периода Гражданской войны. Анархистские интеллигенты, пытавшиеся руководить им, отчасти, сглаживали острые углы "народно-почвенного" радикализма. Однако в основе махновской идеологии лежал, конечно, не моралистический сциентизм Кропоткина, а все та же триединая крестьянская "платформа", сводившаяся к требованию земли, свободной торговли и местного самоуправления при почти полном безразличии ко всему, что находилось за пределами крестьянского "мира". Даже такой апологет махновщины, как историк А. Шубин вынужден признать, что: "...Крестьянская масса и анархо-коммунисты по-разному представляли себе перспективы социальных преобразований после того, как удастся сбросить угнетение, исходящее от помещиков, кулаков и города. Крестьяне просто не вникали в содержание терминов "анархия" и "коммунизм", поддерживая борьбу анархистов против помещиков и властей. Управляемость масс достигалась системой разного рода "приводных ремней"¹. Впрочем, "приводные ремни" действовали достаточно эффективно, по крайней мере, в период расцвета махновщины. Ни в 1918-м, ни в начале 1919-го анархистское повстанчество не имело ничего общего с "зелеными", действуя в союзе, а затем и в составе РККА. Конфликты Махно с командованием Южфронта по военно-тактическим и снабженческим вопросам, возникавшие в этот период, носили более-менее частный характер, и разрешались "полюбовно". Героизм и боеспособность махновских частей искупали в глазах большевистского штаба их недисциплинированность и "самовольство". Перелом наступил в мае 1919-го, после черносотенного мятежа, поднятого атаманом Григорьевым, чью полную "благонадежность" незадолго до этого засвидетельствовал уполномоченный ЦК КП(б)У Я. Гамарник. На требование Л. Каменева немедленно выступить против мятежников Махно ответил телеграммой, которую даже А. Шубин не смог назвать иначе, как "двусмысленной". Колебания Махно подтверждает в своих воспоминаниях и В. Белаш. Комментируя это свидетельство, А. Шубин пишет: "Несмотря на то, что Махно в своей речи провел аналогию между григорьевским и своим движениями, оснований для разрыва с красными у него было недостаточно"². Это замечание про-анархистского историка, как ни странно, полностью совпадает с тем, что писал Л. Каменев Ленину в середине мая 1919-го: "полагаю, что Махно не решится сейчас же поддержать Григорьева, но почва для выступления там вполне подготовлена"³. Ситуацию еще более обострили требования Махно преобразовать его 3-ю бригаду в дивизию, а в перспективе - и в армию. Командование Южфронта, оказавшееся в критическом положении из-за начавшегося наступления Деникина, удовлетворило эти требования. Однако прибывший на Украину Л. Троцкий сразу вмешался в дело, заявив, что: "развертывать непокорную и недисциплинированную бригаду в дивизию под тем же командованием есть либо предательство, либо сумасшествие. Во всяком случае, подготовка новой Григорьевщины"⁴. 25 мая Советом Рабоче-Крестьянской Обороны было принято решение "о ликвидации махновщины", т.е. о смещении штаба ненадежной дивизии. Махно отказался подчиниться, и 2-го июня Троцким был отдан приказ о ее разгроме. Оказавшись в тисках между стремительно наступавшим Деникиным и 2-й Украинской армией Ворошилова, Махно принял решение, сдать части дивизии красным, самому же с отрядом добровольцев - уйти в подполье в белом тылу. На совещании штаба дивизии, ВРС и Союза анархистов, принявшем это решение, звучали и другие предложения, в том числе: "уйти на Днепр к Григорьеву"⁵. Ниже мы увидим, чего стоила эта махновская резолюция. Был ли разрыв с махновцами ошибкой или преступлением большевиков? Факты свидетельствуют о том, что про-григорьевские симпатии самого Махно или в его окружении действительно имели место. Однако опасения Троцкого могли быть - и, скорее всего, были - преувеличенными, что было связано с его недоверием командованию Южфронта, допустившему мятеж Григорьева. Вместе с тем, нельзя забывать и об обстановке, в которой протекали события. Фронт разлагался и разваливался на глазах. Брожение и дезертирство в войсках нарастали лавинообразно. Коллективизаторские эксперименты КП(б)У, противоречившие курсу на смычку с середняком, озлобляли крестьянство. В такой атмосфере новый мятеж означал бы только одно - катастрофу, которая вполне могла превратиться в окончательный крах.

