Новости
Махновцы
Статьи
Книги и публикации
Фотоальбом
Видео
всё прочее...
Общение
Ссылки
Поиск
Контакты
О нас


Рассылка:


Избранная
или
Стартовая










 

Глава VIII
Революционный процесс в Испании и анархо-синдикализм

1. Особенности испанского анархизма

Развитие анархистской мысли в первой трети века вновь нуждалось в практическом опыте. И он не заставил себя ждать. Испанская революция предоставила анархистам шанс, превосходящий даже возможности Махновского движения. Миллионные массы рабочих и крестьян обратили свои взоры к анархическому идеалу свободы и справедливости. На этот раз речь шла не просто о небольшой крестьянской партизанской “республике” в тылу враждующих армий, а о полноправном, иногда решающем участии в революционном процессе. Но, как и прежде, фатальная логика революций первой половины ХХ века скрестила прорыв к новому обществу и жесточайшую гражданскую войну.

Подъем анархо-синдикалистского движения в Испании, прежде всего в Арагоне и Каталонии, был вызван целым рядом как общих, так и сугубо испанских причин. Это явление характерно для перехода от аграрно-индустриального к индустриально-аграрному обществу в самых разных странах от России 1905-1921 гг. до Швеции, где в 1909-1923 гг. отмечается мощный подъем анархо-синдикалистского движения. Это не удивительно: распад структур традиционного общества под воздействием массированного наступления слабо регулируемого государством капитализма ведет ко множеству болезненных последствий. Развитие индустриального сектора и капиталистических отношений дестабилизирует социальную систему, пролетаризируя крестьянство. К 30-м годам пролетарские слои достигли трети численности населения Испании. Причем почти половина пролетариев уже жила в городах1. Массовый “исход” сельского населения в города давил на рынок труда и делал условия жизни рабочих невыносимыми. Такие процессы порождают социальную напряженность, стремление вырваться из состояния, в котором оказался человек - либо “назад”, либо “вперед”. Первый путь предполагает "ностальгию" по прошлому, мечту о сохранении традиционных форм жизни. Однако чисто традиционалистское стремление к "прекрасному прошлому" смешивается с неприятием “проклятого прошлого”. Отсюда - сочетание традиционализма с прогрессизмом. Маргинализирующиеся массы весьма восприимчивы к новым идеям социальной свободы и обобществления производства, влияние которых связано уже с кризисом капиталистического хозяйства. Но в отличие, скажем, от государственного коммунизма анархо-синдикализм стремится не к ликвидации традиционно-общинных структур, а к переносу их в систему индустриальной цивилизации и к преобразованию последней на основе горизонтальной сети профсоюзов. Профсоюзы должны были компенсировать отсутствие социальной защищенности в раннекапиталистическом обществе. Однако далеко не всегда профсоюзы сохраняли независимость от левых политических партий.

Неспособность либерализма ХIX в., тесно связанного с индивидуалистическими идеями, выдвинуть собственную программу защиты промышленного труда, привело к выходу на первый план идеи социализма в двух его вариантах - авторитарном и антиавторитарном. Но в странах с традицией абсолютизма и длительной борьбы с ним идея огосударствления, предлагавшаяся прежде всего коммунистами-марксистами, вызывала протест. Таким образом, влияние анархо-синдикализма базировалось как на социалистических, так и на антиавторитарных секторах общества. Анархо-синдикалисты воспринимали отрицание власти в пользу социальной свободы как условие коллективистской солидарности, ликвидации капитала и государства в пользу профсоюзов-синдикатов и других форм самоорганизации трудящихся. Такой взгляд, наиболее активно проповедуемый анархизмом (прежде всего - анархо-синдикализмом), распространялся и в левосоциалистических кругах Испанской социалистической рабочей партии (ИСРП), прежде всего - среди участников профсоюзного движения.

В условиях Испании эти общие причины подъема анархо-синдикализма усиливались рядом национальных особенностей. Здесь период распада структур традиционного общества почти совпал во времени с кризисом капиталистического хозяйства. При этом тенденции к огосударствлению накладывались на сильную абсолютистскую традицию и, соответственно, традицию противостояния власти. Все это создавало питательную почву для анархизма. Особенно сильно эти факторы проявлялись в Каталонии - этнически обособленной области Испании, общественные движения которой издавна противостояли испанскому национальному государству.

Все эти факторы начали действовать в Испании уже во второй половине ХIХ века. Именно тогда произошел первый всплеск анархизма во время революции 1868-1874 гг. Даже первый президент Испании Ф.Пи-и-Маргаль был антиавторитарным социалистом прудонистской ориентации. Пи-и-Маргаль оказал большое влияние на анархистских интеллектуалов Испании ХХ в. Будущий министр-анархист Ф.Монтсени считала, что ее идеи ближе Пи-и-Маргалю, чем Бакунину2. К 1888 г. в Испании сформировались две разные организации - синдикалистский Пакт солидарности и сопротивления и Анархистская организация испанского региона. Эти структуры имели большое количество общих членов. В целом движение синдикалистов и анархистов самоотождествляло себя как "либертарное" ("свободническое", антиавторитарное). Разделение труда между синдикалистами и "чистыми" анархистами в нем сохранилось и позднее3.

Относительная стабилизация общественной системы после революции 1868-1874 гг. дала либертарному движению время для превращения в устойчивую субкультуру общества, глубоко проникшую как в традиционные аграрные социальные структуры ряда провинций, так и в ткань индустриального общества - прежде всего в профсоюзы. Укреплению позиций либертарного движения способствовало его постоянное участие в социальных конфликтах, активная издательская и просветительская деятельность. Даже в небольших городках Испании часто существовало по нескольку либертарных изданий4, а организованные анархистом Ф.Ферером "современные школы" взяли на себя задачу распространения светского знания вопреки сопротивлению церкви и властей. Несмотря на казнь Ф.Ферера после восстания радикалов в Барселоне в 1909 г., поддерживаемые рабочими и крестьянскими организациями школы в начале ХХ века широко распространились по стране. Естественно, вместе с рациональным знанием эти школы "сеяли" и либертарные представления о жизни.

По всей Испании ходили проповедники анархизма. Г.Бренан писал: ""Идея", как ее называли, передавалась от деревни к деревне анархистскими "апостолами". В бараках батраков при свете масляного светильника "апостолы" говорили о свободе, равенстве, справедливости восхищенным слушателям. В городках и деревушках возникали маленькие кружки, начинавшие проводить ночные занятия. На них многие учились грамоте, здесь велась антирелигиозная пропаганда, людей убеждали в превосходстве трезвого образа жизни, вегетарианства. Даже табак и кофе отрицались частью этих старых "апостолов"... Каждое новое продвижение вперед, стачка, рассматривались как ступень на пути к новой эре, эре изобилия, когда все - даже чины гражданской гвардии и помещики, будут свободны и счастливы." С точки зрения Бренана в укреплении позиций либертарного движения и особенно анархизма большую роль сыграло и господство католической церкви, придавшее протесту против сложившихся в Испании порядков религиозный оттенок. "С этой точки зрения можно описать анархизм как испанскую протестантскую (то есть протестующую) ересь, от которой инквизиция спасла Испанию в XVII-XVIII вв." Это обусловило и пуританский аскетизм либертарного движения5.

Систематическая агитационная и просветительская работа анархистов проводилась на хорошей почве - тяжелое социальное положение крестьян и рабочих, произвол чиновников и работодателей способствовали росту рядов движения. Постепенно анархистские взгляды стали передаваться по наследству, так как формировались уже в семье. Подчас анархизм представлял собой род религиозного сознания, альтернативного католицизму. Тесная связь католической церкви с режимом предопределила резко отрицательное отношение к ней со стороны анархистов.

Однако либертарное движение выдвигало не только догматы об абстрактном идеале, но и конкретные программные идеи. Формулируя цели испанского анархизма, журнал "El Municipio libre" писал в 1880 г.: "Нам нужна конституция свободных общин, независимых от какого-либо централизованного начала, с единственной формой союза - свободным федеративным соглашением договаривающихся общин.

Присвоение общинами земли и орудий труда, полное право распоряжения которыми должно перейти к аграрным и индустриальным коллективам... Муниципальная система гарантирует полноту прав человека. Организация труда обеспечивает каждому работнику получение полного продукта его труда"6. Таким образом, идеологи либертарного движения исходили из того, что децентрализация управления до уровня коллектива и общины должна была стать одной из гарантий политических и социальных прав человека. Однако механизм защиты личности от коллектива не рассматривался подробно.

Параллельно с либертарным движением в Испании развивалась и социал-демократия, которая представляла иную ветвь социализма. После исключения марксистов из испанской секции Международного товарищества рабочих (первого Интернационала) в 1872 г. социалисты-государственники на несколько лет исчезли с политической сцены страны. Но в 1879 г. пять человек основали Демократическую социалистическую рабочую партию, вскоре переименованную в Испанскую социалистическую рабочую партию. Под руководством П.Иглесиаса партия добилась больших успехов, легализовалась и выросла к 1881 г. до тысячи человек. В 1888 г. активисты ИСРП основали Всеобщую конфедерацию труда (ВСТ) - первый в Испании общенациональный профсоюз.

