Часть II
Хранители опыта
(Дискуссии о путях анархистских социальных преобразований в российской эмиграции в 20-30-е гг.)

После завершения Российской революции у отечественные анархисты оказались носителями уникального практического опыта. Не удивительно, что теоретики и практики анархизма с большим вниманием относились к работе теоретических лабораторий выходцев из России. Практический опыт революционной борьбы, которым обладали анархисты из России, определял то внимание, с которым мировая анархистская общественность следила за спорами в среде российских анархистов в 20-30-е гг. Важность исхода этих споров для мирового анархизма определила и активное участие в них таких авторитетных в международных анархистских кругах теоретиков, как А.Беркман, Ж.Грав, Э.Малатеста, М.Неттлау, Л.Фабри, С.Фор, Р.Рокер и других. Но их авторитет, приобретенный десятилетиями участия в анархистском движении и множеством произведений, на которых воспитывались целые поколения анархистов, оказывался решающим не сам по себе, а только в соответствии с тем или иным мнением, поддержанным деятелями российского анархизма.

Дискуссии анархистов из России оказались в центре эволюции анархистской мысли между двумя европейскими революциями, в которых анархизм сыграл заметную роль, и подробное рассмотрение развития идей хранителей опыта Российской революции по важнейшим вопросам социальных преобразований поможет нам понять логику анархизма того времени.

В 1921 г. под давлением международной общественности руководители ВКП (б)приняли решение выслать из страны часть арестованных анархистов, среди которых были Г.Максимов, А.Шапиро, М.Клаванский, В.Волин, П.Аршинов и др. Кроме участников махновского движения, большинство высланных были лидерами анархо-синдикалистских и анархо-коммунистических групп, участвовавших в революции.

В 1917 г. анархо-синдикалисты пользовались большим влиянием в профсоюзах булочников, почтовых работников и металлистов. В этот период анархо-синдикалисты выступали в поддержку производственного самоуправления в форме фабрично-заводских комитетов. Группа анархо-синдикалистской пропаганды, выступавшая против Временного правительства, осудила и установление большевистской диктатуры¹.

Анархо-синдикалисты, представлявшие профсоюзы и фабзавкомы на съездах и конференциях, выступали против слияния профсоюзов и фабзавкомов, предполагая, что это приведет к ликвидации производственного самоуправления и подчинению низовых рабочих организаций профсоюзной бюрократии. Выступая на I съезде профессиональных союзов, Г.Максимов отстаивал свободную самоорганизацию рабочих объединений².

В 1918 г. анархо-синдикалисты участвовали в организации "движения рабочих уполномоченных", разгромленного ВЧК. Многие из них неоднократно арестовывались, Г.Максимов был даже приговорен к смерти, но освобожден по настоянию профсоюзов³.

Некоторые будущие участники дискуссий (например, А.Горелик) работали в 1917-1921 гг. в анархо-коммунистических группах, занимавшихся прежде всего просветительской работой.

Часть участников дискуссий 20-30-х гг. уже находилась к этому времени за рубежом. К ним относятся прежде всего те анархисты, которые не стали возвращаться в Россию из эмиграции в 1917 - ветераны анархизма М.Корн, М.Рубежанин и др.

Ко времени завершения Гражданской войны сформировались три основных группировки анархистов-эмигрантов, различавшиеся прежде всего тактическими разногласиями и практическим опытом. Первая - анархо-синдикалисты, действовавшие в Петрограде (А.Шапиро, Г.Максимов, Е.Ярчук, М.Клаванский (Мрачный) и др.), считали основным направлением работы создание синдикатов, способных взять в свои руки регулирование общественной жизни. По прибытии за рубеж они преобразовали свою группу в Комитет защиты анархо-синдикалистов в России. Комитет вошел в качестве рабочей группы в структуру Международного товарищества рабочих - созданного при участии российских эмигрантов на конгрессе революционных синдикатов и анархо-синдикалистских групп в Берлине в 1922-1923 гг. объединения крупнейших синдикалистских профсоюзов, насчитывавших позднее в общей сложности более миллиона человек⁴. А.Шапиро стал одним из трех секретарей МАТ. В 1923 г. Комитет выпускал журнал "Рабочий путь". Члены Международного товарищества рабочих считали основной организационной формой сил, стремящихся к анархии, синдикаты - профсоюзы, выступающие за революционное переустройство общества на основе безгосударственного социализма и коммунизма⁵.

Второе формирование - Группа русских анархистов за границей объединяла анархо-синдикалистов и анархо-коммунистов, имевших за плечами опыт махновского движения (Н.Махно, П.Аршинов, В.Волин) и их последователей. Они признавали синдикализм в качестве пути к анархическому коммунизму, но считали необходимым применять различные, не только синдикалистские, методы, в том числе и повстанчество⁶. В 1923-1924 гг. группа выпускала журнал "Анархический вестник".

В 1919-1924 гг. в США и Канаде действовала третья группировка российской анархистской эмиграции - Федерация анархистов-коммунистов Северной Америки и Канады, в которой доминировало "свободническое" течение, отрицавшее любые жесткие формы организации и принуждения⁷. До 1924 г. "свободники" участвовали в выпуске газеты "Американские известия" и журнала "Волна", позднее - газеты “Рассвет” и журнала “Пробуждение”.

Различия тактических взглядов определили и разные подходы к организационным вопросам. Анархо-синдикалисты включились в работу Международного товарищества рабочих, а позднее - и Индустриальных рабочих мира (в рамках этой организации российские анархо-синдикалисты выпускали журнал "Голос труженика"). А.Шапиро участвовал в издании авторитетного французского синдикалистского журнала La Voix du travail⁸. Попытки создания специфически анархистских организаций анархо-синдикалисты считали сектантством и самоизоляцией анархизма от рабочих масс.

По мнению Группы русских анархистов в Германии (в 1925 г., после переезда ее лидеров во Францию, преобразована в Группу русских анархистов за границей, далее - ГРАЗ), для того, чтобы координировать работу различных проанархических массовых организаций, вести совместную пропаганду, анархисты должны создать собственную единую организацию. По поводу формы этой организации в 1923 г. возникли все более заметные разногласия. В.Волин считал, что организация может быть создана из представителей всех основных направлений анархистского движения. Для этого созданию организации должна предшествовать широкая теоретическая дискуссия, которая могла бы выявить общие черты воззрений всех течений и на их основе формировать "синтетическую" идеологию анархизма.

Идея "синтеза" встретила противодействие сторонников П.Аршинова, который считал невозможным объединить в одну организацию представителей большинства направлений. Аршинов считал, что в анархизме фактически господствует одна идеология - анархо-коммунизм, признающий синдикализм в качестве метода борьбы. Все остальные направления являются второстепенными и могут быть вынесены за рамки единой организации⁹. Эти две позиции обсуждались в журнале "Дело труда", который ГРАЗ издавала с 1925 г.