Вопреки принятому решению о борьбе с Деникиным, махновцы начали военные действия не в белом, а именно в красном тылу, и 12 июля даже - неудачно - атаковали Елисаветград. На следующий день они встретились с остатками отрядов Григорьева, а 27 июля - убили его.

Расстрел махновцами атамана Григорьева в июле 1919 г. на первый взгляд выглядит революционным актом, опровергающим майские "измышления" большевиков. Именно так хотел представить дело и сам Махно. В действительности все обстояло несколько иначе. Вот что пишет Шубин, ссылаясь на воспоминания Чубенко: "Сойдясь на необходимости сражаться с коммунистами и петлюровцами, атаманы не поладили в вопросе о белых"⁶. Григорьев не собирался бить Деникина, поскольку "не знал" его. При этом, "Махно возражал осторожно, лишь выразив свое небольшое несогласие с григорьевским "Универсалом""⁷. На заседании махновского штаба "батько" доказывал, что "во что бы то ни стало нужно соединиться⁸ (с григорьевцами - И.О.)... и что расстрелять Григорьева мы всегда успеем"⁸. Современные анархисты очень любят распространяться о коварстве большевиков, использовавших Махно "до поры до времени", однако аналогичный поступок Махно в отношении его союзника Григорьева почему-то не вызывает у них возмущения. Мы не собираемся впадать в подобное морализаторство. Махно действовал, повинуясь логике гражданской войны. И той же логике следовали большевики, разгромив махновщину.

В начале августа 58-я дивизия Красной армии, укомплектованная бывшими махновцами, поднимает мятеж и переходит под командование "батьки". Через несколько дней к нему перешли еще четыре бригады с артиллерией, кавалерией и бронепоездом. После почти месяца ожесточенных боев в районе Елисаветграда большевистское командование предложило Махно переговоры, которые тот категорически отверг. Однако вскоре пути красных и махновцев разошлись. Деникин гнал части РККА на север. Махновцы отступили на запад и начали героическую борьбу в тылу Добровольческой армии. Отчаянное сопротивление махновской республики - мятежного анклава на территории противника - во многом предрешило крах деникинщины.

Социальный строй этого "освобожденного района", объединявшего несколько уездов Екатеринославской губернии с центром в Александровске, складывался уже начиная с 1917 года. Анархисты, бывшие его "архитекторами", стремились создать здесь что-то вроде "демократической диктатуры рабочих и крестьян", что было тем более легко, что в ограниченном, преимущественно сельском, районе не было ни крупной промышленности, ни влиятельной буржуазии. Законодательной властью в "Махновии" формально обладали крестьянские советы и съезды, в работе которых принимали участие все советские партии, включая большевиков. Эти партии пользовались также почти полной свободой агитации и печати (хотя тиражи оппозиционных газет иногда изымались махновской контрразведкой). Однако в реальности махновская республика была, скорее, гибридом "просвещенной" военной диктатуры и крестьянской демократии, что наглядно показал "рабоче-крестьянский" съезд 1919 года. Во-первых, как признает А. Шубин, представительство крестьян и рабочих на нем было непропорциональным: "Выбор делегатов на съезд...от крестьян происходил небольшими сходами, один делегат от небольшого села... Рабочие же могли послать одного представителя от каждого профессионального союза"⁹. Во-вторых, что было более важно, Военно-революционный совет повстанцев фактически руководил съездом: "Чтобы держать ход съезда под своим контролем, ВРС занял места в президиуме, допуская в этом смысле лишь ограниченную демократию"¹⁰. Впрочем, военная монополия анархистов в районе, позволяла им демонстрировать весьма широкий либерализм по отношению к политическим оппонентам. "Дело Полонского", командира одной из махновских частей, заподозренного в связях с РККА и бессудно расстрелянного за это, четко показывает границы этого "либерализма". Кроме махновского штаба, реальной властью в районе пользовалась контрразведка - политическая полиция повстанцев во главе с анархистом Львом Зиньковским, больше известным как Левка Задов. Контрразведка обладала разветвленной сетью из 5 тысяч (по свидетельству Белаша) осведомителей и действовала практически бесконтрольно. В. Эйхенбаум (Волин) - руководитель ВРС повстанцев и один из немногих интеллигентов в движении - характеризовал деятельность КР как "ужас". По признанию самого Махно, "контрразведочные органы были уполномочены на обыск в любом доме..., а также на аресты и опросы людей, в особенности, когда таковые указываются населением"¹¹. Оправдывая деятельность этой карательной машины, Шубин указывает на зверства ЧК, несравнимые, по его мнению, с преступлениями махновцев. Следует, однако, отметить, что работа чрезвычаек, охватывая куда большие территории, имела множество региональных особенностей. Социолог Б. Кагарлицкий пишет: "В годы "военного коммунизма" власть большевиков на местах была деспотической, но не бюрократической... В одном месте они зверствовали, в другом действовали крайне либерально - по настроению... Иногда задним числом местных революционных лидеров расстреливали за самоуправство или, наоборот, с повышением переводили в центр (порой за одни и те же действия)"¹². Показательно не число жертв махновского режима, а сам факт, что придя к власти с помощью античекистской риторики, анархисты были вынуждены применять тот же самый механизм политических репрессий, что и поносимые ими красные.