Идеи синдикализма приобретали в Испании все большую популярность. В 1910 г. возникла Национальная Конфедерация Труда (НКТ) - наследница Пакта свободы и солидарности, вставшая на позиции революционного синдикализма и анархического коммунизма. Традиционный анархо-синдикализм отрицал сотрудничество с предпринимателями и государством, что означало жесткую конфронтацию синдикатов с властями. Стачки НКТ отличались особой бескомпромиссностью требований, так как в конечном итоге преследовали цель разрушения существующего общества. Однако тяжелые условия жизни рабочих определяли широкую поддержку такой бескомпромиссности. Длительность подпольного развития анархизма и успешное участие в становлении профсоюзного движения страны в условиях острой конфронтации с “системой” предопределили массовость анархо-синдикализма в Испании. Несмотря на быстрый рост, НКТ в этот период не подверглась бюрократизации. В соответствии со своими анархистскими принципами, она имела тогда только одного освобожденного работника7. Дешевизна аппарата и демократизм отношений также привлекали рабочих в НКТ.

В 1916-1923 гг. Испанию потрясали мощные стачки. В 1917 г. в организованных ВСТ и НКТ забастовках участвовало около 200 тысяч человек8. К 1918 г. НКТ достигла численности в 700000 человек9. В Каталонии лидером движения стала НКТ, поднявшая в 1919 г. на забастовку в Барселоне около 100 тысяч человек10. Жестокость властей при подавлении забастовок вызвала ожесточенную войну между террористическими группами НКТ и террористами, нанятыми предпринимателями. На стороне нанятых террористов действовала полиция, которая практиковала расстрелы профактивистов “при попытке к бегству”. В 1917-1923 гг. в Барселоне произошло около 1000 политических убийств и расстрелов. Погиб и лидер НКТ С.Сеги, выступавший против эскалации терроризма11. После этих событий большую популярность в движении приобрели удачливые “робин гуды” терроризма Б.Дурутти и Ф.Аскасо.

В 1917-1921 гг. среди участников испанского социалистического движения был крайне популярен опыт российской революции. ИСРП и НКТ обсуждали вопрос о вхождении в Коминтерн. Один из лидеров НКТ А.Нин даже "включил" НКТ в Коминтерн, не получив от организации на это никаких полномочий. Однако после своей поездки в Россию другой лидер синдикалистов А.Пестанья пришел к выводу, что большевики установили в стране террористическую диктатуру. Испанские анархо-синдикалисты узнали о расправе над Кронштадтом и подавлении крестьянских движений. После этого НКТ разорвал все отношения с Коминтерном и вступил в воссозданное в 1922 г. Международное товарищество рабочих. Не согласившись с этим, А.Нин и несколько других синдикалистов объединились с вышедшими из ИСРП (в связи с ее отказом вступить в Коминтерн) леваками в Коммунистическую партию Испании (КПИ). Впрочем, впоследствии А.Нин боролся со сталинистским большинством КПИ и стал одним из основателей диссидентской коммунистической Объединенной рабочей марксисткой партии (ПОУМ), которая приобрела некоторое влияние в Каталонии12.

Поскольку лидеры и идеологи НКТ придерживались анархо-синдикалистских воззрений, Конфедерация быстро вобрала в себя значительную часть либертарной субкультуры, став ее организационным костяком. Однако в НКТ было и много рабочих, которые не задумывались о проблемах анархизма, но поддерживали синдикалистские методы борьбы за свои социальные права. В 1927 г. возникла собственно анархистская организация - Федерация анархистов Иберии (ФАИ). Бойцы-террористы не сразу присоединились к ФАИ, объединившись в группу “Солидариос” (“Носотрос”).

Время диктатуры Примо де Ривера 1923-1930 гг. было тяжелым для анархо-синдикализма. Постепенно правительственным силам удалось загнать движение в глубокое подполье. В то же время новый правитель Испании предложил лидерам ВСТ занять государственные должности. Вопреки ожиданиям лидер ВСТ Ф.Ларго Кабальеро принял это предложение. Он считал, что "организация рабочего класса не должна противостоять диктатуре ради того, чтобы защищать политические партии, потерявшие весь свой престиж"13. В период правления Примо де Риверы ВСТ организовал в стране сеть бирж труда и арбитражных комитетов, которые могли решать часть трудовых конфликтов без обычного для Испании того времени насилия. Эксперимент принес плоды - влияние профсоюзов в 20-е гг. выросло, положение рабочих было стабильным вплоть до Великой депрессии. Это воспринималось не как заслуга монархии и диктатора, а как успех профсоюзного движения. Опыт ВСТ воздействовал и на лидеров НКТ, некоторые из которых стали выступать за более терпимое отношение к институтам государства. В 1930 г. анархо-синдикалисты вступили в переговоры о легализации НКТ14.Вскоре после падения диктатуры и монархии борьба умеренных и радикалов приведет к расколу НКТ.

2. Анархо-синдикализм и республика

После начала революции 1931-1939 гг. социалистическое движение постепенно выходит в ряд ведущих идейных течений страны. Из-за отказа части правых партий от участия в голосовании социалисты получили крупнейшую фракцию в Учредительном собрании, Ларго Кабальеро стал министром труда.

Традиция непримиримого противостояния существовавшему обществу привлекала в либертарные организации массы рабочих, положение которых ухудшалось в связи с началом Великой депрессии. Но эта же непримиримость затрудняла выход анархо-синдикализма из состояния замкнутой субкультуры. Это понимали и вожди движения. Хотя Чрезвычайный конгресс НКТ 10-14 июля 1931 г. провозгласил, что "мы продолжаем прямую войну против государства", в планах конкретных действий говорилось о забастовках и просвещении, но не о вооруженном насилии15. Против терроризма все активнее выступало умеренное крыло либертарного движения во главе с последователем С.Сеги А.Пестаньей. Он писал: "Огромная нагрузка, которая ложилась на плечи террористов и реальность результатов, которые произвел террор, заставляли меня думать, что может быть я заблуждался на его счет. Сейчас я вижу, что нет"16. Иллюзии по поводу возможности использования террора в качестве метода достижения нового общества рассеивались. Терроризм, рожденный ожесточением классовых схваток XIX в. и малой эффективностью легальных методов борьбы в авторитарном обществе, теперь становился анахронизмом и только дискредитировал организацию, усиливал в ней авторитарные начала.

Еще в 20-е гг. в среде анархистов развернулась борьба между умеренными лидерами движения (А.Пестанья и Х.Пейро), которые считали возможным некоторое взаимодействие между государством и синдикалистским движением; и радикалами (А.Сантильян, Г.Оливер, Б.Дурутти и др.), которые отстаивали традиционное неприятие любого "оппортунизма" и право анархистской организации на руководство синдикатами.

В анархистской историографии сложились различные взгляды на этот конфликт. По мнению А.Балльцельса это было противоречие между умеренными и радикалами в рамках анархо-синдикалистского движения. Х.Гомес Касас считает, что столкнулись анархизм (ФАИ и группа “Солидариос”) и синдикализм (старые вожди НКТ, будущие авторы “Манифеста тридцати”, “триентисты)17. Конфликт приведет к расколу движения в 1932-1936 гг.

Характерно, что вожди радикалов, став старше, возглавят НКТ и ФАИ в период их сотрудничества с правительством Народного фронта в 1936 – 1939 гг..

Х.Пейро уже в конце 20-х гг. пришел к выводу, что “государство есть лишь машина управления” и при определенных условиях может развиваться к “широкой производственной демократии” или в “экономико-хозяйственную демократию как вид государства”18. Здесь мы встречаем мысли, предельно близкие к выдвинутой в это время российскими анархистами и широко обсуждавшейся идее переходного периода. Интересно, что Пейро использовал и другую переходную модель, фигурировавшую в дискуссиях российских эмигрантов: “Мы, анархисты, должны в возможных рамках построить в капиталистическом мире наш собственный мир, но не на бумаге, с лирикой, в философской ночной работе, а в недрах практики, в которой мы сегодня и завтра будим доверие к нашему миру”19. Но после революции “этап синдикализма не миновать. Он будет образовывать мост между современным режимом и либертарным коммунизмом”20. Для Пейро синдикализм - переходный этап на пути к анархии, и поэтому его взгляды сохраняют анархистский характер, хотя и более умеренный, чем у нового поколения.

Несмотря на то, что в работах Пейро нет прямых указаний на знакомство с содержанием дискуссий российских коллег, трудно исключить влияние споров, охвативших в это время анархистский мир, на испанских “конструктивных анархистов” (хотя бы на уровне постановки проблем). Пейро мог опасаться прямо солидаризироваться с кем либо из русских, чтобы не навлечь на себя гнев их радикальных оппонентов (тем более, что таковых было достаточно и среди испанцев), но его теоретическая мысль шла в направлении, близком Г.Максимову с одной стороны и М.Корн - с другой.

Х.Пейро формулирует основные постулаты конструктивной программы испанского анархо-синдикализма. В качестве принципов организации профсоюза, а в дальнейшем и общества, Х.Пейро считал формирование структуры снизу вверх, широкую автономию секций, действующих самостоятельно21. Но тут же добавлял: “Само собой разумеется, что эти решения должны исходить из всеобщих интересов профсоюзов...”22. Противоречие между самостоятельностью локальных интересов и общими интересами организации, замеченное уже в дискуссиях российских анархистов, с особой остротой встанет во время Испанской революции. Пока Пейро надеется, что противоречия между секциями будут разрешать органы союза23. Другой ячейкой общественного единства будет коммуна, где “не только сходятся отношения сельского хозяйства и индустрии, но и сплачиваются совместные интересы общества”24.

Рассматривая практические вопросы, которые могут встать перед движением в ходе революции, Х.Пейро обнаруживает знакомство с российским опытом. Он, в частности, считает жизненно важной поддержку революции интеллигенцией и полагает, что разрыв между массами трудящихся и инженерами на производстве может вести только к хаосу и нищете “как в России”25.