Для того, чтобы отобрать в ряды Всеобщего анархического союза (так предполагалось назвать новую организацию) действительных единомышленников, сторонники Аршинова составили текст проекта платформы Союза, который вошел в историю как "Платформа", а его сторонники - как "платформисты". "Платформа" составлялась без участия сторонников Волина, считавшего этот документ преждевременным. Игнорирование мнения Волина предопределило раскол Группы русских анархистов за границей¹⁰.

"Платформа", текст которой был опубликован в "Деле труда" в июне-октябре 1926 г., предлагала жесткие формы организации, подчинение общим решениям (решение большинства считалось рекомендательным, но подлежащим исполнению, поскольку меньшинство должно следовать воле большинства), коллективная ответственность, исполнительный комитет с функциями идейного руководства¹¹. Эти положения вызвали резкую критику "Платформы" со стороны других анархических групп. В августе 1927 г. группа эмигрантов из России, поддерживавшая В.Волина, опубликовала резко критический ответ на "Платформу" (его автором, видимо, был сам Волин)¹². Несколько позднее критический разбор "Платформы" предложил Г.Максимов¹³. Реакция "платформистов" на критику была резко отрицательной. Ответ сторонников Волина они оценили как "беспрограммную программу анархо-хаотиков"¹⁴.

Тем не менее принципы "Платформы" первоначально (до выступления против нее ведущих теоретиков анархизма) пользовались популярностью в анархическом движении Франции, Италии, в российской эмиграции в США.

Параллельно и в связи с дискуссией по поводу “Платформы” развивался идейно-организационный конфликт в анархистском движении в Испании, часть участников которого выступила с идеями, близкими к “платформизму”.

Однако критика "Платформы" со стороны ведущих теоретиков международного и российского анархизма, в том числе А.Беркмана, М.Корн, В.Волина, Г.Максимова, М.Неттлау, Э.Малатесты, Л.Фабри, С.Грава и др. предопределила поражение "платформизма"¹⁵. В 1931 г. основной автор "Платформы" П.Аршинов перешел на позиции большевизма, и "платформистское" течение распалось. В 1933 г. П.Аршинов вернулся в СССР. Его знакомый Н.Чорбаджиев утверждал: П.Аршинов перед отъездом дал понять, что уезжает для подпольной работы¹⁶. НКВД косвенно подтвердил эту версию, расстреляв П.Аршинова в 1937 г. Впрочем, это могли сделать и "на всякий случай".

В ходе дискуссии вокруг "Платформы" в США и Канаде вновь консолидировалось "свободническое" направление анархистской эмиграции, находившееся в состоянии организационного упадка после распада Федерации анархо-коммунистов в 1924 г. (в 1925 г. одноименная организация была создана сторонниками "Платформы" в США). В 1927 г. "свободники" стали издавать журнал "Пробуждение", ставший одним из наиболее авторитетных анархистских изданий. Вокруг "Пробуждения" постепенно сформировалась одноименная федерация просветительских обществ, а в 1929 г. был создан Союз друзей свободы¹⁷.

После поражения "платформистов" связанные с ними группы или распались, или переориентировались на анархо-синдикалистских идеологов, которые взяли на себя продолжение выпуска журнала "Дело труда" уже в США (Г.Максимов, А.Шапиро и др.). Несмотря на резкие выпады "Дела труда" и "Пробуждения" друг против друга, их позиции в 1932-1936 гг. постепенно сближались. В 1936 г. группы поддержки обоих изданий требовали от своих редакций прекратить конфронтацию и объединить два журнала и их пропагандистские структуры в единую сеть¹⁸.

Окончательно подвести итоги дискуссиям российских анархистов в 20-30-е гг. помогли события Испанской революции. Новый практический опыт стал решающим аргументом в спорах. Обе организации российских эмигрантов анархистов включились в работу по сбору средств в помощь Испанской революции, по распространению информации об участии в ней анархистов. Российские анархисты, как носители практического опыта участия в массовом революционном движении, оказывали большое влияние на оценку действий испанских анархистов международным анархистским движением.

Несмотря на сохранение ряда теоретических разногласий между анархо-синдикалистами и "свободниками", объединение стало неизбежным. В 1936-1940 гг. прошла серия объединительных конференций, увенчавшаяся созданием в 1940 г. единой редакции "Дело труда-Пробуждение".

Такова канва событий, на фоне которых разворачивались идейные поиски и споры анархистов по основной для них теме социальной революции.

2. Переходный период

Опыт российской революции показал теоретикам российского анархизма, что одного разрушения существующего общества явно недостаточно для возникновения анархических отношений. Обращаясь к опыту недавней революции, анархисты искали в нем конкретные общественные формы, свидетельствовавшие о начале движения к анархии. Вот как представлял себе Г.Максимов обстановку в России в конце 1917 г.: "Нет больше государства, а есть Совет, который должен стать политической формой самой маленькой деревни! Нет частной собственности и нет собственника, а есть общественная собственность, вольная фабрика-коммуна и фабзавком должен сделаться экономической формой - синдикализм! Нет армии - ее заменила красная гвардия, то есть вооруженный рабочий и мужик! Нет помещика - плантатора, остался трудовой мужик и ассоциированное земледелие, которое должно было вытеснить кулаческий индивидуализм крестьянина!... Начала строиться Всероссийская Коммуна без бога, без царя и без хозяина..."¹⁹.

Эта идеализированная схема далека от действительного положения вещей. В модели Г.Максимова большевиков пока нет. Нет и подчиненности им вооруженных частей, в том числе и красной гвардии. Нет развала хозяйственных связей. Появление большевизма, "убившего революцию", в этой схеме остается совершенно загадочным явлением. Идеализация октябрьской фазы революции у Г.Максимова - это неудачная попытка абстрагироваться от негативного опыта, выделив лишь позитивное, конструктивное начало в революции. Этот фрагмент говорит не столько о том, как было, сколько о том, как должно было быть.

Постепенное осознание необходимости конструктивных структурных и психологических предпосылок социальной революции влекло за собой и постановку вопроса о конструктивной программе анархистов. Отсутствие такой программы М.Мрачный считал одной из важнейших причин поражения анархистов в России²⁰. Выработка конструктивной программы стала одним из основных направлений теоретической работы анархо-синдикалистов.

При этом идеализированные представления о первых месяцах октябрьского этапа революции формируют новые подходы к самой конструктивной программе. Так, доказывая приемлемость советов в качестве революционного института, участник революционных событий в Кронштадте Е.Ярчук формулирует идею распыленной власти: "Октябрьская революция разбила централизованную власть, рассеяла ее по советам, чтобы довести там до окончательного уничтожения"²¹.