Отношения махновских властей с рабочими всегда были далеки от идиллии. "Рабоче-крестьянский" характер режима, декларированный его идеологами, оставался на деле фикцией, о чем свидетельствуют многочисленные высказывания самого Махно и его окружения. В этом смысле характерен эпизод, приведенный у Шубина со ссылкой на воспоминания анархиста Щапа: "Некоторые заводские комитеты пытались выяснить в штабе и в "военно-революционном совете", будет ли выплачено жалование рабочим и когда... В ответ на аналогичный запрос железнодорожников Махно отвечал: "В целях скорейшего восстановления нормального железнодорожного движения... предлагаю товарищам железнодорожным рабочим и служащим энергично организоваться и наладить самим движение, устанавливая в вознаграждение за свой труд достаточную плату с пассажиров и грузов, кроме военных"¹³. Попытки железнодорожников следовать этому благому совету натолкнулись на "нежелание Махно платить за все возрастающий объем военных работ"¹⁴, что привело к полному разорению транспортников и металлистов. Субсидии, выдаваемые рабочим махновскими "комиссиями помощи бедным" производились в совзнаках - наиболее обесцененной валюте, которую анархистское "казначейство" стремилось просто сбыть с рук. В довершение ко всему, "махновцы то и дело "реквизировали" все необходимое прямо в цехах"¹⁵.

Таким образом, рабочая политика махновцев была политикой крестьянской диктатуры, зеркально отражавшей политику большевиков в отношении деревни. И ее результаты не замедлили сказаться. Шубин пишет: "Положение рабочих было бедственным. Основным видом конкурентоспособной продукции было продовольствие и зажигалки. Кормилось большинство из 2-3 тысяч рабочих района с огородов и мелкой торговли. Рабочие районы превращались в очаги уголовной преступности"¹⁶.

В начале 1920 года наступавшая Красная армия достигла "Махновии". 5 января в Александровске был заключен новый военный союз между повстанцами и большевиками. Однако обе стороны понимали, что этот блок уже не может быть прочным. На деле он не просуществовал и дня. 6 января командарм 14-й армии Уборевич отдал Махно приказ - немедленно выступить на Польский фронт. По словам Шубина, "идея этого приказа принадлежала Сталину"¹⁷. 9 января, не дождавшись ответа, Всеукраинский ревком объявил Махно вне закона. В конце месяца ослабленные тифом махновские части были атакованы двумя красными дивизиями. Несмотря на это, махновские командиры по-прежнему рассчитывали на возобновление союза. Одни из них надеялись таким образом собраться с силами, чтобы затем поднять "третью, анархическую, революцию". Другие, например, Долженко, стремились к легализации в рамках большевистского режима и к мирному сосуществованию с ним на началах автономии. А. Шубин считает подобные надежды "наивными". Однако в начале 1920 года они все же имели шансы. Виктор Серж вспоминал: "Казалось, гражданская война близилась к завершению. На Украине Добровольческая армия генерала Деникина разбегалась. Войска генерала Колчака, преследуемые красными партизанами, отступали вглубь Сибири. В партии постепенно нарождалась идея возвращения к нормальной жизни... В середине января 1920 года Дзержинский при поддержке Ленина и Троцкого предложил отменить смертную казнь во всей стране, за исключением зоны боевых действий"¹⁸. Этой демократической "оттепели" положила конец польская интервенция.