Радикальные анархисты, доминировавшие в ФАИ, стремились к действиям, способным спровоцировать революцию. Старшее поколение лидеров НКТ считало, что “революция не может полагаться на смелость более или менее храброго меньшинства, но, напротив, она пытается быть движением всего рабочего класса, движущегося к своему окончательному освобождению, которое одно определит характер и точный момент революции”26. Эта мысль, изложенная в “Манифесте тридцати”, подписанном лидерами умеренных (по числу 30 их стали называть “триентистами”), казалась лидерам ФАИ слишком оппортунистичной.

“Триентисты” упрекали своих противников в том, что те верят “в чудо революции, как если бы она была святым средством, а не тяжелым и болезненным делом, которое переживают люди со своим телом и духом... Мы революционеры, но мы не культивируем миф революции... Мы хотим революции, но которая с самого начала развивается прямо из народа, а не революция, которую хотят делать отдельные индивиды, как это предлагается. Если они это будут осуществлять, это преобразуется в диктатуру”27. “Триентисты” предложили модель переходного периода - синдикализма, обоснованного ранее Пейро.

ФАИ, “Солидариос” и другие влиятельные в НКТ группы выступили против триентистов. Монтсени рассматривала развернувшуюся дискуссию как борьбу “между теми, кто хочет превратить НКТ в придаток Генералидада и левых республиканцев Каталонии, и теми, кто представляет либертарный дух Конфедерации”28. Оливер писал: “Революционные акции всегда действенны. Но диктатура пролетариата, как она понимается коммунистами и синдикалистами, которые подписали манифест, ничего не меняет. Здесь будет много попыток этаблировать насилие как практическую правительственную форму. Эта диктатура вынужденно образует классы и привилегии. И здесь непосредственно должна быть осуществлена революция. Позднее она была бы бессмысленной... Диктатура пролетариата стерилизует революцию..."29. Оливер считал, что переходное общество синдикалистов - это диктатура, что она выродится в общество, против которого нужно будет совершить новую революцию.

Доказывая, что предлагаемое им переходное синдикалистское общество не приведет к диктатуре, Пейро пишет: “Возможна лишь одна диктатура, при которой, как в России, меньшинство рабочих принуждает большинство... Синдикализм - это господство большинства”30.

Российские анархисты сумели донести до западных товарищей критическое представление об опыте Российской революции и свои сомнения в возможности немедленного осуществления анархистского идеала. Но один вопрос, который станет критическим для анархистов с самого начала гражданской войны, остался незамеченным - что делать, если в начале революции “большинство” не захочет создавать ни анархического, ни синдикалистского общества?

Умеренные синдикалисты ("триентисты") вышли из ФАИ и НКТ. Связанные с "триентистами" профсоюзы выступили против "диктатуры ФАИ" (в действительности мифической - речь могла идти лишь о влиянии идей ФАИ) и образовали независимый от НКТ Национальный комитет связи. Позднее А.Пестанья организует небольшую Синдикалистскую партию, которая будет участвовать в правительстве Народного фронта.

Одновременно с конфликтом умеренных и радикалов НКТ развернуло борьбу против коммунистов-большевиков в своих рядах. В апреле 1932 г. из НКТ была исключена федерация Героны и Лериды, оказавшаяся под контролем коммунистов-диссидентов, близких к направлению ПОУМ31.

Стачечное движение быстро нарастало. Если в 1929 г. было 100 стачек, а в 1930 г. - 527, то в 1931 г. - 710, 1932 г. - 830, в 1933 г. - 1499 32.Очень быстро действия республиканских властей ввели трудовые конфликты в привычное конфронтационное русло. В июле 1931 г. военные подразделения открыли огонь против стачечников в Сан Себастьяне. Пулеметы как средство борьбы со стачкой, убитые и раненые - все это привело к расширению движения и превращению локальной стачки строителей в общегородскую забастовку. Вскоре подобные события произошли и в Севилье. В январе 1932 г. произошло восстание шахтеров в Кардоне близ Барселоны. Рабочие избрали одним из своих лидеров Оливера и призвали анархистов на помощь. Отряд Дурутти и братьев Аскасо принял участие в пятидневных боях. Восстание было подавлено, а анархистские вожаки арестованы. Стачки солидарности с арестованными, сопровождавшиеся серьезными беспорядками, продолжались и в феврале. В 1931-1933 гг. анархисты инициировали ряд сельских стачек, которые переросли в вооруженные столкновения. В декабре 1933 г. во время новой всеобщей стачки в Севилье анархисты создали революционный комитет, который руководил уличными боями с войсками33. Анархисты снова оказались в полуподполье. Этому способствовало и изменение политического курса правительства страны после победы правых на выборах 1933 г.

Несмотря на разногласия, участники либертарного движения были едины в том, что участвовать в политических выборах не следует. По оценкам коммунистов в 1934 г. в НКТ состояло 500 тыс. человек (для сравнения - в ВСТ - 700-1000 тыс., в прокоммунистическом УВКТ - 150-200 тыс.)34.Весьма значительная часть "левых" избирателей под влиянием либертарной пропаганды бойкота выборов ("электоральная стачка") просто не пришла на избирательные участки в ноябре 1933 г. Правые получили 3345 тыс. голосов, центр - 1351 тыс., социалисты - 1627 тыс., левые радикалы - 1 млн., коммунисты - 400 тыс.35. Для того, чтобы опередить правых, левым не хватило 300 тыс. голосов. К власти пришел право-консервативный блок.

Оказавшись в оппозиции, ИСРП стала быстро радикализироваться. Влияние правого крыла партии сходило на нет. Фактически место правого фланга ИСРП занял центр во главе И.Прието. В дальнейшем мы будем называть это крыло правым, что в большей степени соответствует политической ситуации второй половины 30-х гг.36. Левое крыло во главе с Ф.Ларго Кабальеро стало лидирующим в ИСРП. По мнению лидеров ИСРП возвращались времена монархии, и этому следовало противостоять вооруженным путем. В результате ИСРП стала сближаться с коммунистами, а также с националистами Каталонии, права которой на автономию ущемлялись правым правительством. Эта эволюция была поддержана коммунистами.

5 марта 1933 г. ИККИ рекомендовал КПИ выступить с инициативой единого фронта левых сил. Первоначально эта инициатива рассматривалась как пропагандистская, так как и социалисты, и анархо-синдикалисты до этого подвергались жесточайшим пропагандистским атакам коммунистов, и рассчитывать на быстрое примирение не приходилось. КПИ обратилась с этой инициативой 6 марта и 8 апреля. “Солидаридад обрера” ответила 23 апреля статьей “Коммунистические хитрости”, в котором осудило: “Наглое приставание с единым фронтом”. По мнению газеты “коммунисты представляют собой не что иное, как демагогическую буржуазную разновидность,... они стремятся к установлению диктатуры столь свирепой и столь подлой, как диктатура Гитлера... Единый фронт с коммунистами равносилен союзу со всей антипролетарской реакцией”37.Настороженному отношению к коммунистам способствовало и их поведение сразу после падения монархии. В апреле 1931 г. коммунисты создали “комитет по реставрации НКТ”, пытаясь захватить популярное название. Но анархо-синдикалистские рабочие, войдя в комитет, исключили коммунистов38.

Коммунисты относились к анархо-синдикалистам как к противнику и стремились к их изоляции от рабочих масс. Именно такая задача ставилась на заседании и политкомиссии секретариата ИККИ на заседании 15 февраля 1933 г. В то же время стратеги Коминтерна признавали, что изолировать рабочие массы от анархо-синдикалистов труднее, чем от социалистов из-за “внешней революционности” анархизма. Рабочие анархисты - “честно заблуждающиеся революционеры”, - говорилось в материалах к заседанию39.

После победы правых сил позиция лидеров ИСРП и НКТ по поводу союза с партиями стала меняться. 29 декабря 1933 г. Ларго Кабальеро высказался за единый фронт40.30-31 января 1934 один из лидеров НКТ О.Фернандес писал: “Единый фронт может быть осуществлен... Самое главное, чтобы этот единый фронт базировался на революционной платформе и чтобы при этом основой для согласия служило бы только одно условие: исключение всякого сотрудничества с буржуазным режимом”41. Но эта точка зрения пока не возобладала. 4 июля 1934 г. А.Жиляберт в “Солидаридад обрера” заявил. “Неправда... что НКТ когда-либо вздумала участвовать в политике или согласиться на союз с коммунистами и социалистами”42. Под “политикой” имелось в виду участие в выборах и политических союзах.

В сентябре 1934 г. коммунисты стали вступать в созданные социалистами "рабочие альянсы" (объединение социалистов и профактива ВСТ). В рабочие альянсы вошли также триентисты43.Так был сделан первый шаг к созданию новой левой коалиции.

Социальная ситуация продолжала оставаться сложной. В середине 1934 г. в Испании было 1,5 млн. безработных44. Давление армии безработных на рынок труда приводило к дальнейшему ухудшению уровня жизни рабочих. 5 октября ВСТ, насчитывавший к этому времени 1250 тысяч человек45, начал всеобщую забастовку, которая была поддержана коммунистами и каталонскими националистами и переросла в Астурии в вооруженное восстание. Анархисты в Астурии присоединились к августовской стачке через несколько часов по собственной инициативе. В Мадриде лидеры анархистов выступили против несогласованной с ними стачки, но организации НКТ присоединились к ней46.

Правительству удалось подавить выступление. Ряд лидеров социалистов, коммунистов и каталонских националистов, включая Ларго Кабальеро и президента каталонского генералидада Л.Компаниса, оказались в тюрьме. Несмотря на то, что анархо-синдикалистские лидеры узнали о забастовке и восстании из газет, среди актива НКТ также были проведены аресты.