Из этой идеи распыленной власти, то есть промежуточного состояния между государственностью и анархией, логично вытекает идея переходного периода от социальной революции к анархии: "Советы - еще не анархия. Но когда они наносят удар централизованному государству, разбивая вдребезги его аппарат - это является моментом переходной стадии к безвластному коммунизму"²². Идея о переходном периоде была естественным результатом развития эволюционизма в анархистской идеологии.

Влияние этих идей российских анархо-синдикалистов оказалось заметным и в статутах Международной ассоциации трудящихся (МАТ) (другое название - Международное товарищество работников). Статуты, в согласии с позицией российских анархо-синдикалистов, исходили из того, что на место государства должны заступить свободные беспартийные советы и органы самоуправления рабочих и крестьян. Эта концепция очевидно навеяна российским опытом²³.

Российские теоретики продолжали все более последовательно развивать идею переходного периода от капитализма к анархическому коммунизму. А.Шапиро писал: "Когда большинство анархистов признает, что ближайшая революционная волна не будет стопроцентно анархической, то они этим самым признают, что социальная революция... делится на этапы... Однако, когда говорят о переходном периоде, то анархисты-догматики становятся на дыбы. "Переходный период" легкомысленно смешивается с "диктатурой""²⁴.

Возражения идее переходного периода, как это ни странно, исходили из лагеря участников махновского движения, практика которого вполне соответствовали идеям распыленной власти ("вольные советы") и переходного периода - общество, установленное махновцами, очевидно не соответствовало критериям анархии, но уже рассматривалось как безгосударственное. Однако П.Аршинов, Н.Махно и В.Волин рассматривали махновское движение как элемент социальной революции, а не общественную структуру. Общество махновской "освобожденной территории" не считалось ими анархическим потому, что там еще шла социальная революция. В то же время этот процесс уже воспринимался Аршиновым как "начало строения нового общества"²⁵.

За этим на первый взгляд терминологическим разногласием крылось серьезное теоретическое расхождение. Опыт Российской революции привил участникам махновского движения стойкое неприятие идеи переходного общества от капитализма к коммунизму, которая находилась на вооружении большевиков.

Союз между анархо-коммунистами и коммунистами в период гражданской войны во многом был обусловлен общностью декларированной цели (под которой стороны понимали различные общественные структуры). Первоначально анархо-коммунисты терпимо относились к тому, что коммунисты собираются идти к коммунизму через некоторую переходную стадию - диктатуру пролетариата. Однако строительство этой диктатуры, по мнению анархистов, только отдалило коммунистический идеал, привело к установлению террористической диктатуры, против которой в конце концов выступили и рабоче-крестьянские массы.

Аршинов так представлял себе логику коммунистов, пытавшихся строить коммунизм с помощью государственных институтов: "период разрушения, преодоления сил капиталистического режима закончился, начался период коммунистического строительства, возведения пролетарского здания. Поэтому революция может теперь идти только через органы государства. Продолжение же прежнего состояния страны, когда рабочие продолжают командовать с улицы, с фабрик и заводов, а крестьяне совсем не видят новой власти, пытаясь наладить жизнь независимо от нее, носит в себе опасные последствия, может дезорганизовать государственную роль партии"²⁶. Такой же логики Аршинов ждал и от институтов переходного общества анархо-синдикалистов, так как "переходный период - это целая система, экономическая и политическая; она неизбежно начнет самодовлеть и может растянуться на сотни и тысячи лет"²⁷.

В отличие от анархо-синдикалистов, Аршинов считал, что состояние общества, возникающее в ходе революции - это начало строительства анархического общества, которое "затем безостановочно будет развиваться, совершенствуясь и укрепляясь"²⁸. Таким образом, структура общества, возникающая в процессе социальной революции - это уже и есть анархия, хотя еще и не совершенная. Принципы этой системы останутся неизменными при дальнейшем развитии.

По мнению теоретиков анархо-синдикализма, эта концепция П.Аршинова страдает тем основным недостатком, что она не учитывает необходимости преодоления общества, возникающего в ходе революции. Раз сама революция не является "стопроцентно анархической", то и общество, возникшее после нее, будет содержать многочисленные, хотя и распыленные, децентрализованные элементы власти и капитализма. Поэтому, считает А.Шапиро, следует "всемерно содействовать скорейшему изживанию этого этапа", вытесняя властнические элементы безвластническими²⁹.

В модели Аршинова такая постановка вопроса бессмысленна - нельзя изживать процесс строительства анархического общества. Анархо-синдикалисты систематически доказывают, что достичь анархического состояния сразу после социальной революции не удастся в любом случае: боевые отряды революции будут нести в себе элемент паразитизма и авторитарности, первоначальное количество запасов не даст возможности обеспечить потребности всех членов общества (прямое возражение П.Кропоткину периода "Хлеба и воли", подкрепленное ссылкой на более позднее мнение того же автора); синдикаты, которые будут организовывать производство, первоначально не будут включать в свой состав всех тружеников. А для обеспечения обмена в первое время до отлаживания универсальной кооперативной системы придется даже (по мнению влиятельного анархо-коммунистического теоретика Э.Малатесты) пользоваться деньгами, чтобы не оказаться вообще без средств обмена. Вывод один: первое время после начала революционных преобразований будет сохраняться "явное неравенство"³⁰.

Попытка навязать неанархическим массам полноценный анархический коммунизм будет иметь такие же плачевные последствия, как и попытка большевиков навязать коммунизм государственными методами³¹. "Одним скачком анархо-коммунизм осуществить нельзя",- считает Е.Ярчук³². Надо отдавать себе отчет и в том, что рабочие еще не освоили навыки самоуправления: "Принималось за аксиому, что стоит только рабочим захватить фабрики, заводы - и промышленность сама собой начнет творить чудеса"³³. Еще одна насмешка над иллюзиями раннего Кропоткина.

Чтобы научиться самоуправляться, нужно время. Но учиться следует начинать в первый же момент после революции. Ярчук считает необходимым "положить в основу производства самую широкую самодеятельность трудящихся масс, т.е. автономию и федерализм"³⁴.

Для осуществления коммунистического идеала, по мнению Ярчука, необходим прежде всего высокий уровень общественного богатства (совпадение взглядов с М.Неттлау, критиковавшимся радикальныи анархо-коммунистами)³⁵.

Впрочем, радикальные анархо-коммунисты, близкие по взглядам к Аршинову (среди них был и Н.Махно) соглашались с анархо-синдикалистами в необходимости разработки конкретной программы "следующего дня" после революции³⁶. Мало того, Аршинов первым формулирует развернутую концепцию организации производства сразу после социальной революции, которая, несмотря на все разногласия, во многом совпадает с мыслями анархо-синдикалистов. Захватывая фабрики в свои руки, рабочим, по мнению П.Аршинова, не следует думать о том, хватит ли этой фабрике сырья для того, чтобы начать работу. Социальная революция отменяет законы рынка и собственности: "Как революция социальная, она с первого же мгновения будет иметь в виду все сырье, имеющееся в стране и нужное промышленности"³⁷.