Тем временем противостояние "махновском" районе нарастало. Этому способствовала грубая аграрная политика украинских большевиков, особенно - возрождение комбедов (комнезаможей). Крестьянство, поначалу восторженно встречавшее красных, отвернулось от них. В районе фактически сложилось двоевластие. Красный и черный террор достигли своего апогея. Махновцы перешли к тактике поголовного истребления коммунистов и членов комнезамов. Анархисты-идеологи, следуя за настроениями крестьянства, заявляли: "Государство стало хозяином орудий производства и блажителем индустриального пролетариата, которого фактически у нас нет. Это маленькая группа... которая вместе с партией является особой группировкой над пролетариатом"¹⁹ (Долженко).

Весенне-летнее наступление Врангеля привело к новому, на этот раз последнему, перемирию между Махно и РККА. 2 октября в Старобельске было подписано соглашение, по которому махновская армия вновь переходила в подчинение советскому командованию при сохранении "установленного ранее внутри себя порядка". Украинские большевики объявили амнистию анархистам и легализовали их деятельность. Особенно острую дискуссию вызвал 4-й пункт политического соглашения, в котором махновцы требовали автономии махновского района в составе Советской республики. В конце концов, большевики обещали подписать и его после согласования с Москвой. Промахновски настроенные авторы склонны видеть в этом только хитрую уловку, однако, по свидетельству В. Сержа, Ленин и Троцкий всерьез обсуждали это требование и склонялись к его удовлетворению.

В ноябре 1920-го начался один из самых героических и трагичных эпизодов Гражданской войны - штурм белого Крыма. Отборные части махновской армии под командованием Каретникова при поддержке 2-х красных дивизий форсировали Сиваш, и ударом в тыл Врангеля открыли Красной армии дорогу в Крым. Последний бастион белых был взят. Радость победы была, однако, сразу же омрачена преступлениями. Психически неуравновешенный венгерский коммунист Бела Кун, чья военно-политическая бездарность стала одной из причин гибели Венгерской советской республики, принял капитуляцию остатков белой армии в Крыму в обмен на амнистию побежденным, и устроил им кровавую бойню. В то же самое время Н. Фрунзе от имени реввоенсовета Южфронта отдал приказ о переброске махновских частей на Кавказ, что нарушало старобельские соглашения и отрывало махновцев от родных мест, т.е. лишало их всякой политической самостоятельности. Ответ махновцев был известен заведомо. 25 ноября "правая рука" Махно, герой Сиваша, Каретников был расстрелян без суда. Его части, прорвали окружение слабо сопротивлявшихся красных войск, вырвались из Крыма и, соединившись с гуляйпольскими отрядами, подняли сельскую Украину на восстание, еще невиданное в ее истории.

Что побудило Фрунзе, Куна и Гусева принять решение, катастрофические последствия которого легко было предугадать? В. Серж называет его "непостижимым", однако мотивы поведения командования Южфронта достаточно очевидны. Во-первых, армия Махно стремительно разлагалась. Участились случаи грабежей и стычек с красноармейцами. Махновские командиры пытались противодействовать этому с помощью расстрелов, но меры эти были явно недостаточны. Воздух победы разъедал дисциплину, и так "хромавшую" в Повстанческой армии. Во-вторых, и этот фактор был наиболее важным, изгнание белых отнюдь еще не означало конца войны. А. Грациози пишет: "в 1920 г. исчезновение белой опасности (которую ощущало как таковую и огромное большинство сельского населения) и крайне непопулярная политика милитаризации, проводимая партией, вызвали взрыв... "эсеровщины". Думаю, можно с уверенностью утверждать, что затем произошло величайшее крестьянское восстание со времен Пугачева"²⁰. Разгром белых обострил недовольство крестьянских масс политикой "военного коммунизма". Избавившись от угрозы реставрации справа, деревня "повернула огонь" налево, против городской революции. Под вопросом оказалось не только будущее советской власти, но и сама урбанистическая, индустриальная цивилизация, единственным оплотом которой выступала рабочая партия. Махновские командиры, не говоря уже о рядовых, были, безусловно, представителями варварства и сами сознавали себя таковыми (См. приведенный выше пассаж Долженко).