В среде правящей элиты раздались авторитетные голоса за ликвидацию либерального режима в пользу государства, способного покончить с классовой борьбой. Один из ведущих парламентских ораторов Кальво Сотело утверждал: ”рабочие-аристократы, которые в случае установления анархо-коммунистического режима оказались бы в худшем положении, когда им подобные в России работают больше, а получают меньше, бросаются в эту авантюру, потому что их опьянили, их отравили ядом классовой борьбы. Поэтому надо зафиксировать принцип со всеми его последствиями. Надо ликвидировать классовую борьбу как самый факт. Ясно, что устранение классовой борьбы - это задача, которая не под силу ни вам, ни какому бы то ни было правительству в либеральном государстве. Эта задача может быть выполнена только в государстве с руководимым из единого центра хозяйством, в государстве, преследующем верховные интересы национальной промышленности, обуздывающем в одинаковой мере как аппетиты профсоюзов, так и злоупотребления плутократии”47. Взоры сторонников такого государства обращались и к фашизму.

Выводы из октябрьских событий анархисты сделали довольно быстро. Доклад Комитета революционной подготовки на региональной конференции анархистов Барселоны в январе 1935 г. гласил: “Социальная революция не может рассматриваться как смелый удар в стиле государственных переворотов якобинцев без того, чтобы с неизбежностью в результате не разразилась продолжительная гражданская война”. Эта война “ требует колоссальной подготовки, в которой государство и государственники имеют преимущество. Но в этих условиях анархисты должны готовиться к участию продолжительной вооруженной борьбе, вызванной не ими”48.

На свободе остались многие социалистические лидеры, а также республиканцы, единственная надежда которых на возвращение к власти была связана с возрождением силы социалистов. Они развернули кампанию против правительства, успеху которой способствовали скандалы в правом лагере, связанные с коррупцией, а также продолжение падения жизненного уровня трудящихся. В итоге все большее влияние приобретали идеи левого блока, организационной основой которого стали левые партии и структура профсоюзов ВСТ.

3. Анархо-синдикализм и победа Народного фронта

К началу 1936 г. левым партиям удалось восстановить свое влияние. В январе 1936 г. социалисты, коммунисты, республиканцы и региональные националисты подписали соглашение о создании Народного блока (в дальнейшем известного как Народный фронт).

В то время как социалистическое движение радикализировалось, раскол либертарного движения и его спад в 1933 г. позволил анархо-синдикалистам заняться переосмыслением некоторых своих тактических и стратегических принципов в сторону их большей умеренности. Еще в 1931 г. такие лидеры испанского анархо-синдикализма, как Д.Абад де Сантильян, придерживались взгляда, в соответствии с которым "анархизм - это идеал без границ. Он не может быть помещен в рамки программы"49. По мнению Ф.Уралеса "Анархизм должен создаваться бесконечным множеством систем и индивидуумов, свободных от любых оков. Он должен быть экспериментальным полем для всех типов человеческих темпераментов"50. Уже этот взгляд предполагал возможность сочетания радикальных целей с умеренными переходными формами. Теперь было важно выяснить, какие формы на "экспериментальном поле" возникающей анархии будут в большей степени предпочтительны для движения. В 1934 г. Д.Абад де Сантильян публикует в работе "Экономическая организация революции" конструктивную программу анархизма. Как анархист, автор признает право производств и регионов на широкую автономию. Ссылаясь на Кропоткина, он пишет: “Выгоды регионального хозяйства основываются на том, что человек в отдельных регионах лучше может понять проблему и вместе с тем он выступает за ее развитие с большим интересом и воодушевлением". Но Абад де Сантильян протестует против хозяйственного “провинциализма”. Он считает: “Автономия не означает несолидарное отделение или независимость, поскольку все области Испании по необходимости зависимы друг от друга”51. Согласно Абаду де Сантильяну, местная экономическая автономия - это анахронизм, а все теории о вольных, самообеспечивающихся коммунах - реакционные утопии.

Центральным моментом его концепции был “свободный эксперимент”, предполагавший сосуществование различных обществ и свободное соглашение между ними... По существу, он пытался представить либертарный коммунизм как ответ на проблемы индустриального общества”52. Необходимо “связать свободу отдельного с обязанностями целого общества... Хозяйственный индивидуализм и локализм бесперспективны. Хозяйство должно быть планируемым, с тем, чтобы исключить индивидуализм. Стремление к индивидуальным различиям как всегда, должно проявляется в тысячах возможностях и не должно быть разрушено в процессе нивелировки”53. Поэтому после революции координация производства и распределения должна осуществляться производственными советами, делегаты которых будут объединены в индустриальные и отраслевые советы54. Их работу будет в свою очередь координировать Объединенный экономический совет, который “состоит из делегированных производственных отраслей. Он представляет хозяйство всей страны”55. Чтобы избежать обвинений в этатизме, Д.Абад де Сантильян оговаривается: "Он получает директивы снизу, он принимает решения в соответствии с позицией региональных и национальных конгрессов, он должен быть только каналом взаимоотношений и ничем более..."56. Однако, несмотря на эту оговорку, перед нами несомненно - орган регулирования экономики. Такая модель, близкая "Конструктивному анархизму" Г.Максимова, выглядит уже гораздо более конкретной и умеренной, чем прежние позиции антитриентистского крыла либертарного движения.

Несмотря на то, что в этой модели много общего с проектами умеренных анархо-синдикалистов, Абад де Сантильян не считает предложенную им структуру государственной: “Революция не может использовать государство как средство к социальным изменениям, она должна сама всемерно опираться на организацию производителей”57. Он совмещает принципы неограниченной свободы и планирования экономической деятельности влиятельными синдикалистскими органами. Как будет учитываться количество произведенных продуктов, которые предстоит планировать? Автор упоминает вексельную систему, статистический учет, аналоги банков58. Он категорически против того, чтобы видеть в этих институтах аналоги денежно-финансовой системы капитализма: “Совет кредита и обмена будет термометром для производства и возможностей страны. Производственное общество с его помощью будет знать, какие продукты должны производиться и куда они должны быть направлены. Бюро статистических данных, которое в современном обществе выполняло только декоративную функцию, образует центральную ядро совета”59. На основе этих статистических данных будет осуществляться “справедливое” и добровольное распределение материальных благ: “Все принадлежит каждому и результаты всего нашего труда должны распределяться как можно более справедливо”60.

Но как быть, если часть населения не подчинится этой добровольности, будет иметь отличные от анархистских представления о справедливости? Как избежать злоупотреблений организаторов производства и обмена, коллективного индивидуализма производителей? Все эти вопросы со всей остротой встанут в ходе гражданской войны, которая покажет - реальные люди не столь идеальны, чтобы следовать коммунистическому альтруизму, из которого исходил Абад де Сантильян.

По мнению анархо-синдикалистского теоретика, анархисты должны начать с себя, выстраивая анархо-коммунистическое общество из тех, кто к этому готов: “мы все равно останемся меньшинством, даже если в массах революция пробудит волю к освобождению, которая пока текучкой заслонена. Нельзя навязывать мнения силой, но можно силой обороняться... Наше преклонение перед свободой должно включать также свободу наших противников, их частную жизнь, но всегда при условии, что они не будут агрессивны и не будут пытаться подавлять свободу других"61. Таким образом первоначально после революции наряду с анархо-коммунистической системой будут существовать другие сообщества, и общество будет переходным. Но хватит ли людей, готовых к коммунистическому общежитию, даже в рамках НКТ. Ответ на этот вопрос был дан в 1936-1939 гг.

Модель Абада де Сантильяна уже предельно близка к концепции Пейро. В части синдикалистской организации производства и коммунистических принципов они совпадают. Различия сохранялись лишь при оценке переходного общества, но и они были непринципиальны. Таким образом итогом идейной эволюции испанских анархистов 1933-1936 гг. стало постепенное сближение двух направлений либертарного движения.

Одновременно с выработкой конструктивной программы либертарного движения постепенно меняется и отношение к участию в легальной политике. В январе 1936 г. региональная каталонская конференция НКТ, подтвердив традиционный абсентеизм организации, заявила, что это вопрос тактики, а не принципа62. Такое решение открывало дорогу к отказу от абсентеизма вообще.

Переход этого вопроса в ранг тактических позволил анархо-синдикалистским организациям на местах фактически санкционировать участие своих членов и сочувствующих НКТ людей в голосовании за "Народный фронт". Еще в первой половине февраля газета НКТ "Рабочая солидарность" стояла на абсентеистских позициях. Но 14 февраля сторонникам отказа от "электоральной стачки" удалось переломить ситуацию и в НКТ. Национальный комитет организации опубликовал заявление, в котором говорилось: "Мы - не защитники республики, но мы мобилизуем все свои силы, чтобы нанести поражение старинным врагам пролетариата. Лучше смело опередить события, даже если это означает ошибку, чем после событий сожалеть о своем промахе"63. Эта позиция по словам Д.Абада де Сантильяна была оправдана необходимостью освобождения политзаключенных и предотвращения прихода к власти фашизма: "Мы вручили власть левым партиям, поскольку были уверены, что в сложившихся обстоятельствах они представляют меньшее зло"64.

