Глава VII
Навстречу Испанской революции (1932-1939 гг.)

1. Конструктивный анархизм

В 1932 г. Г.Максимов опубликовал краткое изложение своих взглядов под названием "Мое социальное кредо", ставшее обобщением его идейных поисков 1923-1931 гг. Г.Максимов выделяет три направления эволюции к анархии и коммунизму после революции:

"а) производственные союзы, которые приведут через синдикализацию производства к изобильному коммунизму производителей,

б) потребительские ассоциации, которые приведут через рационализацию кооперации к потребительскому коммунизму,

в) территориальная ассоциация, ведущая на пути коммунализма, к единству и многообразию, то есть к конфедерации людей, основанной на свободе и равенстве"¹.

Как видим, переходный период трактуется здесь как процесс постепенных преобразований, экономической и политической эволюции. Причем основой для движения в сторону анархии и коммунизма является политический коммунализм (свободная конфедерация людей в самоуправляющиеся автономные объединения) и экономический коллективизм (объединение производителей в автономные экономические группы). При этом идеал коммунизма предполагает целостность общества, отсутствие в нем внутренних перегородок, а принципы коммунализма и коллективизма, напротив, исходят из децентрализации.

Этот подспудный конфликт между анархией и коммунизмом разрешается Г.Максимовым на уровне политической философии: "Я верю, что анархия как политическая форма общества единственно возможна в состоянии полной свободы самостоятельных членов социального тела как противоположность централизованному управлению ими... Я верю, однако, что нельзя наслаждаться только политической свободой. Для того, чтобы быть свободным в действительном смысле слова, каждый должен обладать экономической свободой. Этот тип свободы, я убежден, неосуществим без отмены частной собственности и без организации коммунального производства на основе принципа "от каждого - по его способностям" и коммунального потребления по принципу "каждому - по его потребностям""².

Таким образом, коммунизм рассматривается как экономическая свобода, не принуждение к равенству, а отсутствие экономического принуждения. Коммунизм не может приносить интересы отдельной личности в жертву сообществу³. Но чтобы достичь столь гармоничного сочетания персональных интересов всех людей, нужно время.

Введение плановости и формальное обобществление, на которое возлагали такие надежды не только государственники, но и анархисты, близкие по взглядам к платформизму, не избавляет от экономического и тем более политического угнетения. Г.Максимов обращает внимание на то, что "несмотря на свои внутренние противоречия и все утверждения марксистских экономистов, капитализм в его современном империалистическом облике направляется к ликвидации неорганизованного рыночного соревнования и к аккуратному измерению рыночных возможностей. Более того, он доказал свою способность установить, выражаясь большевистским термином, "плановую экономику", основанную на вычислении производительных сил, равно как и на "рационализации производства""⁴.

Переход индустриального общества в государственно-монополистическую стадию, подмеченный Г.Максимовым, показывал, что плановость и "рационализация" не являются отличительными чертами идеологии социализма. В то время, когда государственный "социализм" и капитализм идут по пути всеобщего огосударствления, анархизм может выдвинуть альтернативу свободы и деэтатизации. Но свобода не может прийти одним скачком. Она должна опираться на прочные структуры самоуправления, отработанные экономические и политические механизмы, морально-этическую традицию, наконец⁵. Создать все это может только переходный период: "Я верю, что наступила эпоха практического осуществления анархизма, что анархизм перестал быть теорией и стал программой, и что вследствие этого анархизм вступил в конструктивный период своего развития. Я усиленно содействую этому развитию и потому в анархизме я - КОНСТРУКТИВИСТ.

Я не максималист в анархизме, ибо считаю,... что анархия и коммунизм не могут быть осуществлены сразу во всем объеме; но я не минималист в анархизме, ибо считаю нецелесообразным и исторически неверным разбивать путь осуществления анархии и коммунизма на ряд последовательных ступеней, как это делают социалисты, и отвергаю программу-минимум. Я стремлюсь претворить анархизм в жизнь сегодня же, но объем осуществления анархии и коммунизма я ставлю в зависимость от каждого данного исторического момента, и поэтому в анархизме я - РЕАЛИСТ...

Установление этого возможного объема, характера и формы анархии для ДАННОГО исторического момента приводит меня к признанию неизбежности ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА от капитализма к развернутому анархическому коммунизму..., который я называю КОММУНАЛЬНО-СИНДИКАЛЬНЫМ строем"⁶. Дискуссия заставила анархо-синдикалистов делать акцент на постоянстве продвижения от одной переходной конструкции к другой, когда сами эти конструкции не являются самоценными. После победы над радикальным анархо-коммунизмом "Платформы" эта идея казалась утвердившейся.

Однако торжество над радикальным анархо-коммунизмом было омрачено выступлением М.Неттлау со статьей "Против утопий "переходного периода" (1933 г). Анархический прогресс путем непрерывной эволюции." Атака на саму возможность построения переходных моделей была предпринята с совершенно неожиданной для Г.Максимова стороны. М.Неттлау отрицал саму необходимость социальной революции, которая приведет к возникновению некоего протоанархического общества.

Близкие идеи уже были высказаны М.Корн в 1925 г. М.Неттлау предлагает воспринимать анархизм не столько как будущую общественную структуру, сколько как субкультуру существующего общества: "Правильно понимая эту идею, мы можем содействовать ее осуществлению нашим собственным поведением..." Идея переходного периода воспринимается М.Неттлау как остановка на этом пути, "отречение от высокого идеала цельного социализма"⁷.

Однако воплощение анархических принципов в сообществе анархистов, которые живут в государственническом обществе, также не может быть полным. В то же время и концепция переходного периода предусматривает эволюцию к анархии, а не остановку. Разногласие М.Неттлау и Г.Максимова не в этом. Подкрепляя свою позицию, М.Неттлау цитирует Э.Малатесту: "я считаю необходимым, чтобы как можно раньше... мы организовались бы сами для применения анархии или той доли анархии, которая постепенно станет возможной... В силу жизненной необходимости и в интересах пропаганды мы должны стараться найти путь к осуществлению наибольшей возможной доли анархии среди людей, которые не являются анархистами или которые являются таковыми в различной степени...

И так как сознание, воля и способности постепенно развиваются и находят возможность и способы развития в постепенном изменении окружающей среды, то отсюда следует, что анархия может осуществиться лишь постепенно, понемногу возрастая в силе и широте охвата.

Таким образом, цель состоит не в том, чтобы осуществить анархию сегодня и завтра, или через тысячу лет, а в том, чтобы идти к анархии сегодня, завтра, всегда..."⁸.

Преданархическая эволюция переносится здесь на предреволюционный период, а сама революция уходит в бесконечную перспективу - в этом единственное, но существенное расхождение взглядов М.Неттлау, Э.Малатесты и М.Корн с идеями российских анархо-синдикалистов.

Анархо-синдикалисты предлагают революционное реформаторство, участие в политической борьбе с целью преобразования общества на принципах, которые позволят затем этому обществу развиваться в сторону анархии. Ветераны анархизма предлагают превратить анархизм в субкультуру, общество в обществе, которое будет постепенно поглощать существую цивилизацию, развивая в ней анархические, безвластные начала. Эти две концепции - социально-политическая и субкультурная - противостояли друг другу, хотя различие между ними было значительно меньше, чем между обеими формами эволюционизма с одной стороны и только что побежденным радикальным анархо-коммунизмом - с другой.

Авторитету ветеранов Г.Максимов мог противопоставить только авторитет самого М.Бакунина. К 1934 г. он подготовил блестящий "дайджест" бакунинских идей "Беседы с Бакуниным о революции", который был призван завершить утверждение бакунизма в анархистской идеологии. Словно символизируя победу анархо-синдикалистов над "платформистами", "Беседы" были опубликованы в былом оплоте П.Аршинова "Дело труда", а затем и отдельным изданием.

"Беседы" построены в форме "диалогов" Г.Максимова и М.Бакунина, представленного цитатами из его сочинений. Беседу "о втором дне социальной революции и переходном периоде" Г.Максимов начинает с развернутого изложения теории переходного периода. Он опирается на опыт потрясений 1914-1921 гг., который М.Бакунину не был известен (это "незнание" оправдывает романтические рассуждения "Великого бунтаря о гражданской войне): "мы совершенно не затронули отрицательных влияний гражданской войны и ее отрицательных последствий. А для нас, ведь, не может быть сомнений, что гражданская война вызовет у борющихся сторон все раньше глубоко запрятанные и скрытые внешним культурным лоском зоологические инстинкты, инстинкты зверя, она доведет до наивысшего напряжения и обострения классовую ненависть... нерасчетливо разрушит и уничтожит много материальных и культурных ценностей и т.д. и т.п. Это ясно. И когда социальная революция закончится для пролетариата и всех трудящихся гражданской войной, то есть физической победой трудящихся над капиталистами и государственниками, тогда начнется, по видимому, довольно длительный и трудный период строительства нового общества..."⁹.

Таким образом, Г.Максимов воспринимает физическое разрушение не как предпосылку социальной революции, а как неизбежное зло, сопровождающее ее. Продукты распада государственнической цивилизации будут препятствовать немедленному возникновению анархии: "Следовательно, мне кажется, что полное осуществление нашего идеала - АНАРХИИ И КОММУНИЗМА - будет возможно только после этого переходного периода строительства, после этой переходной стадии..., наш идеал... будет результатом постепенного строительства в период после победоносной социальной революции. Таким образом, по-моему, между днем окончательной физической победы над капитализмом и государством и первым днем полного, неурезанного осуществления нашего идеала лежит более или менее длительный период времени, который я называю переходным периодом или переходной стадией"¹⁰.