По мнению Аршинова, между моментами свержения Временного правительства в России и установления диктатуры большевиков был период, когда рабочие взяли в свои руки производство и наладили прямой продуктообмен³⁸. Эта идеализированная схема призвана подтвердить готовность рабочих трудиться на альтруистических принципах, бескорыстно снабжая друг друга сырьем и продукцией.

Впрочем, также исходя из опыта Российской революции, Аршинов признает, что первое время трудовые коллективы "вынуждены будут разрозненно вести производство"³⁹. Но вскоре начнется переход "от разрозненных хозяйственных начинаний к одному общему производству, обнимающему все отрасли добывающей и обрабатывающей промышленности в одно целое"⁴⁰.

Будет ли это целое включать в себя всех людей, проживающих на данной территории и уже потому имеющих право пользоваться результатами общего труда? Прагматичный подход к построению программы социальной революции диктует критическое отношение Аршинова к принципу "власти потребителей", то есть всех, кто оказался на территории, охваченной революцией. Общество должно быть организовано на "трудовом принципе", то есть распоряжаться экономикой должны организации трудящихся, а не все подряд⁴¹.

Несмотря на то, что Аршинов считает "моральным долгом" революции накормить неимущие слои населения, главная задача революционной экономики состоит не в этом. Поскольку на прежних запасах страна прожить не может, революция прежде всего должна наладить "гигантскую мастерскую промышленности"⁴².

Определяя принципы, на которых будет строиться организация промышленности, Аршинов писал: "сам аппарат народного хозяйства... может принадлежать и служить только всему обществу тружеников... Раз производственный механизм и средства производства будут принадлежать всем, то, естественно, производство не может быть построено на принципе частной и групповой собственности"⁴³.

Таким образом, Аршинов отрицает самостоятельность хозяйственных субъектов, даже если ими будут трудовые коллективы. Призрак конкуренции и "буржуазных противоречий" заставляет Аршинова стремиться к созданию единого "аппарата", который будет руководить хозяйственным комплексом страны и мира. Эта модель отличается не только от принципов бакунинской федерации самостоятельных коллективов трудящихся, но и от практики махновского движения, когда повстанцы передавали предприятия в полное распоряжение рабочих.

Хотя этот опыт относится прежде всего ко второй половине 1919 г., когда Аршинова уже не было в махновской армии, он не мог не знать о такой практике. Но хозяйственная свобода в условиях военной блокады махновского района привела к резким контрастам в положении рабочих тяжелой и легкой промышленности, что не соответствовало коммунистическим принципам Аршинова. В этом смысле он оценивал экономический опыт махновского движения не как анархистский, а как революционную импровизацию восставшего народа, и выступал за возвращение к классическим коммунистическим принципам единого руководства промышленностью. Но и государственная форма организации экономики подвергается критике - за власть чиновничества над трудящимися. Регулировать производство будет "общество", "обнимающее все предприятия и все отряды труда в одно целое"⁴⁴.

Как будет функционировать это общество? "Производственные объединения, которые в дни революции охватят большинство, если не всех трудящихся, или советы производителей, будут руководить производством по указам, которые широкая народная масса будет каждый раз выносить на общих собраниях, конференциях и съездах"⁴⁵.

Перманентные собрания должны стать гарантом от бюрократизации синдикальных органов: "Вопрос управления производством будет, конечно, решаться не отдельной производственной организацией, имеющейся в данном предприятии или в данной отрасли труда, а всей рабочей массой предприятий отрасли труда"⁴⁶. По мысли П.Аршинова, рабочее правление предприятия или отрасли не должно навязывать свою волю работникам. Оно будет только готовить материалы к собраниям, где все и будет решаться⁴⁷.

Аршинов не предусматривает возможной усталости масс от постоянных собраний, на которых будут решаться и те вопросы, в которых часть присутствующих ничего не понимает. Естественная в таких случаях манипуляция массовым сознанием также упускаются из виду. Не разъясняется и механизм взаимодействия большинства и меньшинства на собраниях и конференциях. Может ли большинство навязать свою волю меньшинству? Все эти проблемы остро встанут позднее, при обсуждении концепции Аршинова во время дискуссии вокруг предложенного им и его сторонниками "Проекта организационной платформы Всеобщего Союза анархистов". Остро встанут эти вопросы и в Испании.

Важнейший вопрос, который вызовет немало столкновений впоследствии, касался распределительных механизмов, которые возникнут в ходе революции. Аршинов предлагает создать общий продовольственный фонд, из которого будут удовлетворяться нужды тружеников. "Будут ли в деле распределения продуктов, а также в сношении города с деревней сохранены какие-либо средства обмена (деньги или подобные им знаки) или нет - это вопрос чисто технического удобства, а не принципа, и он может быть решен на месте и на деле самой трудовой массой"⁴⁸. Таким образом, отталкиваясь от опыта махновского движения, П.Аршинов допускает существование товарно-денежных отношений после революции. Но эти отношения должны замыкаться на распределительный центр (фонд), а не на прямой товарообмен между производителями.

Для того, чтобы связать центральный фонд с производителями и потребителями продукции и исключить при этом возникновение стихии рынка, Аршинов предполагает создание технических органов снабжения, "до некоторой степени напоминающие собою современные трудовые кооперативы, но отличающиеся от них полным отсутствием личного (кооперативного) интереса..."⁴⁹. Появление личного интереса, выделяющего какую-либо группу из общей монотонной массы производителей-потребителей, грозит нарушить целостность общества и привести к конкуренции и эксплуатации.

Но как быть с социальными группами, которые не захотят присоединиться к этому монолиту? Следует ли принуждать их к участию в общей экономической системе? Такие вопросы задавались Аршинову оппонентами, которые подозревали его в желании построить новое государство, основанное на принудительном труде⁵⁰. Аршинов отвергал подобные обвинения: "От людей, не пожелающих работать в будущем трудовом обществе, мы действительно потребуем одного - оставить нас и наше трудовое общество в покое... Им будет предоставлена полная свобода устраиваться по своему с условием, однако, не насиловать никого из ближних"⁵¹.

Такая постановка вопроса отрицает насильственное "приобщение к труду". Но Аршинов не рассматривает и возможности появления заметных масс тружеников, которые захотят жить вне единого "трудового общества" и будут работать в соответствии со своими групповыми интересами. Взаимоотношения "единой мастерской" с такими коллективами, с целой параллельной экономической системой трудовых коллективов в работах Аршинова не рассматриваются. Махновское движение еще “не доросло” до постановки этой проблемы в связи с краткостью “созидательных” периодов его истории. Испанская революция поставит эту проблему со всей очевидностью.