Фактический отказ НКТ от "электоральной стачки" привел к тому, что левые получили на сотни тысяч голосов больше, чем в 1933 г. Это был решающий фактор победы Народного фронта. "Если поутру 16 февраля политические обозреватели, оценивая активность участия в выборах, могли полагать, что Народный фронт будет побежден, то в полдень массовое прибытие на все избирательные пункты колонн анархо-синдикалистов немало встревожило их... В одиннадцать часов вечера в Мадриде, где уже нельзя было продвигаться ни пешком, ни в трамвае, новость распространилась с быстротой молнии: Народный фронт шел впереди других партий не только в столице Испании, но и в наиболее крупных ее городах. В Барселоне, Бильбао, Севилье охваченные восторгом толпы заполнили улицы. Это был праздник. Праздник без насилия. Но стихийный. Те, кто вопреки кампании запугивания и угроз голосовал за Народный фронт, обнимались, плакали от радости, пели революционные песни, сами еще не веря в собственную победу"65. Народный блок завоевал 283 места из 473. При этом социалисты получили 99 мест, левые республиканцы - 87, коммунисты - 17. Анархо-синдикалисты готовились и к возможной победе правых сил. 18 февраля организация ФАИ Сантандера направила Северному комитету связи ФАИ сообщение, в котором говорилось: “В связи с тяжестью момента мы должны держаться вместе, но готовиться к любым событиям, которые могут произойти... Обучаем группы, находящиеся под нашим контролем. Будьте спокойны”66. По конспиративным соображениям авторы письма не пишут прямо, чему они обучают своих сторонников и каких событий ждут. Но у читателей не было сомнений - речь шла о военной подготовке.

Значение анархо-синдикалистов было по достоинству оценено Коминтерном. В директивах Секретариата ИККИ 21 февраля 1936 г. ставилась задача“втянуть в единый фронт анархо-синдикалистские рабочие массы. Добиться осуществления профсоюзного единства путем объединения ВСТ и НКТ”67. Вскоре эта идея будет поддержана анархо-синдикалистами, но обстановка уже изменится.

Победа Народного фронта на выборах, вызванная фактической поддержкой НКТ, принесла социалистам и анархо-синдикалистам ощутимые плоды. Были освобождены политзаключенные (около 15 тысяч человек было освобождено немедленно)68, ничто не препятствовало свободе стачек, число которых резко возросло. Во время забастовок социалисты и коммунисты сотрудничали с анархо-синдикалистами69. Отказ от догмата абсентеизма, который дал такой эффект, убеждал в возможности более гибкого подхода и к другим непререкаемым дотоле программным принципам НКТ и ФАИ. Жизнь показала правоту "умеренных", и они вернулись в НКТ.

В мае 1936 г. в Сарагосе состоялся Конгресс НКТ, завершивший процесс консолидации движения. К 550 тысячам представленных на конгрессе членов НКТ присоединилось 60 тысяч членов "триентистских" профсоюзов. Выступая на конгрессе, представитель "вернувшихся" Х.Лопес говорил: "Мы не против революции. Мы не противостоим идеологии НКТ. Мы только говорим о своем неверии в то, что наша сила и наши приготовления достаточны в настоящее время для того, чтобы предпринять революцию. Молодежь жила на протяжении семи лет диктатуры без какого-либо культурного и либертарного просвещения. Для того, чтобы подготовить их, нужно время. Однако, если развитие заставит нас выдвинуться вперед уже в этот период, мы не откажемся от того, чтобы выйти на улицу и выполнить наш долг"70.

В своей речи Х.Лопес снова поставил проблему, которая всего через несколько месяцев станет ключевой для НКТ. Необходим длительный период просвещения для того, чтобы люди были готовы принять и понять конструктивные идеи анархизма. Но социальная революция может произойти в любой момент. В ней нельзя не участвовать. Это значит, что нельзя не сотрудничать с другими революционными силами, даже весьма далекими от анархизма. В противном случае придется или отходить от массового движения, в котором участвуют далеко не только анархисты, или устанавливать "анархистскую" диктатуру, чтобы разгромить неанархистские течения и принудить население к выполнению анархистских принципов. Однако последний вариант расходился с глубинными основами либертарной (анархистской) идеологии, отрицавшей диктатуру и принуждение.

Оливер призвал к созданию революционной армии, но эта идея тут же была оспорена Дурутти, поскольку такая армия может удушить революцию71.

После дискуссии Конгресс признал "право" революционных синдикалистов, анархистов и социалистов на лидерство в революции, которая немедленно приведет к возникновению анархического коммунизма, то есть общества без государственности и частной собственности72. Заявляя о возможности совершения революции уже в настоящее время, Оливер отметил: "Революция разделена сейчас между несколькими силами, и мы должны уже на этом конгрессе изучить возможность совместной акции с ВСТ"73. Мечта о профсоюзной революции затмевала сложности сотрудничества с социалистами и коммунистами, которые смотрели на перспективы и методы этой революции совсем не так, как анархо-синдикалисты.

Впрочем, противоречия существовали и внутри движения: “Анархисты столкнулись с необходимостью активизировать свою идейную работу с тем, чтобы подготовить революционные силы для будущих перемен. Они начали обсуждение программы революционных перспектив, сформировались два подхода:

а) коммунитарный подход, в котором автономные коммуны рассматривались как движущая сила революции и сердце либертарного общества. Либертарный коммунизм был для него не просто лозунгом или военным кличем, но видением будущего послереволюционного общества,

б) ...синдикалистский подход, который считал профсоюзы органом, который будет управлять производством после революции при самоуправлении трудящихся...

Первые идеи были популяризированы в 1932 г. врачом-анархистом Исааком Пуэнте, написавшим книгу “Либертарный коммунизм - цель НКТ” (другое название: “Либертарный коммунизм - возможности его реализации в Испании” - А.Ш.). Она получила широкое распространение в 1933 г., а в 1935 г. была переиздана”74. Взгляды И.Пэнте лежали в основе одного из проектов конструктивной программы съезда, который долго обсуждался и корректировался. Другая концепция была подробно обоснована в цитировавшейся выше работе Абада де Сантильяна. Из разногласий между коммунитаристами и синдикалистами вытекала разность подходов к степени автономии личности от синдиката.

Авторы “Концепции либертарного коммунизма”, принятой на съезде, не скрывали разделявших их противоречий, но понимали, что эти взгляды совместимы. “Все делегации, присутствующие на настоящем конгрессе, сознают, что внутри НКТ отчетливо существуют два взгляда на то, как должна выглядеть жизнь и как должна строиться экономика после революции. Такая разница в понимании, несомненно, вытекает из различий в теоретических и философских позициях. Они, в свою очередь, отразились на настроениях активистов. В результате сложились два устоявшихся направления мысли, каждое из которых стремилось возобладать. Так сформировались два течения.

Если бы эта двойственность в Конфедерации не влекла за собой стремление к гегемонии, проблем бы не было. Но подобное постоянное и устойчивое стремление, с новой силой проявляясь в наших рядах, несет с собой серьезную угрозу нашему единству. Данный проект призван покончить с таким положением. Сознавая непреходящую историческую ответственность, лежащую на нас в этот час, мы обязаны спокойно и добросовестно найти такую формулу, которая отражала бы дух и позиции обоих течений в отношении основ новой жизни.

В соответствии с этим мы заявляем:

1. Закладывая структурные основы настоящего проекта, мы стремились соблюсти строжайшую гармонию между обоими устоями, личностью и синдикатом, давая простор для параллельного развития обоих течений и концепций.

2. Мы подтверждаем бесспорное признание нами суверенитета личности как гарантии выражения гармонии. Опираясь на эту посылку, которая ставит свободу выше любых ограничений, обозначим те механизмы, которые должны будут в реальной жизни удовлетворять возникающие потребности.

Когда все общественные богатства будут обобществлены, а форма распоряжения средствами труда обеспечит всем равную возможность участвовать в производстве и, в соответствии с этим, возможность потреблять согласно всеобщему природному инстинкту сохранения жизни, тогда вступит в действие анархистский принцип свободного соглашения. Он будет регулировать заключение, действие и длительность договоренностей между людьми. Индивид как юридическая личность и базовая единица всех организационных форм, обеспечивающих свободу и мощь Федерации, должен будет, таким образом, определять рамки и детали нового общества будущего.

Необходимо понимать, что было бы абсурдно пытаться представить себе структуру общества будущего с математической точностью: между теорией и практикой часто пролегает настоящая пропасть. Поэтому мы не повторяем ошибок политиков, предлагающих окончательные решения для всех проблем, которые затем с треском проваливаются на практике. Ведь они пытаются применять один метод на все времена, не принимая в расчет эволюцию самой жизни человечества.

Мы, обладающие более прогрессивным видением социальных проблем, не совершаем такой ошибки. Делая набросок норм либертарного коммунизма, мы не представляем его как единственную программу, которая не подлежит изменениям. Эти изменения будут, конечно же, происходить под влиянием конкретных обстоятельств и накопленного опыта”75. Эти слова окажутся пророческими. В ходе революции программные установки будут существенно уточняться и изменяться. Цель - достижение анархического коммунизма - останется прежней, но путь к ней будет длинным и постепенным.

Идеи авторов программы показывают знакомство с международными дискуссиями 20-30-х гг. Сарагоская концепция не чужда идеям эволюционизма. Революция - это не эпизод, а глубоко вызревший процесс, имеющий эволюционную фазу: “Революцию долго представляли себе как короткий насильственный эпизод, который кладет конец капиталистическому режиму. На самом же деле революция - это феномен, открывающий дорогу тому состоянию дел, которое уже утвердилось в общественном сознании. Она начинается в тот самый момент, когда индивидуальное сознание инстинктивно чувствует или аналитически устанавливает, что оно противоречит существующему положению общества, и считает себя вынужденным выступить против него. Вот почему, революция, по нашему мнению, начинается:

1) как психологический феномен противостояния положению вещей, которое противоречит желаниям и потребностям человека;

2) как социальное проявление этой всеобщей реакции на реалии капиталистического режима;

3) как организация, возникающая тогда, когда ощущается необходимость в силе, способной осуществить естественные потребности людей...