"Собеседник" Г.Максимова оказывается, однако, настроен несколько более апокалипсично: "...должны последовать, во-первых, страшный день возмездия, а затем, позже, эра братства"¹¹. Ожидание "страшного дня возмездия" плохо сочетается с эволюционизмом Г.Максимова, но слова "а затем, позже" все же предполагают, что "Эра братства" возникнет не сразу после революции, а по прошествии некоторого переходного времени. Дополнительно "расспрашивая" М.Бакунина, Г.Максимов находит у него и прямые упоминания переходного периода. Показательно, что одно из них содержалось в тексте, другая часть которого цитировалась "платформистами", категорически отрицавшими идею переходного периода¹².

Экономической основой переходного общества станет коллективная собственность на средства производства - утверждение этой идеи устами М.Бакунина ознаменовало переход Г.Максимова на позиции рыночного социализма в переходной части его программы: "Все классы... должны исчезнуть в социальной революции, за исключением двух масс, городского и сельского пролетариата, которые станут собственниками, вероятно коллективными, - в разных формах и в разных условиях, определенных в каждой местности... - один - собственником капиталов и орудий производства, другой - земли, которую он обрабатывает своими руками; оба организуются... совершенно свободно, необходимо и естественным образом взаимно уравновешивая друг друга"¹³.

Этот коллективистский, но не коммунистический строй, вовсе не означает отрицания различных форм "общественной благотворительности"¹⁴, но для здоровых и самостоятельных людей основой благополучия являются трудовые успехи их коллектива, свободно взаимодействующего с другими коллективами - собственниками своих предприятий.

Возвращение к бакунизму на новой стадии общественного развития приняло форму концепции переходного периода как безгосударственного общества, основанного на коллективной собственности на средства производства и распыленной власти территориальных органов самоуправления.

Максимов не считал, что его взгляды противоречат идеям Кропоткина. В этот период он работал над статьей “Анархические предрассудки и задачи анархистов”, в которой планировал дать отпор индивидуалистам (вероятно, при этом он метил прежде всего в “свободников”) и анархо-радикалам с позиций “бакунинско-кропоткинского анархизма”. При этом взгляды теоретика здесь, где меньше ссылок на “бунтарские” тексты Бакунина, еще сильнее проникнуты конструктивизмом и эволюционизмом. Максимов обращает внимание прежде всего на конструктивные идеи великих анархистов. Он пишет: “Анархизм, но не анархисты, всегда был конструктивным, а не деструктивным. Работы Бакунина, первого Интернационала - Записка Юрской Федерации Цезаря де Папа Брюссельскому конгрессу 1874 г. “Пабликс Сервисес ин ди Фючюр сосаэти”, работы Кропоткина и т.д.”¹⁵.

Споря с распространенным в анархистских кругах мнением о том, что “не наше дело строить, наше дело разрушать, строить будут следующие поколения”, Максимов категоричен: “Это - нечаевщина. Ничего общего не имеет с анархизмом”¹⁶. И продолжает цитатой Бакунина:

“Нельзя разрушать, не имея хотя бы отдаленного представления о будущем”¹⁷.

Оппоненты Максимова, по его мнению, “представляют строительство будущего общества как всеобщее массовое соглашение, тогда как это соглашение ограничено законом необходимости, законами экономической деятельности, техникой, характером промышленности. Все остаются на своих местах и кладут в основу свободу и самодеятельность - это и есть свободное соглашение. Если не так, то Кропоткин не настаивал бы на передаче фабрик рабочим, почты - почтовым служащим и т.д.

Противное понимание - уничтожение промышленности и прогресса, есть реакция”... Бакунинско-кропоткинский анархизм считает регрессивным и реакционным то течение в анархизме, которое враждебно относится к материальной культуре современного общества, идеализирует земледельческие коммуны и кустарный способ организации промышленности на основах абсолютнопонимаемого свободного договора”¹⁸.

Споря с теми, кто апеллирует к принципам анархизма в их маскималистском понимании, Максимов доказывает: “Абсолютной свободы не может иметь даже отшельник... Человек стал человеком и рассуждает о свободе только thrue the society (через общество - А.Ш.). Без общества он был бы животным... Но послушайте, что вы за анархист. Где же абсолютная свобода. Она не существует и анархизм ничего не имеет общего с ней, это метафизическая вещь, с которой наука не имеет ничего общего. Абсолют фридом ис абсолют нонсенс (Абсолютная свобода - это абсолютная чепуха - А.Ш.). Анархизм за свободу всех, за максимум свободы, доступный в пределах организованного общества и природы. Чтобы завоевать эту свободу мы должны организовать массы и вести массовую, а не индивидуальную борьбу”¹⁹. То же касается и авторитета: “Избегнуть влияния вообще невозможно и этого может желать только сумасшедший. Авторитет же мы признаем по своей воле, а не по принуждению, например, авторитет сапожника и т.д.”²⁰.

Максимов снова приходит к выводу о существовании существенно различных течений в анархизме, подтверждая свою приверженность идее переходного периода: “Одни говорят, что все произойдет сразу, другие - что осуществление анархического коммунизма в полном объеме потребует времени, и это время с момента уничтожения существующего строя до момента полного осуществления анархизма есть ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД, для которого необходимо выработать программу и план.

Взойдите на Эмпайр билдинг и посмотрите на город Нью-Йорк и подумайте, как трудно превратить его в коммунистическую анархическую коммуну”²¹.

Возникновению анархического общества будет предшествовать длительнейшая реконструкция человеческой культуры, включая технологии и образ жизни. И начинать этот процесс необходимо не после революции, а до. Это - важнейший сдвиг в идеологии анархо-синдикализму на встречу анархистскому эволюционизму М.Корн и М.Неттлау: “Анархизм нужно осуществлять сейчас, а не в отдаленном будущем. Осуществлять в той мере и степени, которая возможна при данных условиях - это реализм, в противном случае никакого анархизма никогда не будет... Анархизм не дает гарантии на личное счастье, оно слишком субъективно. Анархизм борется за равные условия”²².

Из этого следуют и важные выводы в области тактики анархо-синдикализма. Максимов призывает как можно активней работать в массовых рабочих организациях, даже если они и не анархистские: “Они боятся раствориться в них, потерять свою интегрити (единство - А.Ш.). Грош цена их интегрити. Интегрити имеет цену, когда она сохраняется в действии, а не лежит без движения.

Кропоткин говорит об этом. Для нас рабочие союзы - ячейки будущего общества... Анархизм представляет силу только там, где он, следуя заветам Бакунина, Интернационала и Кропоткина, тесно связал свою судьбу с судьбой рабочего класса и его организациями, где он не страшится борьбы за пятачковые интересы”²³.

Эта мысль подчеркнуто сформулирована как предельно оппортунистическая. В борьбе за “пятачковые” интересы выковываются ячейки нового общества. Но для Максимова это - только начало пути к будущему обществу, которое будет формироваться и до, и в ходе, и после революционных потрясений. Революция становится лишь необходимым элементом эволюции.

Одновременно происходила и заметная эволюция во взглядах "свободников". Если в сентябре 1933 г. А.Горелик писал, что "стремиться нужно к полному обновлению жизни на началах равенства, довольства и свободы, а не к завоеванию тех или иных изменений и улучшений"²⁴, то зимой 1933-1934 гг. он рассуждает о переходных формах собственности, без которых нельзя "перескочить сразу... к системам новым, безупречным и совершенным"²⁵.

По мнению А.Горелика многочисленные экономические модели сторонников индивидуальной, групповой, коллективной, общественной собственности на средства производства вполне совместимы в условиях их свободного соревнования на пути к анархии²⁶. Собственно анархическими А.Горелик считает именно смешанные формы собственности, признавая право на существования и других форм, в которых отсутствует хозяин и подчиненный ему работник²⁷.

Такая многосекторная экономика лишь постепенно приведет к идеалу коммунизма: "Прогресс коммуникации и автоматизации приведет к тому, что "все будет собственностью всех"... Коммунизм... - маяк, к которому можно стремиться"²⁸.

А пока "возможен лишь коммунизм местный, между ближайшими поселениями, которые уже установили взаимоотношения между собой. Но даже в этих группах неизбежно выплывает возможность антагонизма и борьбы между коммунизмом и свободой." Чтобы достичь анархического коммунизма, "необходимо было бы радикальное изменение в идеях, в понятиях и в моральных взглядах людей"²⁹.

Именно поэтому радикально-коммунистические идеи форсированного достижения анархического коммунизма представляются А.Горелику совершенно неприемлемыми. Во многом повторяя аргументы Э.Малатесты, А.Горелик писал: "Но если бы анархисты-коммунисты захотели и смогли создать коммунистическое общежитие в большем масштабе одним ударом, по воле какой-нибудь группы или партии, навязали бы эти новые формы взаимоотношения силой - людские массы, привыкшие к послушанию, подчинению и служению, приняли бы эти новые формы жизни как новые законы, навязанные новыми правителями, и терпели бы этот новый режим, но не практиковали бы его свободно и добровольно, а ожидали бы, чтобы эти новые властители предписали бы им, что делать, как производить и как жить. Изменились бы формы власти, владения, производства и потребления, но сущность осталась бы та же самая: привилегии и насилие сверху, нищета и подчинение снизу...

Под предлогом и даже с честным намерением переустроить мир новым анархическим или коммунистическим евангелием, новые властители захотят навязать всем людям единый регламент жизни и единые правила поведения, упразднят свободу действий и мысли и сделают невозможной всякую свободную инициативу, чем неизбежно создадут расстройство и паралич производства, подпольную и спекулятивную коммерцию, возродят надменную и подкупную бюрократию, создадут всеобщую нищету и, в конце концов, возврат, более или менее полный, к тем же условиям эксплуатации и угнетения, которые анархисты хотят уничтожить"³⁰.