Характерен осторожный подход Аршинова к аграрному вопросу: "Желательно, конечно, чтобы с первого же шага земледельцы восприняли коммунальное пользование землей и прибегли к коммунальному способу ее обработки"⁵². Однако на практике конкретные формы землепользования должны определяться самими крестьянами⁵³.

Крестьянский вопрос активно обсуждался и анархо-синдикалистами. Ярчук считал возможным даже поступиться принципом распределения по потребностям ради возможности направить максимум промышленной продукции в деревню - для оперативного налаживания продуктообмена⁵⁴.

Несмотря на общность многих положений во взглядах Аршинова и анархо-синдикалистов, последние не признавали его приоритета в формулировании конструктивной программы "второго дня" также, как анархо-коммунисты из "Анархического вестника" не признавали приоритета анархо-синдикалистов в постановке самой проблемы. Игра честолюбий способствовала раздуванию теоретических разногласий.

Чтобы подчеркнуть собственный приоритет в разработке конструктивной программы, Максимов опубликовал в 1924 г. свою статью 1917 г., в которой предлагалась модель постреволюционного общества.

Модель Г.Максимова основана на коммунистических и синдикалистских принципах: "Отрицая собственность на все орудия производства, отрицая частную торговлю продуктами потребления, мы говорим, что новая жизнь может быть построена... только путем организации производств... в производственные безвластные центры..."⁵⁵

Основой системы является "производственная республика" фабрики - заводское "вече" и его "безвластный" исполнительный комитет. Однако производственное самоуправление является самостоятельным "только в рамках самого предприятия"⁵⁶.

Для того, чтобы предотвратить конкуренцию и неравенство между коллективами, Максимов считает необходимым создание регулирующих экономических центров, состоящих из делегатов предприятий. Предприятия объединяются по территориальному и отраслевому принципам. Их союзы также объединяются между собой - такая федерация федераций создается на различных уровнях вплоть до мирового.

Максимов не затрагивает проблему разграничения полномочий между отраслевыми и территориальными экономическими органами и между различными уровнями "безвластия". Однако органы определяют свою компетенцию не самостоятельно. Максимов предполагал, что вопросы разграничения компетенции будут решать сами производители на своих съездах⁵⁷.

Отрицание полной самостоятельности трудовых коллективов в принятии решений у Максимова обусловлено идеей равноправия и свободы. Рабочие должны иметь возможность свободно переходить с фабрики на фабрику (однако во избежании неразберихи они будут руководствоваться рекомендациями бирж труда), потребление должно осуществляться не путем продуктообмена между фабриками, а через распределительные механизмы. Максимов предлагает систему кооперативов, которые собирают сведения о потребностях своих членов, получают соответствующее количество продуктов и распределяют их в соответствии с заказами⁵⁸. Этот механизм будет опробован в Испании.

Модель, предложенная Максимовым, также оставляет без ответа множество вопросов, вокруг которых будет продолжаться идейная борьба в анархистской среде. Как стимулировать труд и избежать возникновения паразитических слоев населения, если распределение уравнительно? Как достигать согласия при неизбежных социальных конфликтах между различными производствами? Как заставлять подчиняться трудовые коллективы, которые не захотят поступиться своими экономическими преимуществами и не захотят пускать на свои производства работников, соблазнившихся более комфортными условиями труда?

Конечно, эта система еще не отражает задач первого дня после революции. Это скорее идеальная конструкция, к которой следует стремиться. Комментируя текст при его публикации в 1924 г., Максимов делает оговорки уже в духе идеи переходного периода. Он дает понять, что "после победы коммунистическо-синдикалистской революции" возникнет "политическая организация переходного периода" - советы, которые будут отмирать позднее, замещаясь структурами, предложенными в тексте 1917 г. (речь идет о территориальном самоуправлении)⁵⁹.

Для понимания идей Максимова того времени очень важен также его ответ на критику анархо-синдикализма К.Каутским. Максимов внимательно следил за развитием марксистской идеологии, о чем свидетельствует, например, его некролог на смерть Ю.Мартова⁶⁰. Подчеркивая свои разногласия с социал-демократическим учением, Г.Максимов не считал зазорным соглашаться с теми положениями марксизма, которые соответствовали анархо-синдикалистской концепции.

Поводом к выступлению Максимова стала критика Каутским "анархо-синдикалистского" принципа групповой собственности на средства производства. Каутский, по всей видимости, воспринимал этот принцип как анархо-синдикалистский, ознакомившись с сочинениями М.Бакунина. Однако Максимов категорически отрицает причастность анархо-синдикалистов к планам передачи средств производства в собственность трудовым коллективам.

Поддерживая аргументы Каутского, Максимов пишет: "Если отдельными фабриками завладеют занятые на них рабочие, и если эти новые владельцы будут производить на рынок и, следовательно, находиться в зависимости от условий сбыта, то - правильно заключает Каутский - как и прежде, одни предприятия будут развиваться и процветать, а другие - приходить в упадок и даже вовсе гибнуть"⁶¹.

Такое динамичное общество, при котором процветание тех или иных групп трудящихся зависит от их конкретных трудовых успехов, от признания преимуществ их продукции рынком, где может происходить отраслевая перестройка экономики, сопровождаемая ликвидацией части предприятий, но на котором уже не действует частная собственность предприятия, не устраивает обоих теоретиков. Принцип равенства приходит в видимое противоречие с картиной имущественного неравенства на разных предприятиях. Но ситуация, при которой работники трудятся по-разному, а получают поровну - это тоже неравенство. Ключевым в системе ценностей, основанной на равенстве, является необратимость социального расслоения, отсутствие которой позволяет говорить о равенстве возможностей.

И Максимов, и Каутский считают, что групповая собственность на средства производства ведет к необратимому социальному расслоению: "Очень скоро рабочие разорившихся фабрик по отношению к рабочим процветающих фабрик очутятся в положении лишенных собственности пролетариев, которым при расширении деятельности процветающих фабрик и необходимости в дополнительной рабочей силе дадут работу, но уже не в качестве полноправных участников, а в качестве обыкновенных наемных рабочих"⁶².

Это рассуждение входит в противоречие с некоторыми постулатами, высказанными самим Г.Максимовым. Во-первых, из постулата отсутствия государства после социальной революции следует, что отсутствует и сила, способная закрепить разделение на рабочих первого и второго сорта. Привлеченным на "процветающие" производства рабочим ничто не помешает участвовать в самоуправлении наравне с "ветеранами" предприятия. Сама работа на предприятии предполагает неотъемлемое право участвовать в делах производственной "республики".