Совпадение этих факторов в определенном месте в определенный момент приводит к насильственному акту, которым открывается подлинно эволюционный период революции”76.

Но иногда программа крайне радикальна, категорична и бескомпромиссна: “Мы считаем, что наша революция должна быть организована на основе строгого равенства. В основу революции не могут быть положены ни взаимопомощь, ни солидарность, ни архаическое милосердие. Эти три формулы веками были призваны заполнить пустоту отживших типов общества, где человек сталкивался с навязанным ему деспотическим правом. Теперь они в любом случае должны быть обновлены и уточнены в виде новых принципов социальной жизни. Наиболее ясное истолкование эти принципы приобретают в либертарном коммунизме: каждому по его потребностям, без каких-либо ограничений, за исключением тех, которые вызваны условиями новосоздаваемой экономики”77. Последняя оговорка очень важна. Условия возникающей экономики могут и не предоставить условий для реализации коммунистических принципов, что положит начало переходной экономике. Такие же оговорки присутствуют и далее: “...мы считаем, что революция должна основываться на следующих социальных и этических принципах либертарного коммунизма:

1) Предоставлять каждому человеку то, что необходимо для удовлетворения его потребностей. Это удовлетворение может ограничиваться только экономическими возможностями.

2) Требовать от каждого человека максимального приложения своих сил на благо общества с учетом физических и моральных особенностей каждого индивида”78.

Однако эти идеалы, своего рода программа-максимум, должны стать результатом эволюционного периода революции, который последует за насильственным. А вот итогом насильственного периода становится общество, основанное на принципах синдикализма: “С завершением насильственного аспекта революции будут упразднены частная собственность, государство, принцип авторитета и, следовательно, классы, которые делят людей на эксплуататоров и эксплуатируемых, угнетенных и угнетателей. Богатства социализируются, организации свободных производителей возьмут в свои руки непосредственное управление производством и потреблением. В каждой местности установится Вольная Коммуна, вступит в действие новый социальный механизм. Объединенные в профсоюзы производители в каждой отрасли и профессии и на своих рабочих местах свободно определят форму его организации”79. Это еще не общество равенства, а организация управление народным хозяйством через профсоюзные и коммунальные организации.

Вольная Коммуна экспроприирует все принадлежащие буржуазии запасы продуктов питания, одежды, обуви, сырья, орудия труда и т.д. Эти средства производства должны быть переданы в распоряжение производителей, которые будут непосредственно управлять ими на благо общества. Текст программы проникнут кропоткинским оптимизмом, уверенностью в том, что в ходе революции люди проявят прежде всего свой альтруизм и деловитость. Но следом снова идут оговорки, определяющие границы возможностей “конструктивного периода”: “Коммуны сразу же постараются устроить всех обитателей населенного пункта с максимальными удобствами, обеспечить существование больным и образование детям.

В соответствии с упомянутыми принципами либертарного коммунизма все люди начнут выполнять свой добровольный долг (становящийся подлинным правом, когда человек трудится свободно) оказывать помощь обществу сообразно своим силам и способностям. Коммуна же возьмет на себя обязательство удовлетворять их потребности. Необходимо заранее понимать, что первые времена революции не будут легкими и каждому человеку придется прилагать максимум усилий и потреблять в рамках возможностей производства. Весь конструктивный период требует самопожертвования, индивидуального и коллективного согласия с усилиями по улучшению положения, чтобы не создавать дополнительные трудности для дела общественного преобразования, которое совершается всеми с общего согласия”80. И снова нерешенным остается вопрос: что делать, если общего согласия не будет?

Структура послереволюционного общества видится авторам программы в виде уже сети предприятий и объединяющей их привычной для анархо-синдикалистов иерархии координационных и “статистических” (информационно-плановых) органов, выстраиваемой снизу по принципу федерации: “Основой, ячейкой, краеугольным камнем любого социального, экономического и морального творчества будет сам производитель, индивид, на рабочем месте, в профсоюзе, в Коммуне, во всех регулирующих органах нового общества. Связующим органом между Коммуной и рабочим местом будет фабрично-заводской Совет, связанный договором с другими центрами труда. Связующим органом между профсоюзами (ассоциациями производителей) будут Советы статистики и производства. Объединяясь в федерации, они образуют сеть постоянных тесных связей между всеми производителями Иберийской Конфедерации”81.

Близкая система предлагается и в сельской местности: “В сельской местности основой будет производитель в Коммуне, которая станет пользователем всех природных богатств данной политико-географической местности. Органом связи будет Сельскохозяйственный Совет, образуемый техническими и рабочими кадрами, объединенными в ассоциации сельскохозяйственных производителей. Этим советам надлежит направлять интенсификацию производства, определять землю, наиболее пригодную для этого с точки зрения ее химического состава. Сельскохозяйственные Советы образуют ту же сеть, что и фабричные Советы и Советы по статистике и производству, составляя федерацию, в которой Коммуны будут представлены как политические и географические единицы”82.

Федерации федераций должны были бы составить основу политической организации революционной Испании: “Ассоциации промышленных и сельских производителей соединятся в федерации на уровне страны (пока Испания окажется единственной страной, осуществляющей преобразование общества), если те, кто занят в одном и том же трудовом процессе, посчитают такое разделение необходимым для плодотворного развития экономики. Точно так же объединятся в федерации для облегчения логических и необходимых связей между всеми Вольными Коммунами полуострова те службы, характер которых этого потребует.

Мы убеждены, что со временем новое общество сможет предоставить каждой Коммуне все аграрные и промышленные элементы, необходимые для ее автономии в соответствии с биологическим принципом, согласно которому наиболее свободным является тот (в данном случае та Коммуна), кто наименее зависит от других”83. Это пожелание, игнорирующее предостережение Абада де Сантильяна против экономической авторкии, отнесено в более отдаленное будущее.

Эта социально-политическая система резюмируется формулой: “Политическим выражением нашей революции служит триада ЧЕЛОВЕК, КОММУНА, ФЕДЕРАЦИЯ”84. Политические органы тесно переплетаются с экономическими, что должно ослабить противоречия экономических интересов. В то же время предполагается существование и особых социальных групп, в которых авторы программы не видят угрозы своей системе: “Коммуны будут автономны, для решения общих задач они станут объединяться в региональные и общестрановые федерации. Право на автономию не исключает долга выполнять договоренности, касающиеся всего общества, которые согласованы в принципе при сохранении разногласий просто в деталях. Потребительская Коммуна, не налагающая на себя добровольные ограничения, возьмет на себя обязательство следовать тем нормам общего характера, которые после свободной дискуссии будут одобрены большинством. Те же Коммуны, которые против индустриализации и установили для себя другой образ жизни (например, натуристы, то есть люди, живущие как в природе, или нудисты), сохраняют право на автономную администрацию, не связанную общими компромиссами”85.

В итоге “Все Коммуны в совокупности образуют иберийскую конфедерацию автономных Вольных Коммун. Для организации распределения и оптимального снабжения Коммуны могут создавать соответствующие специальные органы, например, Конфедеральный Совет по производству и распределению с участием прямых делегатов от общестрановых производственных федераций и ежегодного конгресса Коммун”86.

Анархо-синдикалисты надеялись, что им не долго предстоит бороться за свои идеалы в капиталистическом окружении: “Организация в масштабах страны будет регулировать международные взаимоотношения, вступая в прямой контакт с пролетариями всех стран через соответствующие организации, которые будут объединены вместе с нашей в Международную Ассоциацию трудящихся”87.

Но международный уровень организации в этой системе остается самым маловлиятельным. Наибольшую роль в жизни людей нового общества будет играть Коммуна: “Коммуна займется всеми вопросами, интересующими людей. Ей предстоит заняться всеми видами деятельности по организации, упорядочиванию и украшению быта населения, обеспечения своих жителей жильем, продуктами и изделиями, предоставленными ей профсоюзами или ассоциациями производителей. Она займется также гигиеной, коммунальной статистикой, удовлетворением общественных нужд, образованием, санитарным делом, содержанием и совершенствованием местных средств сообщения. Коммуна организует связи с другими Коммунами и будет поощрять все виды художественной и культурной деятельности.

Для выполнения этих задач будет создан коммунальный Совет, к которому добавятся также представители Советов по земледелию, медицине, культуре, распределению и производству и статистике”88. В этой части коллективистская составляющая анархистской идеологии значительно превосходит индивидуально-личностную. Коммуна воспринимается как патерналистское начало, которое “заботится” о человеке. Перед лицом капиталистического хаоса анархисты, подобно представителям иных идеологий первой половины ХХ века, искали выход в социальном патернализме, но стремились передать функции социального обеспечения и защиты не государственно-бюрократическому Левиафану, а относительно небольшим коммунам, синдикатам и их объединениям.

В новом обществе должны царить принципы социального равенства, отсутствовать фиксированные социальные слои и привилегии: “Кроме тех лиц, которые будут иметь технические функции или обрабатывать статистические данные, их (органов - А.Ш.) члены продолжают выполнять свои производственные обязанности, собираясь на заседания по окончании рабочего дня, чтобы обсудить те детали проблемы, которые нет необходимости выносить на общие собрания”89.

Авторы “Концепции” специально оговаривают вопрос, который вызывал сомнения у противников анархизма еще на махновских съездах: “Вопросы, касающиеся всего района или провинции, будут обсуждаться федерациями; на их конференциях или общих собраниях будут представлены делегаты от всех Коммун, которые представят точки зрения, уже одобренные этими Коммунами. Например, предстоит построить шоссе, связывающее между собой жителей одного района, или решить вопросы транспорта и продуктообмена между аграрными и промышленными районами. Естественно, все Коммуны должны высказать свою позицию, поскольку всем им предстоит внести вклад в это дело”90. Таким образом предлагается разделение уровней компетенции между различными уровнями координации.