В этой ситуации у большевиков оставалось два варианта действий: начать самоубийственную войну против большинства нации или, пойдя на компромисс с деревней, капитулировать перед отсталостью ради стабильности. НЭП, т.е. компромисс, был единственно-разумным выходом для опустошенной семилетней войной страны. Однако для партии, пролившей океаны своей и вражеской крови во имя мировой коммуны, возвращение к капитализму не было легким решением. Многие партийцы воспринимали "военный коммунизм" не как временную меру, а как средство продвижения к коммунизму подлинному. По сути, это была старая анархистская мечта -волюнтаристское введение коммунистического строя "немедленно", без переходного периода. Леваки, особенно в армии и ЧК, считали, что чрезвычайные меры могут творить чудеса. Нужно только разбить "контру", очистить страну от классово-чуждых элементов, и революция будет спасена! Грациози пишет, что введение НЭПа встретило ожесточенное сопротивление именно на Южном фронте, где ""продовольственно-комбедовская" точка зрения царила среди местных руководителей"²¹.

Именно к таким левакам принадлежали в 1921-м руководители Южфронта - Фрунзе, Кун, Гусев, Ворошилов, Буденный и другие. Многие из них составляли костяк так называемой "военной оппозиции", фрондировавшей с Троцким, и стремившейся к автономии от центрального руководства. Разгром Красной армии под Варшавой был непосредственным результатом этой "фронды".

Освещая причины крестьянской войны на Украине, А. Грациози пишет: "Еще один, далеко не второстепенный "фактор" предопределил это (накал террора на Юге - И.О.): Сталин. Будучи наркомом по делам национальностей, т.е. ведая нероссийскими территориями, и наиболее авторитетным членом Реввоенсовета Южного фронта, Сталин на месте руководил вышеупомянутым процессом отбора (кадров - И.О.). Плодами его стали ворошиловы, буденные и евдокимовы... личности зачастую совершенно аморальные"²². Вряд ли случайно, что все непосредственные виновники крымской провокации - Фрунзе, Кун, Гусев, а также военачальники, наиболее рьяно сражавшиеся с махновцами - Ворошилов, Буденный, Уборевич, Якир, стали впоследствии более или менее ревностными сталинистами (что, правда, не спасло большинство из них), ведь уже в 1920-21 гг. эти люди были лично преданы Сталину. Не будет преувеличением сказать, что Южфронт был своего рода прародиной сталинщины, источником вдохновения для творцов коллективизации и большого террора.

Что касается Махно, то крестьянская война, которую он возглавил в 1921 году, сошла на нет с первым дуновением НЭПа. Анархистско-эсеровская надстройка рухнула, лишившись опоры в середняке, который был ее социальной базой. Крестьяне, наконец, смогли воспользоваться плодами своей победы.

Урок, который мы должны извлечь из махновской трагедии, несводим к моральным "истинам" и тенденциозным клише. Герои русской революции, этой величайшей исторической драмы, действовали, повинуясь суровой диалектике гражданской войны, постичь которую невозможно, опираясь на императивы бытового гуманизма и "здравого смысла". Махно был героическим революционером, но его бунт был бунтом крестьянина, находящегося под "властью земли" и враждебного к чуждой городской цивилизации. Сергей Есенин замечательно "схватил" трагедию махновщины в образе жеребенка, бегущего за поездом и бессильного обогнать его. Большевизм убил махновщину также, как радио и патефоны убили культуру народных песен, а конвейерное производство - своеобразие кустарных промыслов. Можно вздыхать о неумолимости прогресса, можно осуждать историю за кривизну путей, которыми она следует, но совсем другое - делать историю, быть ею, как были ею рабочие и крестьяне революционной России.

И. Овсянников, Социалистическое Сопротивление - Ярославль

Примечания:

1. А. Шубин, Анархистский социальный эксперимент, с. 22

2. А. Шубин, Анархистский социальный эксперимент, с. 22

3. Там же, с. 45

4. Там же, с. 45

5. Там же, с. 47

6. Там же, с. 49

7. Там же, с. 53

8. Там же

9. Там же, с.57

10. Там же

11. Там же, с.64

12. Б. Кагарлицкий, Периферийная империя, с.411

13. Там же, с.61

14. Там же

15. Там же, с.62

16. Там же

17. Там же, с. 71

18. В. Серж, От революции к тоталитаризму. Воспоминания революционера, с. 123

19. Цит. по: А. Шубин, Цит. соч., с. 75

20. А. Грациози, Цит. соч., с. 30

21. Там же, с. 38

22.Там же, с. 29