Этот приговор радикальному анархо-коммунизму подводил черту целому периоду истории анархистской мысли, начавшемуся после отхода от экономических идей М.Бакунина. Идеи многосекторного общества, предложенные А.Гореликом, были сформулированы под влиянием пропаганды бакунизма Г.Максимовым. В 1934 г. А.Горелик опубликовал статью "Бакунин как революционер", где акцентировал внимание на тех же высказываниях "Великого бунтаря", что и Г.Максимов³¹. Но А.Горелик пошел дальше Г.Максимова в отрицании экономического монизма. Он предложил не стройную систему синдикатов и коллективов, а многообразное сообщество "отдельных личностей, групп и коллективов и даже целых сообществ на ими же самими выработанных началах..."³². Это своего рода синтез идеи переходного периода анархо-синдикалистов и концепции самочинной организации производителей, предложенной в 20-е гг. сторонниками В.Волина.

Смогут ли анархисты воплотить в жизнь подобную концепцию? Будет ли она эффективной? На этот вопрос анархистам могли помочь ответить начавшиеся события в Испании.

Практика испанских анархо-синдикалистов 1936-1939 гг. способствовала укреплению авторитета прагматических подходов к решению проблем социальной революции. Журнал "Пробуждение" с одобрением писал: "По словам Дурутти это будет индустриальная демократия, базирующаяся на экономических органах рабочего класса, а не на идеологии какой-либо партии или политической группы. В массовых организациях меньшинствующие группировки будут пользоваться значительной долей свободы. Права отдельной личности тоже будут защищены в большей мере, чем в буржуазных странах"³³. Индустриальная демократия, которая резко критиковалась в качестве предложения "платформиста" Я.Валецкого, воспринималась положительно в устах испанского анархо-синдикалиста Дурутти. В 1937 г. "Пробуждение" одобрительно отозвалось на неслыханный с точки зрения анархистов первой трети ХХ в. шаг - вхождение анархо-синдикалистов в правительство³⁴. Вскользь упомянув о спорности "анархического минимализма" испанских товарищей и их идеи о "регулирующей роли советов", "Пробуждение" одобряет отрицание идеологом испанского анархо-синдикализма Сантильяном насильственной коллективизации крестьянства и готовность прийти на помощь не только коллективным, но и частным хозяйствам³⁵.

Однако анализ испанского опыта все же заставлял российских анархистов критиковать испанских товарищей за слишком резкие колебания между бескомпромиссным соблюдением максималистских анархических идей и оппортунизмом, граничащим с отказом от анархизма. Длительная разработка идеи переходного периода российскими эмигрантами давала им теоретические преимущества перед испанцами в разработке прагматической тактики.

До мая 1937 г. критические замечания российских анархистов в адрес испанцев облекаются в форму осторожных советов и касаются прежде всего тактических вопросов. Но после того, как оппортунизм НКТ привел к серии политических поражений анархо-синдикалистов, критика испанцев со стороны "Дела Труда" становится более настойчивой.

Российские анархо-синдикалисты разъясняют, что их выступление направлено не против переходности как таковой, а против такой переходности, которая не ведет к цели: "Программа "минимум" не является тем, что пугает нас; но специальная программа-минимум (такая, как ваша) не может иметь никакой ценности, если она не подготавливает условий для проведения программы максимум",- писал А.Шапиро (его выводы были поддержаны всей редакцией "Дела труда"). Программа НКТ оценивается как программа бюрократической партии, которая стремится к стабилизации капитализма, а не к его преодолению.

"Мы заявляем, что между разрушаемым старым и воздвигаемым на его пепле и развалинах новым существует мост. Этот мост также заполнен опасными западнями и ловушками... И конечно, это переходный период, который вы неправильно понимали в прошлом и продолжаете неправильно понимать в настоящем. Потому что, если бы вы признали, что социальная и экономическая реорганизация на анархических основаниях есть необходимое условие победы над фашизмом, вы выработали бы (имея в виду цель достижения) такую программу, которая давала бы городскому и сельскому пролетариату Испании необходимую волю и энтузиазм для доведения войны до ее логического завершения"³⁶.

Как известно, испанский анархо-синдикализм, также как и другие антифашистские силы, не смог переломить ситуацию в войне. Экономический эксперимент НКТ не был завершен. Однако события Испанской революции убедили большую часть российских теоретиков анархизма в правоте их взглядов, сложившихся к концу 30-х гг. Доминирующими остались эволюционистские представления в двух вариантах: концепция переходного периода к анархии после революции и концепция вызревания анархистских структур в государственном обществе.

2. Стратегия классового союза.

По окончании дискуссии вокруг "Платформы" различие мнений анархистов в оценке социальных сил сохранялось. Н.Махно продолжал развивать критику ориентации анархизма на пролетариат как на основную движущую силу революции: "В пролетарском государстве и власти пролетариат - по наговорам своих руководителей - видел сам и старался навязать другим средство избавления себя от власти буржуазии..." Результатом этой иллюзии стало установление новой диктатуры, "пролетарность" которой, по выражению Н.Махно, является фикцией³⁷.

"Многие анархисты склонны утверждать, что пролетариат здесь не при чем, его, дескать, обманула социалистическая интеллигентская каста... По-моему, это утверждение не совсем точно и звучит несколько пристрастно"³⁸. Несмотря на то, что интеллигентской касте как целому действительно присуще стремление заменить собою буржуазию, значительная ее часть выступала и на стороне революции. Также неоднороден и пролетариат, который поддержал революцию не сразу и не целиком, а затем участвовал в создании новой диктатуры³⁹. "В пролетариате, занявшемся построением своего классового государства, насилие это породило в конце концов нетерпимость, омерзительное отношение к свободе личности, к свободе слова и печати, к свободе каких-бы то ни было революционных организаций, расходящихся с наглостью пролетарской власти"⁴⁰.

Идея о том, что человек может прийти в революцию из любого класса, что водораздел между революционными и контрреволюционными силами может проходить и через рабочий класс, и через интеллигенцию, и даже через эксплуататорские слои, активно развивалась затем на страницах журнала "Пробуждение". При этом сам Н.Махно в своих статьях в "Пробуждении" подчеркивал необходимость борьбы за интеллигенцию, необходимость перехода части интеллигентов на сторону революции. Обращаясь к революционеру-анархисту, Н.Махно писал: "Девять из ученых могут не выйти к тебе, или, если выйдут, то с целью обмануть тебя... Но десятый выйдет, и он будет твой друг, и он поможет тебе преодолеть обман девяти"⁴¹.

Преодоление недоверия к интеллигенции заметно и в письме Н.Махно к испанским анархистам: "Трудящиеся Испании - рабочие, крестьяне и трудовая интеллигенция, должны объединиться и максимум проявить энергии на путях революции"⁴². Эта старая идея Н.Махно о широком революционном фронте очищена здесь от наслоений антиинтеллектуализма 1926-1931 г.

Изживание неприязненного отношения к интеллигенции в среде анархистов шло параллельно с признанием "свободниками" обоснованности критики интеллигенции. М.Степной писал о том, что ""нарекания" рабочих на интеллигенцию совсем не беспочвенны и имеют свои основания и мотивы"⁴³. Из интеллигенции комплектуется значительная часть бюрократии и буржуазии. Но дело в том, что "интеллигент является главным застрельщиком во всех делах: будет ли это движение в пользу освобождения трудящихся масс или их большего закрепощения." Поэтому надо привлекать интеллигенцию на сторону революции, а не обвинять всех интеллигентов в реакционности на основании действий одной части этого слоя⁴⁴.

Отказ от ориентации на какой-либо один класс дает "свободникам" дополнительные основания для критики идеи пролетарской революции. Один из авторов "Пробуждения" Л.Липоткин, в прошлом сотрудничавший в "Деле труда", писал: "Анархизм стремится освободить рабочих не как класс и не как производителей, а как людей, ибо освобождение одного класса неизбежно приводит к закрепощению других классов"⁴⁵.

Л.Липоткин отрицает существование единых интересов пролетариата: "Во всех промышленных странах мы наблюдаем внутри пролетариата различные социальные слои с различными и враждебными интересами"⁴⁶. Ориентация на пролетариат ошибочна еще и потому, что он "находится в меньшинстве, а в большинстве пребывают средние классы: крестьяне, профессиональная интеллигенция, мелкое чиновничество, духовенство и др. И эти средние классы не только не пролетаризируются, они не только не исчезают, как предсказывал, например, марксизм, а, напротив, в некоторых странах становятся все сильнее и сильнее, навязывая диктаторскую власть всему трудовому народу"⁴⁷.

Подводя итог своих представлений о движущих силах революции в "Беседах с Бакуниным о революции", анархо-синдикалист Г.Максимов устами "великого бунтаря" протестует против прихода рабочего класса к власти: "... если завтра будут установлены правительство и законодательный совет, парламент, состоящий исключительно из рабочих, эти рабочие, которые в настоящий момент являются такими убежденными социальными демократами, после завтра станут... угнетателями и эксплуататорами." Против разлагающей силы власти не устоит никакая социальная Среда: "Мы действительно враги всякой власти, ибо знаем, что власть действует столь же развратительно на тех, кто облечен ею, как и на тех, кто принужден ей покоряться"⁴⁸.

Социальная революция может быть лишь плодом совместных усилий пролетариата и крестьянства по ликвидации власти: "Организуйте городской пролетариат во имя революционного социализма и, делая это, объедините его в одной общей подготовительной организации с крестьянами. Восстание городского пролетариата недостаточно; с ним у нас будет только политическая революция, которая неизбежно вызовет против себя естественную, законную реакцию деревенского люда..."⁴⁹.