Федерации играют важную роль при решении каждодневных производственных вопросов: “Для продуктообмена между Коммунами коммунальные Советы вступают в контакт с региональными федерациями Коммун и с федеральным Советом по производству и распределению, запрашивая то, в чем нуждаются, и предлагая то, что у них есть в избытке. решение и упрощение этой проблемы будет осуществляться через сеть связей между Коммунами и Советами по производству и статистике, созданными страновыми федерациями производителей”91. Таким образом анархо-синдикалисты разделяли уверенность в том, что многочисленные и разнообразные людские потребности можно регулировать с помощью количественных статистических показателей. В первой половине ХХ в. утопичность этой идеи была далеко не очевидна, тем более, что потребности бедного населения, к которому принадлежало подавляющее большинство трудящихся Испании, действительно могли быть описаны достаточно простыми показателями. Плановая экономика может оказаться эффективной именно в период преодоления тотальной бедности. По мере роста потребностей и их усложнения эта экономика дает все более очевидные сбои. Но демократический характер планирования, предложенный анархистами, давал шанс перестроить и саму систему на более гибких принципах. Собственно, такая перестройка на практике происходила в синдикалисткой экономике во время гражданской войны.

Антирыночные коммунистические принципы, отрицавшие применение денег, сказывались и на микроэкономических принципах анархо-коммунистов: “Что касается решения этого вопроса внутри Коммуны, то здесь достаточно ввести удостоверение производителя. Его будет выдавать фабрично-заводской Совет, давая тем самым право получать все необходимое при выполнении всех обязательств. Удостоверение производителя послужит своего рода знаком обмена на следующих условиях. Во-первых, оно не подлежит передаче другому лицу. Во-вторых, в нем отмечается количество отработанных рабочих дней, которое максимум в течение года действительно для получения продуктов. Для неработающих жителей коммунальные Советы выдадут потребительские карточки”92. Таким образом, и здесь количественные показатели преобладают над качественными (игнорируется качество труда, считается, что рабочий день каждого будет полноценным). “Речь здесь идет не о “распределении по труду”, - комментирует В.Дамье. - Либертарный коммунизм придерживается принципа, сформулированного Кропоткиным в “Хлебе и воле”: “...пусть каждый берет сколько угодно всего, что имеется в изобилии и получает ограниченное количество всего того, что приходится считать и делить...”93. Собственно, в программе этот принцип сформулирован менее жестко - потребление все же ставится в зависимость от количества отработанных дней, то есть коммунизм ограничен стимулирующим социалистическим принципом. По мере приобретения опыта работы новой системы анархо-синдикалисты будут корректировать экономические принципы, в зависимости от условий расширяя то коммунистические, то стимулирующие социалистические условия.

Авторы концепции понимали необходимость корректировок и возникновения различных вариантов нового общества в зависимости от местных условий: “Разумеется, разрабатывать абсолютную норму невозможно. Следует уважать автономию Коммун, которые смогут, если сочтут это необходимым, установить иную систему внутреннего обмена, если эти новые системы никоим образом не затрагивают интересы других Коммун”94. Как мы увидим, это и происходило на практике.

Концепция останавливалась и на юридических проблемах: “Либертарный коммунизм несовместим с любым режимом наказания. Следовательно, он предусматривает ликвидацию существующей системы карающей юстиции и, следовательно, институтов отбывания наказания (тюрем, каторги и т.д.)

Данные предложения исходят из того, что основные причины совершаемых преступлений при существующем положении вещей имеют социальную обусловленность и, следовательно, если исчезнут причины, порождающие преступления, то в большинстве случаев перестанут существовать и сами преступления”95. Но исчезновение социальных причин преступности - результат длительной эволюции. На практике анархо-синдикалисты пошли по пути изоляции преступников от общества в лагерях-коммунах. В будущем они рассчитывали, что преступность будет связана лишь с психическими нарушениями и ошибками воспитания: ““Исправительные меры” либертарного коммунизма основаны на принципах медицины и педагогики, они носят исключительно превентивный характер, что соответствует требованиям современной науки”96.

Сарагоская программа демонстрировала принципы невмешательства общества в интимную жизнь граждан: “Революция не должна насильственно воздействовать на семью, кроме случаев с неблагополучными семьями, когда следует осуществлять право на развод и помогать в этом”97. Но в вопросе религии, к которой большинство анархистов относились резко критически, это невмешательство было ограниченным: “Религия как чисто субъективное человеческое проявление будет признана в той мере, в какой она связана с индивидуальной свободой совести. Но она ни в коем случае не может быть признана как форма публичной кичливости, моральной или интеллектуальной демонстрации”98.

Стремление ограничить религиозную практику индивидуальным уровнем было частью просветительской программы анархизма: “...следует энергично и решительно побороть неграмотность. Культура будет возвращена тем, кто был ее лишен - это обязанность восстановления социальной справедливости, которую должна выполнить революция. Следует учитывать: подобно тому, как капитал захватывал и присваивал социальное богатство, города захватывали и присваивали культуру и образование. Возвратить материальные богатства и культуру - такова основная цель нашей революции. Как? Материально - экспроприировав капитализм, морально - возвратив культуру тем, кто был ее лишен”99. Анархо-синдикалисты видели одну из основных своих миссий “в распространении среди неграмотного населения элементарной культуры, например, в обучении чтению, письму, счету, физкультуре, гигиене, истории эволюции и революции, теории несуществования бога и т.д. Эту работу может взять на себя множество молодых образованных людей, которые выполнят ее в течение одного года или двух лет в форме добровольной службы в пользу культуры. Национальная Федерация образования будет должным образом контролировать и ориентировать их”100. Необходимость контроля за молодыми просветителями предполагала, что представители Национальной федерации образования будут иметь возможность отличить истину от ошибочных мнений в таких вопросах, как “история революции и эволюции” или “теория несуществования бога”. Здесь авторы программы уже довольно далеко ушли от принципов свободы слова. Вместо них выдвигались абстрактные принципы “свободной педагогики”: “Национальная федерация образования расстанется с теми, кто окажется интеллектуально и прежде всего морально неспособными приспособиться к требованиям свободной педагогики”101. Ее задачи формулируются так: “Первоочередной функцией педагогики мы считаем помощь людям в формировании у них собственных суждений - мы имеем в виду, конечно, как мужчин, так и женщин”102. Но что делать, если самостоятельные суждения не совпадут с мнениями анархистских и атеистических учителей? Если ученики, например, не согласятся с “теорией несуществования бога” или социально-экономическими принципами нового общества?

Впрочем, вслед за этими положениями, проникнутыми верой в единственно верную философию, следовало признание права личности на самостоятельное культурное развитие (сопровождаемое кропоткинской мечтой о преодолении разделения труда на умственный и физический): “В либертарно-коммунистическом обществе производители не будут разделены на работников физического и умственного труда. Доступ к искусству и наукам будет свободным, поскольку будет осуществляться во время, принадлежащее личности, а не коллективу; личность, отработав рабочий день и выполнив свою производственную миссию, сможет, если того пожелает, эмансипироваться от коллектива”103.

Важной составляющей концепции была военная программа, также выдававшая знакомство с дискуссиями европейских анархистов: “пока социальная революция не победила в интернациональном масштабе, потребуется принять необходимые меры для защиты нового режима - как от уже упомянутой угрозы иностранной капиталистической интервенции, так и для предотвращения контрреволюции внутри страны. Постоянная армия представляет собой огромную опасность для революции, поскольку под ее влиянием может сформироваться диктатура, которая неизбежно несет революции смертельный удар.

В моменты революции, когда вооруженные силы государства полностью или частично переходят на сторону народа, эти организованные части могут принять участие в уличных сражениях для победы над буржуазией. Но после победы их задача окончена.

Вооруженный народ послужит самой лучшей гарантией против любой попытки реставрации разрушенного режима со стороны внутренних или внешних сил. Тысячи рабочих прошли через казармы и знакомы с современной военной техникой”104. Но как организовать этот народ, чтобы его военная структура была не только безопасной для нового общества, но и боеспособной? “Каждая Коммуна должна иметь свое оружие и оборонительные средства, до тех пор, пока после окончательной консолидации революции они не будут уничтожены и превращены в оружия труда”105. Программа предусматривает “передачу оружия Коммунам, которые будут отвечать за его хранение и обеспечивать эффективную организацию средств обороны в общенациональном масштабе”106. Но конкретные формы такой организации пришлось разрабатывать уже в условиях войны.

Пока революция была делом будущего, профсоюзы развернули кампанию наступления на капитал. В феврале-июле произошло 113 всеобщих и 228 местных стачек107. Одновременно в стране нарастали продовольственные трудности в связи с саботажем католического крестьянства и общей неуверенностью крестьян в том, что следует продавать хлеб в условиях начавшейся "смуты". Воспользовавшись фактическим нейтралитетом полиции после прихода к власти левых, вооруженные батраки стали нападать на зажиточных крестьян108. Испанскому Народному фронту не удалось создать сбалансированной крестьянской политики.