Во-вторых, различные анархистские течения едины во мнении, что новая форма общественных отношений предполагает более приемлемые условия жизни для подавляющего большинства населения, чем в государственнических обществах. Именно поэтому система может поддерживаться свободно и без насилия. Если, тем не менее, значительная часть трудящихся попытается преодолеть новые отношения, ненасильственным путем восстановив эксплуатацию, то это значит только одно - система не может поддерживаться без насилия, так как значительная часть трудящихся заинтересована в нарушении ее принципов. Сдерживание превращения части трудящихся в элитную группу само требует образования специальной элитной группы, насильственно поддерживающей status quo.

Программа анархо-синдикалистов сохраняла свою близость экономическим построениям социал-демократии того времени. Рынок по-прежнему воспринимался как один из важнейших разрушительных компонентов капиталистического общества, от которого следует избавиться, передав средства производства не конкретным группам трудящихся, а абстрактной совокупности всех трудящихся.

В то же время постепенное распространение идеи переходного периода направило анархистскую мысль в сторону поиска динамичной экономической модели, способной постепенно, а не одним скачком, преодолевать недостатки капитализма. В этом смысле основным противоречием по вопросу о задачах революции, окончательно сформировавшимся к 1923 г., была проблема характера конструктивной модели "второго дня". Что это - общество, которое будет преодолено последующим развитием в сторону анархии, или не очень совершенная модель самой анархии, которая уже не будет качественно изменяться в дальнейшем? Ответ на этот вопрос разделял анархо-синдикалистское и радикальное анархо-коммунистическое крылья российской анархистской эмиграции.

Высказывания по стратегическим вопросам во второй половине 1924 г. - первой половине 1926 г. в основном повторяли сформулированные раньше положения. Тем не менее среди публикаций этого времени укрепляются акценты, подрывающие программу "единого и неделимого" хозяйства, которое должно возникнуть после революции.

Наиболее последовательно эта тенденция отразилась в работах автора "Дела труда", выступавшего под псевдонимом "Хлебопек", который прямо заявил: "после изгнания хозяев в амбарах и складах будет найдено далеко не столько предметов первой необходимости, сколько понадобится восставшим. Человек, более других повинный в том, что мы рисовали себе "второй день" днем воцарения довольства для всех - Кропоткин - последние годы сам отказался от своего (всеми нами когда-то воспринятого) представления о неисчислимых запасах, в любой момент могущих быть обнаруженными в обществе, решившем покончить с капиталистическим порядком"⁶³.

"Хлебопек" предупреждает о длительности ожесточенной борьбы с государственным строем, в ходе которой нельзя и думать о воплощении принципов анархии и коммунизма во всей полноте.

Комментируя статью "Хлебопека", радикальные анархо-коммунисты настаивают на том, что революционный процесс должен быть "с самого начала анархическим по существу"⁶⁴. Но разъяснения этой туманной фразы не приводится, что предвещает сложные терминологические споры в дальнейшем.

Более последовательно отрицание идеи переходного периода было выражено в статьях ветерана анархо-коммунизма М.Корн, которая прямо заявила: "... если классы еще не уничтожены, значит революция не достигла цели, и "второй день" революции еще не пришел"⁶⁵. Впрочем, коммунизм, который должен наступить сразу после революции, представляется Корн довольно пуританским. Необходимо лишь "справедливо" распределить то немногое, что находится в распоряжении общества⁶⁶.

Распределительная психология Корн определяет ее осуждение возможных отклонений самоуправляющихся коллективов от коммунистических способов распределения. Однако с такими "пережитками" следует бороться идейно, а не насильственно⁶⁷. Для Корн из этого рассуждения следует критика идеи "переходного периода", предполагающего "возведение" этих "переживаний в необходимую стадию"⁶⁸.

Возражения М.Корн против концепции переходного периода у М.Корн, при всем внешнем сходстве с критикой радикальных анархо-коммунистов, исходят из принципиально иных посылок. Надеясь на возникновение анархо-коммунистического общества в обозримом будущем, Корн не связывает его с определенной моделью, возникающей в ходе революционного акта. Социальная революция - это сам процесс приближения к коммунизму и анархии, который сопровождается потрясениями, но состоит не только из них. На своем пути к анархии анархисты должны четко представлять себе свои максималистские принципы и бороться за их воплощение. "А уже сама жизнь покажет, что окажется в данную минуту неосуществимым"⁶⁹.

Такой подход предполагает, что переходный период начался до революции и частично совпадает с ней. Анархия видится здесь не столько как модель, сколько как субкультура общества, которая должна со временем поглотить его целиком. По существу, революция представляется здесь не “апокалипсисом”, а довольно заурядным актом отмирания оболочки государства под воздействием уже совершенно анархизировавшегося общества: "Государство будет действительно разрушено только тогда, когда все его общественно-полезные функции будут у него отняты; оно отпадет за ненужностью, потому что никто не встанет на его защиту, если у него останется одна полицейская роль"⁷⁰.

Этот взгляд на проблему переходности более эволюционен, нежели представления сторонников концепции переходного периода, так как отодвигает в более отдаленное будущее грань социальной революции. Собственно, такая революция теряет социальный характер и становится политической констатацией наступления полного анархического коммунизма. В 1925 г. эта идейная конструкция осталась почти незамеченной, но впоследствии она приобретет заметное влияние.

3. Революция классов или революция личности

Революционная обстановка гражданской войны, и особенно боевая практика махновского движения немало способствовали поддержанию радикализма анархистского движения. Прибывшие за границу участники махновской эпопеи продолжали ощущать себя в потоке мировой революции. Не удивительно, что в числе первых своих теоретических задач один из виднейших теоретиков махновского движения В.Волин видел анализ процесса революционного разрушения и его перспектив.

Говоря о действительно грандиозных масштабах разрушения в России, Волин доводит их до абсолюта: "Экономическое состояние России характеризуется полным разрушением всяких экономических устоев - как старых, капиталистических, так и "новых" - государственно-социалистических"⁷¹.

Здесь Волин очевидно выдает желаемое за действительное - сам процесс разрушения экономики во многом способствовал укреплению диктаторских механизмов в российском обществе. Последовавшие затем реформы "НЭПа" привели к бурному росту рыночных элементов хозяйства. Уже в 1923 г. в России наблюдался заметный экономический рост, особенно по сравнению со временем Гражданской войны. Говорить о полном разрушении было весьма опрометчиво.

Продолжая опираться на иллюзию тотального разрушения, Волин утверждает, что "из психики... масс оказалась вытравленной сама идея политической власти, государства и политической диктатуры, самая возможность признания впредь какой-либо политической системы"⁷². Это утверждение игнорирует даже такой очевидный факт, как резкое снижение масштабов борьбы против большевистского режима в 1922-1923 гг.

Большевистская диктатура рассматривается В.Волиным как фасадное явление, ширма, прикрывающая всесторонний распад прежнего общества. Продолжение процесса разрушения покончит и с большевизмом⁷³. Преувеличение масштабов разрушения цивилизации необходимо В.Волину, чтобы обосновать неизбежность скорейшего продолжения социальной революции, которая должна породить анархическое общество.