Для того, чтобы подчеркнуть жизненную необходимость равноправного рабоче-крестьянского союза в революции, Г.Максимов изображает недоумение в "беседе" с М.Бакуниным: "Несмотря на то, что крестьяне невежественны, суеверны, набожны, поддаются влиянию попов, консервативны и являются ярыми сторонниками частной собственности, вы, тем не менее, считаете необходимым объединение их в одной организации с рабочими. Почему?"⁵⁰

В этой характеристике много несправедливых упреков крестьянству. Представление об однолинейности прогресса, господствующее в революционной среде того времени, подразумевало невежество тех, кто не собирался идти в предуказанном направлении. Тем более несправедливо утверждение о безусловной приверженности крестьян частной собственности. Попытка правительства П.Столыпина укрепить частную собственность за счет общины вызвала сопротивление значительной части крестьянства. "Отвечая" себе устами М.Бакунина, сторонника использования общинных механизмов в интересах строительства нового общества, Г.Максимов показывает, что индивидуализм крестьянства также естественен, как и коммунизм пролетариата. И оба эти качества могут привести эти классы в лагерь сторонников социальной революции, совершающейся в интересах политической и экономической свободы⁵¹.

Однако, в отличие от мобильного пролетариата, крестьянство надо еще "раскачать" на революцию. Эту роль по Бакунину должны выполнить партизанские отряды, способные разжечь гражданскую войну в деревне⁵². Под влиянием этих вооруженных "просветителей" крестьянство само вступит в борьбу с местными и центральными угнетателями, а затем построит свободное общество.

М.Бакунин склонен подчеркнуть определенную долю скепсиса в отношении способности крестьянства быстро создать ту организацию общества, "о которой мы мечтаем". Но в любом случае он считает, что послереволюционная организация крестьянства будет более свободной и справедливой, нежели современная⁵³. Эта позиция соответствует теории анархо-синдикалистов о переходном периоде и ведущей роли рабочих. Бакунин дополнял их собственные размышления "методикой" вовлечения крестьянства в революцию. Также, как и в конструктивных построениях Г.Максимова, здесь чувствуется ориентация на продвижение революции из города в деревню, от пролетариата к крестьянству.

Аналогичный подход проявляется и в рассуждениях о роли интеллигенции. Г.Максимов приводит обстоятельные рассуждения Бакунина о том, что умственный и физический труд должен быть уделом одного человека, что "все умственные работы в смысле изобретения, но не в смысле приложения, должны быть даровыми"⁵⁴.

Г.Максимов "возражает": "неужели вы рискнете подчинить великие умы физическому труду наравне с самыми посредственными умами?" Ведь это вызовет упадок культуры. Но М.Бакунин предполагает, что естественный для переходных эпох упадок культуры будет означать ее распространение вширь, в чем "великий бунтарь" не видит ничего дурного. Мало того, "знание ученого будет плодотворнее, полезнее и шире, если ученый будет знаком с ручным трудом, труд образованного рабочего будет осмысленнее и, следовательно, более производителен, чем труд невежественного рабочего"⁵⁵.

Это стремление к ликвидации разделения на физический и интеллектуальный труд, интеллектуального элитаризма, было продиктовано в целом гуманистическими соображениями - неприятием односторонности человеческого развития. Но М.Бакунин писал в то время, когда еще не существовало технологий, способных преодолеть монотонный физический труд. Неизбежность существования такого труда в XIX в. приводила к выводу о необходимости совмещения его с интеллектуальным. Вместо превращения всех классов в интеллигенцию многие социалисты раннеиндустриальной эпохи стремились ликвидировать интеллигенцию путем превращения всех в рабочих. Эта тенденция не была преодолена в анархо-синдикализме вплоть до второй половины ХХ в.

Отрицание интеллектуального элитаризма было тесно связано с основополагающим принципом теории социальной революции - это должна быть революция самих трудящихся масс. Но массы насквозь пропитаны авторитарной психологией. Приведет ли в ближайшем будущем их движение к реализации анархистских идеалов? Один из авторов "Пробуждения" А.Горелик отвечает на этот вопрос отрицательно: "Никто, понятно, не осмеливается утверждать, что будущая революция будет и социальной, и свободнической, и анархической. Она будет анархической и свободнической лишь постольку, поскольку массы ее сделают таковой. Можно даже думать, что авторитарные идеи еще достаточно сильны в массах, чтобы они не проявлялись и не старались утвердиться в будущих революционерах"⁵⁶. Несмотря на то, что анархисты "все-таки приветствуют всякую революцию за освобождение", переход к анархии возможен "при помощи целого ряда эволюций"⁵⁷.

Анархисты поддерживают революцию потому, считает А.Горелик, что она дает людям шанс изменить социальные условия и тем создать такое положение, при котором исчезнут сами причины всяких революций - угнетение и эксплуатация⁵⁸. Но такая победа не может быть достигнута с первого раза.

Концепция А.Горелика означала отказ от взгляда на революцию как на апокалипсис, способный немедленно решить все проблемы. Революция - важный рубеж на пути к анархии, но не единственный и не более важный, чем эволюционные этапы. Восставшие массы могут изменить социальные условия в сторону свободы и в направлении авторитаризма. Во многом этот выбор зависит от анархистов. Вскоре революция в Испании предоставила им возможность проверить теоретические построения на новом практическом опыте.

Начало гражданской войны в Испании заставило анархистов сосредоточить свое внимание на расстановке социальных сил в этой стране. В статье "Испания, кровью умытая" Г.Максимов дает свою версию социальной динамики в этой стране. Для объяснения нового всплеска революционной активности он использует модель "вызова", еще только входившую в обиход социологической мысли: "восстание генералов было понято испанскими рабочими и крестьянами как вызов социальной революции. Вызов принят. Судьба пролетариата, свободы и экономического равенства решается в Испании. Генералы подняли гражданскую войну и получили в ответ социальную революцию"⁵⁹.

Социальный анализ Г.Максимова существенно отличается от традиционной для авторов "Дела труда" 20-х гг. двухцветности. Помимо реакции и революции существует еще и центр, который "состоит из промышленной, торговой и финансовой буржуазии, из интеллигенции и части мелкой ремесленной и торговой буржуазии, мещанства и части зажиточных крестьян"⁶⁰. Этот лагерь, также как и реакция, противостоит социальной революции, но готов согласиться "на самую левую республику"⁶¹. Интеллигенция, таким образом, и здесь оказывается преимущественно контрреволюционной, хотя и колеблющейся силой.

"Левый сектор испанских общественных сил состоит из пролетариата города и деревни, из бедных и трудовых крестьян и из деклассированной интеллигенции"⁶². Этот сектор, в свою очередь распадается на последовательно революционные силы (анархо-синдикалисты) и противоречивые партии, революционность которых сомнительна.

Этот анализ исходит, конечно, не столько из реального соотношения сил в Испании, сколько из того, каким должно быть это соотношение с точки зрения автора. Сюда не попадает ни профранкистское крестьянство, ни "не деклассированная" интеллигенция, вставшая на левые позиции. Но, несмотря на неизбежную абстрактность социального анализа, общая схема, выработанная на основе российского опыта, помогает предсказать в общих чертах развитие событий в Испании: "Силы реакции оказались островами, большими и малыми, среди бушующего народного моря. Их гибель неизбежна, ...если иностранное вмешательство не придет им на помощь, во имя защиты гуманности, культуры, прогресса и религии (о собственности говорить не будут)... Победа фашизма в Испании... есть сигнал для фашизма остальных стран Европы..., сигнал установлению модернизированного средневековья... Не только буржуазия фашистских стран желает помочь испанским генералам, но это желает и английская, и французская буржуазии. Они не могут прямо и открыто сделать это при данных условиях, так они делают это косвенно и не своими руками, а руками социалистов и коммунистов... Положение в Испании и вокруг нее сложно и запутанно. Но одно ясно - испанский пролетариат поднял знамя социальной революции, борьбы не только против фашизма, но и против капитализма, против государства...

Помните, революция еще находится в первой стадии развития, за ней неизбежно наступит вторая, может быть более кровавая: начнется борьба республиканского правительства за сохранение режима капиталистической частной собственности. Эта борьба собьет с пути многих испанских рабочих, толкнет их в объятия буржуазного правительства; она повлечет открытое солидарное вмешательство международной буржуазии - фашистских и "демократических" стран, как это было в России. Все это нужно помнить, и не убаюкивать себя мыслью, что испанский пролетариат победит своих внутренних врагов - фашистов и буржуазию..., это только половина дела, нужно еще победить международную буржуазию..."⁶³.

Все это было написано до начала широкомасштабного вмешательства фашистских государств в Испании, в самом начале политики "умиротворения", за год до открытого столкновения коммунистических и анархистских формирований, в котором анархисты однозначно обвиняли коммунистов⁶⁴, за три года до того, как победа фашизма в Испании послужит сигналом к установлению "модернизированного средневековья" почти во всей Европе.

Реальности Испанской революции заставили смягчить свои оценки даже наиболее радикальных противников организованных действий трудящихся в среде "свободников". Л.Липоткин включается в пропаганду достижений анархо-синдикализма в Испании. Он выступает за единый фронт трудящихся (а не всех людей). Реальности социальной революции заставили Л.Липоткина пересмотреть и утверждение об априорной склонности средних слоев к диктатуре. Автор выступает за вовлечение их в революционный процесс: "Социализм должен найти путь к привлечению в свои ряды средних классов: мелкое крестьянство, низшее духовенство и демократическую интеллигенцию. Эти элементы могут быть выиграны для дела социализма лишь в том случае, если начавшаяся революция вместо установления коммунистической диктатуры широко и повсеместно провозгласит принципы свободы, равенства и довольства для всех"⁶⁵.

Ориентация на широкую народную революцию, в которую вовлекаются все неэксплуататорские социальные слои, но костяком является организованный труд (в условиях Испании он однозначно стоял на стороне революции) объединяла анархистов свободнического и синдикалистского направлений. Но прежде всего их объединило реальное дело - помощь революционной Испании. В 1937-1940 гг. проходит бурный процесс объединения групп поддержки "Дела труда" и "Пробуждения", завершившийся слиянием двух структур и созданием объединенной редакции "Дело труда - Пробуждение."