Одновременно усилились столкновения между активистами левых и правых движений. В феврале-июле в этих столкновениях погибло 269 человек и 1287 человек было ранено109. В ответ на действия правых экстремистов правительство прибегло к арестам. В частности, был арестован лидер профашистской "Испанской фаланги" Х.Примо де Ривера. По отношению к левым правительство сохраняло терпимость, несмотря на то, что в ответ на убийство капитана Кастильо (сторонника "левых") был убит один из лидеров "правых" Кальво Сотело, незадолго до этого в переносном смысле назвавший себя фашистом110. Политическая напряженность и непримиримость нарастала с каждым днем, с каждым шагом обоих лагерей. "Каждый день проходят уличные демонстрации. Что значат эти "Вива!", которые выкрикивают толпы людей? Они означают "смерть". Смерть противнику, оскорбление и преследование оппонента,"- писала консервативная газета "АБЦ"111. Это касается как "левых", так и "правых". Начавшийся в стране "хаос", во многом вызванный и действиями представителей правых организаций, вызывал болезненную реакцию традиционалистско-этатистской Испании. По мнению местного фалангистского лидера Д.Ридруэхо "Социалисты постоянно давили на правительство с улицы"112. Ощущая силу синдикалистских идей, даже правые пытались взять их на вооружение, создав более прочную социально-политическую конструкцию, чем обычные каудилистские режимы. Результатом стало образование "Хунты национально-синдикалистского действия" (ХОНС), ставшей одним из костяков правого радикализма.

Народный фронт воспринимался правыми как готовое рухнуть "прикрытие анархизма и коммунизма", которые получили свободу рук и не контролировались правительством. Выступая в парламенте, лидер правой партии СЕДА Х.Роблес говорил: "Страна может жить при монархии и республике, с парламентарной и президентской системой, при коммунизме или фашизме, но страна не может жить при анархии. Сейчас, однако, Испания находится в состоянии анархии. И мы сегодня присутствуем на церемонии похорон демократии"113.

Паническим настроениям правых способствовали и агрессивные заявления анархо-синдикалистов в адрес республики. "Мы знаем, что дух пролетарских изменений не может сосуществовать с интересами республики, целью которой является сохранение самой себя", - писала в июне "Рабочая солидарность114. Анархисты продолжали считать правительство своим противником и готовились к решающему столкновению именно с ним. После очередных столкновений радикального населения с силами правопорядка в мае Иберийский комитет ФАИ обратился к анархистским организациям: “народ ожесточен, и в любой момент может осуществиться психологическое явление, о котором столько говорилось в нашей пропаганде; правительство, которое продолжает оставаться буржуазным и стоять на страже капиталистического порядка, защищается и потому прекрасно осуществляет меры, которые вменялись в вину Хилю Роблесу со товарищи; правительство отставив в сторону свой маскарад “народности”, столкнется с НКТ, своим самым страшным врагом”115. Авторам этого письма было трудно представить себе, что уже через два месяца анархисты будут защищать правительство Народного фронта с оружием в руках, а затем и войдут в его структуры, включая и само правительство.

Накал страстей удивительным образом диссонировал с умеренностью проводившихся правительством преобразований. Аграрная реформа, начатая еще до победы Народного фронта, проводилась путем переселения избыточной рабочей силы на государственные земли (было переселено 190000 человек)116. Радикализация массового сознания идеологической элитой, неадекватные представления о последствиях успеха противника (реальная политика испанских "левых", например, всегда была много умеренней их лозунгов) и возможностях "радикально" выйти из кризиса с помощью военного переворота или социальной революции, воздействие геополитической борьбы коммунистического и фашистского тоталитарных лагерей (при пассивности "либерального" Запада), в которой "левые" и "правые" надеялись обрести опору - все это вело страну к гражданской войне. Обвиняя противника в предательстве национальных интересов, коммунисты и фашисты планировали распространение тоталитарного опыта СССР и фашистских стран на Испанию. Однако первоначально оба тоталитаристских направления Испании - коммунисты и фашисты, не были доминирующей силой в своих политических блоках и могли рассчитывать на гегемонию только при условии радикализации конфликта. В этих обстоятельствах выступление одной стороны означало немедленную мобилизацию другой и лидерство наиболее радикальных группировок (но пока не только тоталитаристских). Все эти факторы предопределили начало гражданской войны и ее затяжной характер.

1. Thomas H. Op. cit. P.42.

2. J.Peirats. Op. cit. P.72.

3. Подробнее см. J.Gomes Casas. Op. cit. P.21-45; G.Brenan. The Spanish labirinth. Cambridge, 1943. P.138-166.

4. Подробнее см. Leval G. Op. cit. P.27; Gomes Casas J. Op. cit. P.47.

5. G.Brenan. Op. cit.P.138-166,188.

6. Leval G. Op. cit. P.28.

7. Thomas H. Op. cit. P.65.

8. P.Broue, E.Temime. P.61.

9. Thomas H. Op. cit. P.66.

11. G.Brenan. Op. cit. P.177.

12. Thomas H. Op. cit. P.66-67.

13. Op.cit. P.177-183. F.Largo Caballero. Escritos de la Republica. Edicion, estudio preliminar y notas de S.Julia. Editorial P.Iglesias. Madrid, 1985. P.XXIV.

14. РЦХИДНИ Ф.495, Оп.32, Д.221, Л.21.

15. Пономарева Л.В. Ук. соч. С.176.

16. A.Pestana. Lo que aprendi en la vida. Madrid. P.185.J.Gomes Casas. Op.cit. P.125-126.

17. J.Gomes Casas. Op. cit. P.125-126.

18. Santillan, Peiro. Okonomie und Revolution. Wien, 1986. S.39

19. Op. cit. S.46.

20. Op. cit. S.92.

21. Op. cit. S.19.

22. Ibid.

23. Op. cit. S.19-20.

24. Op. cit. S.38.

25. Op. cit. S.92.

26. J.Peirats. Op.cit. V.I, P.55-57.

27. J.Peiro. Perill a la reraguardia. Mataro. P.77-80.

28. Цит. по J.Gomes Casas. Op. cit. P.130.

29. Цит. по J.Peiro. Op.cit. P.97.

30. Op.cit. P.93.

31. J.Gomes Casas. Op. cit. P.132.

32. РЦХИДНИ. Ф.495, Оп. 32, Д.221, Л.5.

33. Thomas H. Op. cit. P.73,126; J.Gomes Casas. Op. cit. P.131-132, 137-138.

34. РЦХИДНИ. Ф.495, Оп. 32, Д.221, Л.22.

35. Там же, Л.75.

36. Такое название использует, например, Х.Томас. Thomas H. Op. cit. P.664.

37. РЦХИДНИ. Ф.495, Оп. 32, Д.221, Л.18.

38. Там же, Д.22, Л.21.

39. Там же, Оп.20, Д.261, Л.17.

40. Там же, Оп.32, Д.222, Л.2.

41. Там же, Д.22, Л.20.

42. Там же, Д.222, Л.57.

43. Там же, Л.20.

44. Там же, Д.221, Л.4.

45. P.Broue, E.Temime. Op. cit. P.62.

46. РЦХИДНИ. Ф.495, Оп. 32, Д.221, Л.96.

47. Там же, Л.199-200.

48. IISH. Paquete 24 5, P.106.

49. J.Gomes Casas. Op. cit. P.157.

50. Urales F. La anarquia al alcance de todos. Bacelona, 1932. P.29.

51. Santillan, Peiro. Op.cit. S.122-123.

52. Яаков Овед. “Либертарный коммунизм” и коммунитаризм в Испании. Цит. по Концепция либертарного коммунизма. Перевод В.Дамье. М., 1997. С.2.

53. Santillan, Peiro. Op.cit. S.125-126.

54. Op.cit. S.107-108.

55. Op.cit. S.126.

56. Ibid.

57. Ibid.

58. Op.cit. S.129.

59. Op.cit. S.130.

60. Op.cit. S.139.

61. Op.cit. S.140.

62. V.Richards. Lessons of the Spanish revolution. L., 1983. P. 17.

63. “Solidaridad odrera”. 4-14.02.1936.

64. D.А.de Santillan. Op. cit. P.37.

65. Сориа Ж. Война и революция в Испании. 1936-1939 гг. М.1987. Т.1. С.59.

66. IISH. Paquete 24 5, P.101.

67. РЦХИДНИ. Ф.495, Оп.20, Д.262, Л.19.

68. G.Brenan. Op.cit. P.301.

69. См. Ибаррури Д. Воспоминания. Т.1. Единственный путь. М.1988. С. 230.

70. J.Gomes Casas. Op.cit. P. 180.

71. Paz A. Op. cit. P.266.

72. Op.cit. P.181.

73. Ibid.

74. Концепция либертарного коммунизма. С.2.

75. Там же, С.4.

76. Там же, С.4-5.

77. Там же, С.5

78. Там же.

79. Там же.

80. Там же.

81. Там же, С.6.

82. Там же.

83. Там же.

84. Там же.

85. Там же.

86. Там же, С.6-7.

87. Там же, С.7.

88. Там же.

89. Там же.

90. Там же.

91. Там же.

92. Там же, С.7-8.

93. Там же, С.11.

94. Там же, С.8.

95. Там же.

96. Там же.

97. Там же.

98. Там же, С.9.

99. Там же.

100. Там же.

101. Там же.

102. Там же.

103. Там же, С.10.

104. Там же.

105. Там же.

106. Там же, С.11.

107. V.Richards. Op. cit. Р. 21.

108. R.Fraser. Op. cit. P. 83, 88.

109. H.Thomas. Op. cit. P.5.

110. Пожарская С.П. Ук. соч. С.41.

111. “ABC”, 4.03.1936.

112. R.Fraser. Op. cit. Р.89.

113. Op.cit. Р.90.

114. “Solidaridad obrera”. 16.6.1936.

115. IISH. Paquete 2 F. (Aditional).

116. H.Thomas. Op. cit. P.170.