Несмотря на то, что другие теоретики анархизма во всей полноте не разделяли концепцию разрушения, предложенную Волиным, в относительной близости разрушительной социальной революции, призванной покончить с государственностью и капитализмом, большинство анархистов не сомневалось. Расхождения касались только сроков. Если для Волина и Аршинова революция и не завершалась, она находилась еще только в начальной своей стадии⁷⁴, то М.Мрачный (Клаванский) считал, что первый акт революции закончился неудачей и предлагал заняться анализом допущенных ошибок в ожидании следующего социального взрыва, который должен был разразиться при жизни тех же революционеров⁷⁵.

Одновременно североамериканские анархисты - эмигранты из России, ставили в центр своей концепции не революцию, а эволюцию: "Мы представляем себе анархизм как процесс развития человечества в направлении все возрастающей сложности и силы каждой его особи через свободное воздействие последней на окружающие ее условия жизни... Мы отвергаем понятие конечной и статической цели"⁷⁶.

Таким образом, почти цитируя известное выражение Э.Бернштейна "Движение - все, конечная цель - ничто", североамериканская группа подвергала сомнению целесообразность достижения какого-то конечного идеала, воспринимая саму анархию не как постоянную структуру, а как процесс. Однако такое понимание было еще новым в анархистской среде. Более популярным был, по выражению Мрачного, "анархизм бескомпромиссный, анархизм безоговорочный и "немедленный""⁷⁷.

Не воспринятым широкими кругами анархистов осталось и выступление ветерана бакунизма М.Неттлау, направленное против апокалипсических представлений о разрушении и нищете как о предпосылке для анархической революции: "В Центральной Европе и несколько позже в России мы получили хороший и столь полезный, хотя и не полный урок: изобилие - вот база свободы и солидарности, а стало быть, и вольного коммунизма; недостаток же не отделим от власти и от жадности, а, стало быть, от государства и от властнического коммунизма"⁷⁸.

Словно отвечая Неттлау, Л.Липоткин утверждал: "Анархизм учит, что... достаточно вызвать на почве недовольства и страданий массовое движение, дабы этим пробудить народное сознание и дать революционным силам установить свободу и коммунизм"⁷⁹. Априори предполагается, что народной массе присуще анархо-коммунистическое сознание. Чтобы установить новый строй, народ должен лишь должным образом исстрадаться и послушать анархистских агитаторов. С аналогичной аргументацией уже прямо против Неттлау выступил В.Волин⁸⁰.

Однако подобный оптимизм разделяли далеко не все анархисты, придерживавшиеся революционных взглядов. По мнению Мрачного причиной неудачи социальной революции в 1918-1921 гг. были такие факторы, как разруха (очевидное возражение Волину), сама гражданская война (возражение лидерам махновского движения), культурная отсталость населения и "отсутствие мощных и крепко спаянных экономических организаций трудящихся"⁸¹. Североамериканцы также писали о навыках "свободного сотрудничества людей на основе равенства"⁸², как о важнейшей предпосылке, необходимой для утверждения анархистского общества. Основы таких навыков могли формироваться в коммунах, революционных профсоюзах (синдикатах), анархистских обществах и т.д.

Недостаточность одного разрушения для успеха социальной революции чуть вскоре признал и сам Волин. Причиной неудачи Российской революции он объявил "отсутствие в России вплоть до самой революции широкой сети прочных, имеющих историческое прошлое, прошедших известный путь идейного развития, опыта и борьбы классово-трудовых организаций"⁸³. Это утверждение резко контрастировало с недавними утверждениями В.Волина о необходимости тотального разрушения прежнего общества для успеха революции.

Тем не менее концепцию разрушения как главной предпосылки социальной революции В.Волин продолжал отстаивать и позднее. Уже в 1925 г., когда завершение революционной волны стало очевидным для большинства анархистов, В.Волин скорректировал свою концепцию, до некоторой степени оказавшись провидцем: "через 5-8-10-12 лет (времена и сроки скрыты от нашего взора)" явится "новая чудовищная война, перед которой бойня 1914-1918 гг. была детской забавой"⁸⁴. Это предсказание позволило В.Волину сделать вывод о грядущей социальной революции, которая возникнет в результате разрушения, вызванного второй мировой войной⁸⁵.

Несмотря на различие подходов к соотношению революции и эволюции, большинство анархистских теоретиков придерживались концепции классовой борьбы, которая должна увенчаться социальной революцией. Последняя должна быть направлена против эксплуататорских классов и государства⁸⁶.

Отступления от этого взгляда были редки, но все же иногда проявлялись. Так, автор "Анархического вестника", подписавшийся "Рабочим", считал: анархизм "людей не на классы разделяет, а на слепых и зрячих, на здоровых и больных"⁸⁷. С этой точки зрения революция еще не является сама по себе ценностью, так как может привести к любому результату, в том числе и антианархическому: народ "разбивает троны, убивает тех, кого считает виновниками своих бед, меняет вывески и надписи на старых учреждениях, меняет имена старых властелинов. Одного только он не делает - он не думает о том, что он сам, и не кто другой, виноват во всем случившемся, что он пожал то, что сам посеял, что хлещет его по лицу та самая грязь, которую он сам внес в жизнь"⁸⁸.

Но эта позиция не пользовалась значительным влиянием в русскоязычной анархистской публицистике. Она поддерживалась лишь газетой "Рассвет", которая не была собственно анархистской, но время от времени публиковала анархистские материалы. Практически с самого начала своего существования газета "Рассвет" резко критиковалась анархистской прессой, так как в ней публиковались и этатистские материалы. Взгляд близкого к "Рассвету" анархизма на роль масс в революции соответствует концепции, предложенной "Рабочим". Продолжая проповедовать эти идеи, "Рассвет" апеллировал и к авторитетам антиавторитарного движения: "Вы спрашиваете, что делать? Нужна ли революция? Но... надо серьезно готовиться к ней. Что толку, если снова угнетенные сядут на место бывших властников? Они сами будут зверьми, даже, может быть, худшими... Нам надо сегодня же начать серьезную воспитательную работу над собой, звать к ней других,"- писала на страницах "Рассвета" ветеран народнического движения В.Фигнер⁸⁹.

В собственно анархистских изданиях до 1927 г. господствовала скорее обратная тенденция, основанная на аксиоме социальной революции и абсолютизировавшая классовую борьбу. Ее приверженцы решительно выступали против всякой попытки "принизить" значение классовой борьбы в жизни общества: "Однако, даже в нашей среде находятся умники, отрицающие всеобщность классовой борьбы и ее значение в человеческой истории. Видите ли, борьба в человеческих обществах происходит, но не классовая, а вообще борьба, борьба за индивидуальность, за право индивида на творчество, борьба за общечеловеческие гуманитарные цели и т.д. Отсюда делается переход к "теории" и заявляется, что идеалы лучшего будущего, развиваемые анархизмом, составляют принадлежность всех людей, а не только трудящихся. Так живой конкретный факт заменяется надуманной фразой,"- писал П.Аршинов⁹⁰.