3. Границы плюрализма

После поражения “платформизма” в центр внимания анархистов постепенно переходили события в Испании. Именно здесь анархизм имел наилучшие шансы на успех, а значит - на участие в практической политике, предполагающей приспособление абстрактных принципов к социальным реалиям. Каковы могут быть границы такого “оппортунизма”?

В письме к испанским анархистам Х.Карбо и А.Пестанья Н.Махно пишет, что завоевание земли, хлеба и воли должно быть "наименее болезненным"⁶⁶. Н.Махно даже признает, что Испанская революция началась "с избирательного бюллетеня", демонстрируя, таким образом, готовность российского анархизма частично пересмотреть отношение к выборам⁶⁷.

Оценивая первые итоги Испанской революции (которые он считал неутешительными), Н.Махно останавливался и на других тактических проблемах. Он считает агитацию, которая была основным методом борьбы анархистов Испании в 1931 г., явно недостаточной: "Ощутив относительную свободу, анархисты, как и обыватели, увлеклись свободно-говорением"⁶⁸.

Другая проблема, которую с особой остротой поставила Испанская революция, касалась политики союзов. Возможен ли союз с коммунистами против реакции. Н.Махно дает коммунистам однозначно негативную оценку: "Они встретили революцию как средство, с помощью которого... можно более развязно дурачить всевозможными неосуществимыми, ложными обещаниями пролетарские головы и прибирать их к рукам, чтобы с их физической помощью утвердить свою черную партийную диктатуру"⁶⁹. Понятно, что с такой силой союз нецелесообразен. В письме к испанским анархистам Н.Махно утверждает: "испанские коммунисты-большевики, я думаю, такие же, как и их друзья - русские. Они пойдут по стопам иезуита Ленина и даже Сталина, они, чтобы утвердить свою партийную власть в стране... не замедлят объявить свою монополию на все достижения революции..., и они предадут и союзников, и самое дело революции"⁷⁰. Несмотря на то, что это предупреждение не оказало решающего влияния на позицию испанских анархистов, оно способствовало настороженности анархистов в отношении коммунистов в Испании.

Махно встречался с одним из лидеров испанских анархистов Б.Дурутти и рассказывал ему об опыте своего движения⁷¹.

Испанская революция все больше выдвигала тактические проблемы на первый план. Между тем дискуссии между анархо-синдикалистами и "свободниками" не привели к четкому оформлению их тактических концепций и разногласий.

Формулирование основных тактических проблем, по которым сохранились разногласия, взял на себя автор "Пробуждения", писавший под псевдонимом "Муромец". Сохраняя приверженность идее организационного "синтеза", предложенной в 20-е гг. В.Волиным, он непосредственно увязывает осознание пунктов разногласий с перспективой интеграции анархистского движения. Муромец выделяет три основных пункта разногласий: отношение к союзу с коммунистами, к повстанчеству и к синдикализму. "Отношение к повстанчеству. Это вопрос принципиальный и твердо установившийся в анархическом мировоззрении до революции. Именно эти вольные единицы должны защитить революционные достижения и только они могут защитить их, говорит дореволюционный анархизм. Однако... далеко не вся анархическая мысль способна разделить этот взгляд"⁷². Эта проблема тесно связана с проблемой насилия и с предпочтением синдикалистов к прямым действиям рабочих организаций.

Муромец, ссылаясь на П.Кропоткина, высказывает положительное отношение к синдикализму как к таковому, так как это движение "по природе своей должно быть антиавторитарным"⁷³. Но недостатком русского анархо-синдикализма Муромец считает его склонность к партийности, под которой понимается выдвижение минималистской программы.

Проблема союза с коммунистами, то есть признание революционности государства на какое-то время, была, казалось бы, решена практикой гражданской войны в России. Однако новые революционные события поставили эту проблему вновь. Восстания против "революционного правительства" способствуют успеху откровенной контрреволюции, а союз с коммунистами приводит к перерождению или поражению анархизма. Решение проблемы, по мнению Муромца, должно исходить из следующего положения: "Если народные массы допускают над собой руководство - совершенно безразлично, какой партии или направления - реакция неизбежна, и анархисты всячески должны препятствовать этому"⁷⁴. В этом случае, по мнению Муромца, анархистам остается и далее проповедовать свое понимание социальной революции.

В 1932 г. в работе "Мое социальное кредо" Г.Максимов напомнил, что противоречия между различными направлениями анархизма не носят принципиального характера. Он писал о том, что является одновременно и анархистом, и коммунистом, и синдикалистом, и индивидуалистом: "Я верю, что только безгосударственная форма общества совместима с человеческим прогрессом, и что только при этой форме общежития человечество может обрести полную свободу, и поэтому я - анархист... Общество организуется для того, чтобы удовлетворить многочисленные и разнообразные нужды человеческих существ, и эти индивидуальные нужды не могут быть принесены в жертву сообществу. Личность и ее интересы, и прежде всего ее свобода, являются основой нового мира свободного общества тружеников. Поэтому я - индивидуалист.

Я верю, однако, что нельзя наслаждаться только политической свободой. Для того, чтобы быть свободным в действительном смысле слова, каждый должен обладать экономической свободой. Этот тип свободы, я убежден, неосуществим без отмены частной собственности и без организации коммунального производства на основе принципа "от каждого - по его способностям" и коммунального потребления по принципу "каждому - по его потребностям." Следовательно, я - коммунист...

Средство, с помощью которого капитализм может быть ниспровергнут и коммунизм установлен и организован - это захват производства с профессиональными союзами производителей. Поэтому я - синдикалист"⁷⁵.

Спорадические выступления в печати по различным тактическим проблемам готовили систематическое изложение концепций двух основных центров анархистской мысли в русскоязычной среде. Осуществление этой задачи в 1933 г. взяли на себя автор "Пробуждения" А.Горелик и фактический редактор "Дела труда" Г.Максимов.

В серии статей, посвященных основным проблемам анархизма, А.Горелик прежде всего останавливается на проблеме насилия. По его мнению "нельзя достичь свободы методами, противоположными свободе"⁷⁶. Новое общество "можно будет достигнуть только убеждением и свободным сотрудничеством всех тех, кто должен будет осуществить и жить в этом новом обществе"⁷⁷. Анархия "не может быть следствием ни насильственных революций, ни государственного, ни организационного навязывания... Авторитарные методы не только не приближают человечество к желанной цели, а только еще более отдаляют человечество от этой цели..."⁷⁸.

Но как быть с вооруженным сопротивлением государства и со стихийными насильственными действиями народа? Стихийные бессознательные действия не способны привести к анархии. Анархисты должны способствовать развитию сознания в массах. Без этого последние не будут способны к самоуправлению⁷⁹.

Но анархисты не должны стоять и в стороне от восставших масс: "Анархизм стремится достичь намеченных целей при помощи свободы и любви. Он не намерен тронуть даже волосок на голове у кого бы то ни было..." Но "при существующих строях жизни на началах насилия и принуждения можно... только стараться совершить минимум возможного зла, стараясь добиться максимума добра для всех людей... Насильственные революции - громадное зло, но они всегда - следствие существующих зол и насилия, а главное - отсутствия должного воспитания и сознания в людских массах... Но они всегда происходят помимо и даже против воли анархистов." Революции готовят сами привилегированные слои, которые доводят массы до взрыва, а анархисты стремятся, "чтобы неизбежная революция была последней, то есть совершила бы максимум возможных социальных изменений таким образом, чтобы покончить со всеми формами угнетения, со всеми видами эксплуатации человека человеком." И ликвидировала, таким образом, сами причины насильственных революций⁸⁰. Конечно, утверждение о том, что революции происходят против воли анархистов, не соответствует действительности. Анархисты в большинстве своем - революционеры. Но в своей статье А.Горелик предлагает компромисс сторонников и противников революционного насилия, придерживающихся анархистских взглядов. А.Горелик подтверждает мысль о невозможности достижения ненасильственного общества с помощью насилия, о необходимости противодействия насилию со стороны анархистов. Но в то же время он обосновывает неизбежность и оправданность насильственной революции, в которой будут действовать анархисты. Они должны лишь смирять насильственные инстинкты масс, добиваясь освободительных задач с минимумом физических разрушений.

А.Горелик считает, что можно понять жестокость простых людей в борьбе с угнетателями. "Но одна вещь - понимать, а совсем другое дело - принимать эти явления и соглашаться с ними. Ибо анархисты ни в коем случае и ни при каких условиях не могут принять насилие ни как метод борьбы, ни как средство, ни как цель; и еще меньше они могут проповедовать насилие и инициировать его в своих актах... И даже в самый разгар революционных событий анархисты должны быть воодушевлены чувством уважения, терпимости и любви ко всем людям без исключения. Ибо чувства уважения, терпимости и любви - суть моральная база, душа анархической активности. Без этих чувств анархизм невозможен"⁸¹.

Конечно, революция не обойдется без насилия. Но это не будет чисто анархическая революция, и анархисты должны действовать в ней в соответствии со своими принципами. "Ибо если бы жестокости масс не встретили бы сознательного сопротивления и идейного воздействия анархистов-идеалистов, революция сожрала бы сама себя и погибла бы в крови, муках и взаимном истреблении. И насилие из стихийного и массового превратится в систематическое и организованное, как это случилось в советской России"⁸².

В этих строках А.Горелик бросает вызов традиционному для анархистов преклонению перед стихийным насилием масс, не отрываясь в то же время от почвы реальности. А в реальности насильственная революция присутствует. Эта позиция была хорошей основой для сближения двух ветвей российской анархистской эмиграции, если учесть подобные же тенденции в идеологии анархо-синдикалистов.

Отношение А.Горелика к насилию определяет и позицию этого автора по поводу участия анархистов в системе власти. Раз анархизм и насилие несовместимы, то несовместимы анархизм и власть. Нельзя продвигать дело анархии вперед с помощью рычагов власти. Это положение нуждалось в дополнительном обосновании, поскольку все крупнейшие анархистские движения, добившиеся контроля над какой-либо территорией (включая махновское движение), прибегали к использованию этих рычагов. С точки зрения А.Горелика анархисты "не говорят трудящимся: "Дайте нам в руки власть или пошлите нас в парламенты, и мы обеспечим вам Свободу и благосостояние." Наоборот, они говорят, и никогда не устают повторять народу, что никакая государственная власть никогда не сможет освободить народ, даже если бы властью завладели анархисты. Свободу, утверждают анархисты, народ будет иметь только тогда, когда он завоюет ее своим сознательным действием..."⁸³.

Власть разлагает революционеров. А.Горелик обрушивается с критикой на саму идею революционного правительства: "революционное правительство всегда означало и всегда будет означать смерть революции... Революционное правительство по необходимости должно... превратиться в болото, в котором могут найти себе место всевозможные гады"⁸⁴. "Революционное" правительство действует в собственных кастовых интересах, тормозит развитие революции, возбуждает своими действиями против нее массовое сопротивление и тем самым будит реакцию. "И напрасно социалисты, коммунисты и даже некоторые анархо-синдикалисты все еще указывают и настаивают, что революционное правительство есть необходимый и даже полезный орган для реорганизации общественной жизни на новых лучших и более свободных началах. Того, чего не осуществит сам народ в революции, того не сможет осуществить самое революционное правительство"⁸⁵.

Отрицание участия анархистов в революционном правительстве с особой остротой ставит вопрос о возможности союза с теми силами, которые стремятся к радикальным переменам, но устанавливают правительственную власть в случае успеха. А.Горелик предлагает такое решение: "Анархисты, например, могут быть на одной стороне баррикады в борьбе с тиранией и эксплуатацией вместе с рабочими социалистами и коммунистами, но они восстают против любой из этих группировок, если она старается стать или стала тиранами и эксплуататорами"⁸⁶.

Но установление коммунистами своей диктатуры после их победы неизбежно. Анархисты, таким образом, должны помогать им в достижении власти, чтобы потом бороться с новой тиранией в одиночку, с меньшими шансами на успех и не претендуя на рычаги власти, способные по крайней мере парализовать уже коммунистическую реакцию. Опыт махновского движения показал опасность такого алгоритма действий.

Тактическая концепция А.Горелика не была общепризнанной в "Пробуждении", хоть и оказалась наиболее целостной. Одновременно "Пробуждение" опубликовало статью А.Карелина, в которой излагался радикальный взгляд на революционную тактику - всеобщая стачка, перерастающая в наступательное вооруженное восстание⁸⁷. Тем не менее позиция А.Горелика пользовалась авторитетом и предлагала одну грань анархистского плюрализма идей. Другую грань в виде целостной концепции представил идеолог анархо-синдикалистов Г.Максимов в своих "Беседах с Бакуниным о революции."

"Беседуя" с М.А.Бакуниным о тактике революции, Г.Максимов стремится нащупать "золотую середину" между позициями противников и сторонников насилия в анархистской среде. Он позволяет себе даже поспорить с "Великим бунтарем": "Бакунин: "Буржуа Праги... выбрасывали, по старинному обычаю страны, в окна сторонников императора Сигизмунда... Хороший пример, достойный подражания! Так следовало бы поступать в видах всемирного освобождения со всеми, кто захотел бы навязать себя народным массам в качестве официальной власти, под какой бы маской, под каким бы предлогом и под каким бы наименованием это не было."

Вопрос: Вы рекомендуете ни в чем не подражать якобинцам французской революции 1793 г., значит, вы являетесь противником смертной казни и революционного, красного террора, направленного против буржуазии и контрреволюционеров. В ваших ответах я замечаю вопиющее противоречие: вы рекомендуете не подражать якобинцам - здесь вы против террора, затем вы рекомендуете подражать пражским буржуа - здесь вы за террор. Как все это понять?"⁸⁸

М.Бакунин, в пересказе Г.Максимова, "выходит из положения" следующим образом: "Нужно различать стихийный террор масс, проявляемый ими в процессе борьбы, который стихийно же приостанавливается массами на второй день победы, от организованного террора, юридически установленного. Террор пражских буржуа относится к первому порядку, террор якобинцев - ко второму"⁸⁹. Здесь нельзя не вспомнить уже приводившиеся высказывания "Рабочего" и самих анархо-синдикалистов против самосуда и "суда линча". Бакунинская концепция стихийного насилия очевидно противоречит этим позициям, хотя по-своему логична.

“Рев. насилие есть не стабильное явление рев. борьбы, диктатура есть насилие, возведенное в систему и располагающее силой принуждения”⁹⁰, - подчеркнет позднее Максимов принципиальное с его точки зрения различие между спонтанными и случайными взрывами социальной конфронтации и организованным насилием власти.

С этой точки зрения неприемлемым является революционный террор и терроризм - ведь это также долгосрочное насилие. “Но ни Бакунин, ни Кропоткин, ни Первый Интернационал не проповедовали террор - первый о нем ничего не говорил, а второй только оправдывал, но не рекомендовал - террор не признак революционности, и револьвер и бомба не инсигния анархиста и анархизма... - пишет Максимов. - ПРАЙВЕТ ЭКСПРОПРИЕШОН (частная экспроприация - А.Ш.). Это - страшное зло”⁹¹.

Г.Максимов продолжает "спор" с М.Бакуниным. Он приводит более гуманные (по сравнению с предыдущими) высказывания "Великого бунтаря", которые, на первый взгляд, должны подкрепить концепцию "ограниченного террора": "Социализм будет вести социальную борьбу против "социальных положений", а не против людей; и когда эти положения будут уничтожены, люди, занимавшие их, обезоруженные и лишенные всех средств практически действовать, станут безвредными и гораздо менее сильными, уверяю вас, чем самый невежественный рабочий; ибо их теперешняя сила заключается не в них самих, а в их богатстве и поддержке государства"⁹².

Но и эти мысли еще не удовлетворяют Г.Максимова: "Я вполне согласен, что борьбу нужно вести против социальных положений, а не против людей. Но ведь за этими положениями стоят люди, которые защищают их. Вести борьбу против социальных положений можно лишь после того, как господствующие классы будут физически побеждены. Не может быть, чтобы вы допускали мысль, что классы, обреченные историей на исчезновение, покорно, без борьбы сойдут с исторической сцены... Значит в городах и деревнях начнется гражданская война, как это уже имело место в России. Гражданская же война, как вы знаете, не щадит ни людей, ни вещей; она может погубить революцию, приведя все в состояние хаоса; она может погубить все общество, ибо люди будут пожирать друг друга, как дикие звери; и это, как мне кажется, неминуемо произойдет, особенно в деревнях"⁹³.

Здесь Г.Максимов противопоставляет бакунинскому военному романтизму суровый опыт XX столетия. М.Бакунин оценивает перспективу гражданской войны оптимистически: "Да, это будет гражданская война. Но почему вы так клеймите гражданскую войну, почему так боитесь ее? Я вас спрашиваю, опираясь на историю, откуда вышли великие люди, великие натуры, великие народы, из гражданских войн или же из общественного порядка, навязанного какой-нибудь охраняющей властью?"⁹⁴

М.Бакунин предлагает посылать в деревню отряды повстанцев (эдаких "махновцев"), чтобы разжечь там огонь гражданской войны⁹⁵. "Великий бунтарь" уверен, что гражданская война "встряхнет" деревню, поднимет ее интеллектуальный уровень, но не разрушит хозяйство, поскольку "во всяком обществе имеется большой запас инстинкта самосохранения"⁹⁶.

М.Бакунин писал это в XIX веке, когда средства разрушения следующего столетия существовали только в сочинениях фантастов. История, к которой апеллирует М.Бакунин, еще не знает первой мировой войны и потрясений Российской революции. Романтизм баррикад был тогда еще характерен для большинства направлений общественной мысли, в том числе и для анархизма. Но Г.Максимова, пережившего великие потрясения начала XX века, точка зрения авторитеного теоретика анархизма уже не удовлетворяет: "Я, однако, не вижу достаточной обоснованности всего вами сказанного. Почему я должен думать, что гражданская война будет пробуждением именно инициативы, интеллектуального, морального и материального развития народа, а не пробуждением антисоциальных и антиморальных качеств народа? Кроме того, надо думать, что свобода найдет в гражданской войне, как это произошло в России, не поддержку, а свою могилу. В войне всех против всех едва ли возможен другой исход"⁹⁷.

Еще одно опасное обстоятельство, которое волнует Г.Максимова, касается внешнего вмешательства в революционный процесс: "Международная буржуазия во имя собственного спасения, постарается вооружить обманутые народные массы и двинуть их на подавление восставшего против ее господства народа. Сможет ли тогда восставшая страна защитить себя? Не погубит ли ее гражданская война?.. Не приведет ли "эта внутренняя борьба между обитателями каждой общины, к которой прибавится еще борьба общин между собою", к победе интервенционистов и к восстановлению опять того же государственно-капиталистического режима?"⁹⁸

В ответ на эти свои рассуждения Г.Максимов помещает малоубедительные в данном контексте цитаты М.Бакунина о том, что "гражданская война нарушает, колеблет в массах баранье состояние, столь дорогое правительствам..."⁹⁹. "История подсказывает нам, что никогда народы не чувствовали себя такими сильными во внешних отношениях, как в те моменты, когда они внутри представляли из себя взбаламученное море"¹⁰⁰. Для подтверждения своих слов М.Бакунин ссылается на Францию после Фронды и во время Великой революции. Однако воспоминание об этих событиях никак не подтверждают мысль об "ослаблении бараньего чувства." Сомнения в правоте бакунинских слов усиливает и неизвестный М.Бакунину опыт гражданской войны в России 1918-1921 гг. Массы идут за авторитарными вождями, укрепляя тем самым принцип власти.

Проблема отношения к революционному правительству также разбирается в "Беседах с Бакуниным о революции". Г.Максимов "задает" М.Бакунину "провокационный вопрос": "Что же должны делать революционные власти, чтобы расширить и организовать революцию?" Этот вопрос нужен для того, чтобы привести цитату М.Бакунина, признающую саму возможность существования революционной власти даже с точки зрения сторонников безвластия. М.Бакунин так характеризует возможную политику таких властей в отношении революции: "Они должны не сами делать ее, путем декретов, не навязывать ее массам, а вызывать ее в массах. Они должны не навязывать им какую-нибудь организацию, а, вызывая их автономную организацию снизу вверх, под сурдинку действовать при помощи личного влияния на наиболее умных и влиятельных лиц каждой местности, чтобы эта организация насколько возможно отвечала нашим принципам"¹⁰¹.

Таким образом революционная власть может быть только переходной структурой, способствующей быстрой передаче полномочий самоуправлению населения. Это институт переходного общества. Несмотря на свою концепцию переходного периода, Г.Максимов акцентирует внимание на возможности перерождения даже самой революционной власти - эту опасность следует постоянно иметь в виду: "Исторический опыт показывает, что всякая власть стремится увековечить себя, а это стремление, как вы знаете, ведет к гибели революции"¹⁰². Эта мысль подтверждается цитатой М.Бакунина о неизбежном перерождении рабочего правительства и парламента. М.Бакунин является противником всякой власти: "власть действует столь же развратительно на тех, кто облечен ею, сколько и на тех, кто принужден ей покоряться. Под тлетворным влиянием ее одни становятся честолюбивыми и корыстолюбивыми деспотами.., другие - рабами"¹⁰³. И М.Бакунин, и Г.Максимов отрицают любое насильственное принуждение и любое наказание, кроме исключения из коллектива¹⁰⁴.

Сравнение этих двух, на первый взгляд взаимоисключающих, позиций (признание революционной власти и отрицание всякого правительства и власти) должно подвести читателя к выводу о допустимости лишь переходной "самоуничтожающейся" власти. В случае же, если переходная власть попытается самосохраниться, то против нее должны быть применены те же методы, что и против любого другого правительства - свержение¹⁰⁵. Упоминание рабочего правительства и парламента в отрицательном контексте подкрепляет идею Г.Максимова о синдикально-коммунальной структуре переходной власти и отражает его скепсис по отношению к союзу с "революционным" правительством.

Недоверие к самой идее союза с коммунистами проявилось у Г.Максимова и во время гражданской войны в Испании. Мы уже видели, что в своем социальном анализе он разделяет революционные группировки по принципу их приверженности государственной идее. Предвидя обострение конфронтации между различными составляющими революционного социального блока, Г.Максимов призывает к осторожности в отношении "революционного" правительства: "Правительство, оставшись почти совершенно без регулярной армии, рассчитывает под предлогом борьбы организовать армейские части, усилить полицию и ударную гвардию, и по мере роста его военной силы, постепенно отодвигать народную милицию на задний план, чтобы в подходящий момент ее разоружить и распустить...

Положение испанского пролетариата, следовательно, таково, что сражаясь с генералами, он должен терпеть в своем тылу и номинально признавать за руководителя опасного врага - правительство республики, которое он должен держать на положении пленника и не свергать до решительной победы над фашизмом, ибо сейчас свержение правительства ускорит интервенцию..."¹⁰⁶. Как видим, опасения интервенции, о которых Г.Максимов писал в "Беседах с Бакуниным о революции" заставляет теоретика анархо-синдикализма отойти от идеи немедленного свержения правительства, которое не собирается отмирать по доброй воле.

Продолжая свой "спор с Бакуниным", Г.Максимов выступает и против разжигания гражданской войны в тылу революции. Он даже предлагает откупиться от иностранного капитала и пойти на уступки мелкой буржуазии и "собственнически настроенным рабочим"¹⁰⁷.

С точки зрения Г.Максимова, Испанская революция блестяще подтвердила эффективность методов революционной борьбы, которые были предложены анархо-синдикалистами: "Рабочие союзы захватывают фабрики и заводы, устанавливают рабочий контроль, организуют сами общественный порядок, который даже буржуазные корреспонденты называют образцовым. Крестьяне захватывают землю. По всей Каталонии организованы коммунальные советы"¹⁰⁸.

Испанская революция стала фактором, решающим образом повлиявшим на тактические дискуссии российской анархистской эмиграции. Накануне начала гражданской войны анархо-синдикалисты подверглись очередной атаке со стороны автора "Пробуждения" Л.Липоткина как раз за свой синдикализм. Наметившееся было в 1933 г. сближение не получило пока развития, несмотря на стремление местных групп поддержки обоих журналов объединить их¹⁰⁹. Одной из причин был непримиримый антисиндикализм Л.Липоткина. В мае 1936 г. он писал: "анархизм есть учение о свободном общежитии людей." Он "стремится к созданию или организации свободных союзов, основанных на вольном соглашении людей... Синдикализм - это стремление радикально настроенных рабочих, разочаровавшихся в целесообразности парламентской политической борьбы, к образованию профессиональных союзов или синдикатов с целью непосредственным путем подготовить рабочих к свержению капиталистического строя. Синдикалистская форма рабочей организации основана на принципе централизма, повиновения и дисциплины. Синдикалисты верят, что их организации - это "ячейки будущего свободного общества."... Из сказанного ясно, что основные принципы анархизма не восприняты синдикализмом"¹¹⁰. "Система централистической организации, на которой потроен синдикализм и без которого он был бы обречен на бездеятельность и смерть, не может воспитать борцов за анархический идеал"¹¹¹.

Однако синдикалисты (если отличать их от тред-юнионистов) выступали как раз за децентрализованные формы рабочей организации и организации общества. Статуты Международного товарищества рабочих предусматривали широкую автономию рабочих организаций как в синдикалистской структуре, так и в структуре общества после победы революции. Координация усилий разных организаций предусматривалась только на основе свободного договора¹¹². Таким образом, синдикализм как идеология серьезно отличался от образа, нарисованного Л.Липоткиным.

Второй претензией Л.Липоткина к синдикализму была его сосредоточенность на конкретных практических проблемах. Это исключало, по мнению Л.Липоткина, превращение синдикализма в революционную силу.

Это сомнение было опровергнуто Испанской революцией сразу же после выхода этого номера "Пробуждения" в свет. Анархо-синдикалистский профсоюз НКТ, действовавший в единстве с Федерацией анархистов Иберии, стал одной из важнейших революционных сил. В этих условиях дальнейшая дискуссия о том, признавать или нет синдикализм революционным методом, становилась бессмысленной. Уже в июле Л.Липоткин, рассуждая о тактике анархизма, предлагает совершенно синдикалистские методы. В центр внимания Л.Липоткина становится стачка¹¹³.

В передовой статье за январь 1937 г. Л.Липоткин уже однозначно поддерживает самые спорные стороны анархо-синдикалистской тактики в Испании, объясняя это необходимостью противостояния фашизму: "Против врагов - фашистов - внутренних и внешних - нужно выставить объединенный фронт всех трудящихся и угнетенных, всех социалистов, коммунистов и анархистов"¹¹⁴.

С самого начала гражданской войны журналы "Дело труда" и "Пробуждение" включаются в совместную работу по распространению информации об опыте испанского анархо-синдикализма и по сбору средств в помощь Испанской революции. Теоретические разногласия в это время почти полностью сошли со страниц российской анархистской прессы.

"Пробуждение" проявило большую терпимость в отношении "оппортунизма" испанских анархо-синдикалистов. М.Рубежанин предваряет публикацию доклада анархо-синдикалистского министра Сантильяна (еще два года назад вхождение анархиста или анархо-синдикалиста в правительство считалось невозможным) такими словами: "Но нам, из прекрасного далека, не следует вдаваться в поспешные критические суждения людей, которые смогли силой свободных лозунгов увлечь за собой население всей страны..."¹¹⁵.

Такая терпимость "свободников" объясняется не только систематической пропагандой российскими анархо-синдикалистами идей переходности, но и позицией Сантильяна в отношении насилия, очень близкой “пробужденцам”. Это также не преминул отметить М.Рубежанин: "Сантильян восстает против казней в тылу безоружного врага... Не должно быть уничтожения и преследования капиталистов, а только внедрение новых методов общественного производства. Не должно быть насильственной коллективизации крестьян..."¹¹⁶. Испанская революция не являлась ненасильственной, но лидеры анархо-синдикалистов, по мнению М.Рубежанина, считали необходимым максимально ограничивать масштабы насилия, что совпадало с концепцией "свободников".

Анархо-синдикалисты из "Дела труда" первоначально также не выступили против "хождения во власть", так как это частично соответствовало их концепции переходного периода¹¹⁷. Они только продолжали в письмах предупреждать испанских анархо-синдикалистов об опасности союза с коммунистами¹¹⁸.

В этот период прямо против вхождения анархо-синдикалистов в правительство высказался только А.Горелик, да и то абстрактно, не указав на Испанию: "власть всегда есть власть и ничем другим быть не может. Власть всегда служила лишь для насилия одних людей над другими. Такой власть оказалась в руках социалистов или коммунистов. Такой она окажется в руках синдикалистов или даже анархистов"¹¹⁹.

Основная масса конкретных материалов о положении в Испании, публиковавшихся до мая 1937 г. как в "Пробуждении", так и в "Деле труда", в целом одобрительно трактует действия НКТ. Однако после того, как в мае 1937 г. (в соответствии с предсказаниями Г.Максимова) вспыхнула вооруженная борьба между анархо-синдикалистами и правительством, российские анархо-синдикалисты высказали все, что они думали по поводу игнорирования испанскими коллегами их предупреждений об опасности союза с коммунистами: "В нашем письме мы предупреждали НКТ-ФАИ об опасности, которая таится в московской дружбе. Нас не послушали, продолжали заигрывать с Москвой, замалчивали преследования анархистов в России и проходили молча даже чудовищные московские процессы над старыми большевиками... НКТ-ФАИ, имея своих представителей в Центральном правительстве, добровольно сдало последнему ряд позиций... Теперь все эти позиции очутились в руках контрреволюционного правительства. Таким образом, несмотря на то, что контрреволюции не удалось разгромить НКТ-ФАИ, она все-таки завладела рядом важных позиций,"- писал Г.Максимов в статье "Восстание против анархистов". Вывод Максимова однозначен: надо отбросить "миндальничанье во имя созданного фетиша - антифашистского единства"¹²⁰. В отличие от испанцев, российские анархо-синдикалисты - эмигранты, прошедшие горький опыт Российской революции, считали большевизм таким же злом, как и фашизм: “большевизм, фашизм, гитлеризм... - ... явления одного и того же порядка, явления социального распада...”¹²¹- считал Максимов.

Критика тактики анархо-синдикалистов в Испании наиболее "оппортунистичным" крылом российской анархистской эмиграции получила значительный резонанс в международных анархистских кругах. Французские газеты "Теrr libre" и "Combat sindicaliste" по инициативе "товарищей из России"¹²² (большое влияние во французской анархистской прессе имели в это время В.Волин и А.Шапиро) атаковали НКТ и ФАИ за отход от принципов анархизма.

Позиция противников "соглашательства" с правительством определялась не только опасениями коммунистического переворота, но и боязнью перерождения анархистского движения. По мнению В.Волина, "влекомые силой и логикой обстоятельств, анархисты у власти - что за чушь! - могут достичь только одного - варианта большевизма.

(Я считаю, что последние события в Испании и позиция определенных испанских анархистов, которые приняли посты в правительстве, бросив себя тем самым в пучину "политики" и ограничив до нуля действительно анархистские акции, в значительной степени подтверждает мою точку зрения)"¹²³.

На защиту испанцев в этих обстоятельствах встал журнал "Пробуждение", который опубликовал ответ генерального секретаря Национального комитета НКТ М.Васкеса "Испанский анархизм не могут дискредетировать те, кто только терпели неудачи." М.Васкес обвинил выходцев из России в том, что благодаря своему "сектантству" они допустили к власти диктатуру, чего хотят избежать анархисты Испании. "Прежде всего нужно разбить фашизм и для этого необходимо сотрудничество всех антифашистов, ибо было бы безумием и предательством делать попытки полного осуществления революции, что вызовет развал фронтов и тыла, и что облегчит дорогу фашизму. Будете ли вы тогда удовлетворены?.. Мы с вашего согласия или без него, с принципами или без них, с соглашательством или без него, о чем поспорим в будущем, намерены не допустить победу фашизма"¹²⁴.

Практика Испанской революции вскоре “рассудила” спорщиков. Разногласия между российскими анархистами уже не носили принципиального характера. По существу, Испанская революция ликвидировала все идеологические препятствия для объединения двух наиболее влиятельных направлений российской анархистской эмиграции. Исторические катаклизмы конца 30-х гг. доказали анархистам-эмигрантам всю бессмысленность персональной непримиримости. Вскоре после окончания гражданской войны в Испании прошла серия конференций групп поддержки обоих журналов, завершившаяся созданием в 1940 г. объединенного органа "Дело труда-Пробуждение".

1. Maximov G.P. My... Р. 15.

2. Ibid. P. 8-9.

3. Ibid. Р. 8.

4. Ibid. Р. 3-4.

5. Maximov G.P. Op. cit. Р. 9.

6. Ibid. Р. 10.

7. Неттлау. Ук. соч. С. 305.

8. Там же. С. 307-308.

9. Максимов Г. Ук. соч. С. 33-34.

10. Там же. С. 34.

11. Там же. С. 35.; Бакунин М.А. Т. 4 С. 86.

12. Максимов Г. Ук. соч. С 42.

13.Там же. С. 38.; Бакунин М.А. Соч. Т. 5. С. 201.

14. Максимов Г. Ук. соч. С. 41.

15. Максимов Г. “Анархические предрассудки и задачи анархистов”. IISH. F. G.Maximov. С.4.

16. Там же. С.4.

17. Там же. С.4а.

18. Там же. С.13.

19. Там же. С.5-6

20. Там же. С.9.

21. Там же. С.13-14.

22. Там же. С.15-16.

23. Там же. С.11, 17.

24. “Пробуждение”. N 38-39. С. 24.

25. Там же. N 40-42. С. 19.

26. Там же. С. 20.

27. Там же. С. 21.

28. Там же. С. 22.

29. Там же. С. 22-23.

30. Там же. С. 22. Il Risveglio. 30.11.1929.

31. Там же. N 45-46. С. 22-24.

32. Там же. N 40-42. С. 22.

33. Там же. N 74-75. С. 2.

34. Там же. N 78-79. С. 47.

35. Там же. N 80-81. С. 3.

36. “Дело труда”. N 98. С. 11-12.

37. “Пробуждение”. N 18. С. 45-46.

38. Там же. С. 46.

39. Там же. С. 46-47.

40. Там же. С. 47.

41. Там же. N 19-20. С. 20.

42. Там же. N 23-27. С. 77.

43. Там же. N 50-51. С. 25.

44. Там же.

45. Там же. № 74-75. С. 19.

46. Там же.

47. Там же. С. 20.

48. Максимов Г. Ук. соч. С. 25.; Бакунин М.А. Соч. Т. III С.22-23; Т. I. С. 238.

49. Максимов Г. Ук. соч. С. 11-12; Бакунин М.А. Соч. Т. V.С. 202.

50. Максимов Г. Ук. соч. С. 12.

51. Там же. С. 12-13.

52. Там же. С. 15, 28.

53. Там же. С. 39.

54. Максимов Г. Ук. соч. С. 44; Бакунин М.А. Соч. Т. IV. С.37.

55. Максимов Г. Ук. соч. С. 46; Бакунин М.А. Соч. Т. IV. С.49.

56. “Пробуждение”. N 32-34. С. 30.

57. Там же. С. 28, 30.

58. Там же. N 35-37. С. 37.

59. “Дело труда”. N 92. С. 8.

60. Там же. С. 5.

61. Там же. С. 6.

62. Там же.

63. Там же. С 7-10.

64. The May days in Barcelona.

65. “Пробуждение”. N 78-79. С. 2.

66. Там же. N 28-29. С. 19.

67. Там же. N 30-31. С. 21.

68. Там же. С. 20.

69. Там же. № 23-27. С. 78.

70. Там же. N 32-34. С. 20.

71. Paz A. Durruti: Leben und Tode des spanichen Anarchisten. Hamburg, 1994. S.140-143.

72. Так же. С. 21.

73. Там же. С. 20.

74. Maximov G.P. My... P. 8-9.

75. “Пробуждение”. N 30-31. С. 24.

76. Там же.

77. Там же. N 32-34. С. 28.

78. Там же. N 52-53. С. 33.

79. Там же. N 35-37. С. 37.

80. Там же. С. 38.

81. Там же.

82. Там же. N 30-31. С. 24.

83. Там же. N 38-39. С. 24-25.

84. Там же. С. 25.

85. Там же. N 32-34. С. 29.

86. Там же. N 38-39. С. 21-22.

87. Максимов Г. Ук. соч. С. 25-26. Бакунин М.А. Соч. Т.2 С. 125.

88. Максимов Г. Ук. соч. С. 26.

89. Бакунин М.А. Соч. Т. 5. С. 200.

90. Максимов Г. “Анархические предрассудки и задачи анархистов”. С.12.

91. Там же. С.8.

92. Там же. С. 27.

93. Бакунин М.А. Соч. Т.4 С.187.

94. Там же. Т.2 С.50.

95. Там же. Т.4 С.188-189.

96. Максимов Г. Ук. соч. С. 30.

97. Там же. С. 31-32.

98. Бакунин М.А. Соч. Т.2. С. 111.

99. Там же. Т. 4. С. 190.

100. Максимов Г. Ук. соч. С. 24; Бакунин М.А. Соч. Т.4. С. 177-178.

101. Максимов Г. Ук. соч. С. 24.

102. Бакунин М.А. Соч. Т.1. С. 238.

103. Максимов Г. Ук. соч. С. 42-43.

104. Там же. С. 25.

105. “Дело труда”. N 92. С. 8.

106. Там же.

107. Там же.

108. Там же.

109. “Пробуждение”. N 70-71. С. 43.

110. Там же. С. 16.

111. Там же. С. 18.

112. “Рабочий путь”. N 2. С. 5-7.

113. “Пробуждение”. N 72-73. С. 8.

114. Там же. N 78-79. С. 2.

115. Там же. N 80-81. С. 3.

116. Там же. С. 2-3.

117. “Дело труда”. N 94. С. 2.

118. Там же. N 97. С. 5.

119. “Пробуждение”. N 80-81. С. 47.

120. “Дело труда”. N 97. С. 5-6.

121. Максимов Г. “Анархические предрассудки и задачи анархистов”. С.2

122. “Пробуждение”. N 84-87. С. 28.

123. Voline V. Op. cit. P. 227-228.

124. “Пробуждение”. N 84-87. С. 28.