Абсолютизация классовых интересов, противопоставленная индивидуальности, свидетельствовала о серьезных противоречиях в представлениях наиболее решительных апологетов классовой борьбы - радикальных анархо-коммунистов из редакции журнала "Дело труда". Анархия - безвластие - неизбежно предполагает индивидуальную свободу, и столь бескомпромиссное выступление против индивидуализма ставило под сомнение саму ценность анархии.

Отвечая на этот "перегиб", М.Корн писала, что против партийной диктатуры "анархисты восстают не во имя классовых интересов, а во имя попранных прав человеческой личности"⁹¹. В иерархии анархистских ценностей свобода личности стоит выше классовых интересов трудящихся и интересов всего общества. В 1932 г. М.Корн выразит эту мысль так: "Общество должно служить личности, а не требовать себе служения"⁹². В то же время, по мнению М.Корн, анархисты придерживаются "общечеловеческой точки зрения" одновременно с защитой интересов рабочего класса, потому что интересы рабочих соответствуют интересам всех угнетенных, то есть подавляющего большинства человечества⁹³.

В целом после выступления М.Корн в Группе русских анархистов за границей утвердилось более сбалансированное мнение, в соответствии с которым анархизм "является чисто классовым, пролетарским учением", но именно поэтому защищает личность, освобождение которой невозможно без освобождения пролетариата. Более того, даже в анархическом обществе, по мнению члена группы И.Метт, анархисты будут защищать личность от коллективов⁹⁴.

Доминирование классовой теории в анархистской идеологии ставило на повестку дня классовый анализ событий Российской революции и характера большевистской диктатуры. Главным среди российских анархистов развернутую концепцию по этому вопросу предложил П.Аршинов. Источником большевизма он считает "класс демократии”⁹⁵, под которым понимает интеллигенцию. Считая, что слой интеллигенции является классом, П.Аршинов писал: "интеллигенция стала привилегированной не только социально, но и психологически." Психологическая склонность интеллигенции к привилегиям противопоставляет ее непосредственной социальной революции и заставляет направлять народные усилия в русло новой государственности. Выражением этого стремления и стал прежде всего большевизм⁹⁶.

Итогом революции, проводником которой было государство, стал новый эксплуататорский строй: "Национализация промышленности, вырвав рабочих из рук отдельных капиталистов, отдала их в более цепкие руки одного вездесущего хозяина - государства. Отношения между рабочим и этим новым хозяином те же, что были раньше между трудом и капиталом, с той только разницей, что коммунистический хозяин - государство - не только эксплуатирует рабочих, но и карает их сам"⁹⁷.

Новый бюрократический класс в концепции П.Аршинова не совпадает с интеллигенцией, но он укомплектован из "строго подобранных интеллигентов - демократов"⁹⁸. Однако немногочисленность интеллигенции заставляет господствующий класс формировать вокруг себя новую буржуазию как опору режима⁹⁹. Такое восприятие нэпа диктовало сочувственное отношение к критике "термидорианского" перерождения революции левокоммунистической оппозицией в ВКП(б).

Такая картина очевидно исключает признание за интеллигенцией роли одной из движущих сил социальной революции, ведущей к анархии. Ее активное участие в революционном процессе с точки зрения П.Аршинова грозит его новым перерождением.

Вспоминая о революционных событиях в России, Н.Махно высказывает скептические замечания и в адрес пролетариата. Последний оказался падок на посулы политических партий. Это часто противопоставляло рабочих крестьянам и раскалывало единый фронт трудящихся, без которого успешная революция была невозможна¹⁰⁰.

Работы Н.Махно и П.Аршинова о махновском движении вызвали в целом положительные отклики в анархистской среде, однако внезапно подверглись атаке со стороны анархо-синдикалистов. Критикуя махновское движение, М.Мрачный считает, что увлечение им реакционно, так как это ведет к недооценке "пролетарского характера будущей революции и великой роли рабочей организации в ней"¹⁰¹.

Мощное крестьянское движение, проходившее под анархистскими лозунгами, не имеет, по мнению М.Мрачного, ничего общего с анархизмом, так как не могло организовать индустриальное хозяйство. Утверждение о том, что революцию можно делать без рабочего класса, которое, по мнению М.Мрачного, вытекает из увлечения махновщиной - это "ерунда и ересь". "Рабочее дело, рабочую революцию могут делать только сами рабочие, крепко спаянные в своих классовых организациях"¹⁰². Путь к победе "рабочей революции" М.Мрачный видит в кропотливой работе рабочих организаций.

Второе направление, по которому ветераны махновского движения были атакованы М.Мрачным, - отношение к интеллигенции. В стремлении П.Аршинова обвинить во всем интеллигенцию М.Мрачный видит собственную "интеллигентскость" П.Аршинова - его оторванность от трудовой массы и ревность к другим интеллектуалам¹⁰³. Как видим, защищая интеллигенцию от П.Аршинова, М.Мрачный сам относится к ней с уничижительной снисходительностью.

Вопрос об интеллигенции тесно связан с проблемой элитных групп как таковых, и прежде всего - с проблемой взаимоотношения анархистов и народа. П.Аршинов считал, что массы готовы к революции сами по себе¹⁰⁴. Анархисты, объединившись в сильную организацию, должны пробудить в массах революционную энергию.

В.Волин возражал, утверждая, что анархизм всегда будет слаб до революции. Лишь в ходе революции массы станут восприимчивы к анархическим идеям¹⁰⁵. Первая позиция определяла стремление к созданию единой организации с четко выраженной общей идеологией, которую и следует "пробудить" в массах. Вторая концепция позволяла не торопиться с созданием организации, сосредоточившись на теоретической консолидации, на дискуссиях между различными направлениями анархизма “синтезе” их идей. Возникшая в результате теория должна была пригодиться, когда массы станут восприимчивы к ней, а не ранее.

Позиции синдикалистов определялись ориентацией именно на организованное рабочее движение, которое в своей синдикалистской части и считалось наиболее приемлемой организационной формой.

"Свободники" отрицали руководство массами как таковое. В первом же номере своего журнала "Пробуждение" они провозгласили: "Мы против всякого руководства кем бы то ни было во имя чего бы то ни было. Руководство, с нашей точки зрения, допустимо только в отношении самого себя... Мы хотим не руководить, а будить спящих, открывать глаза невидящим, призывать к активности бездеятельных, убеждать сомневающихся в правоте и благородстве нашего идеала"¹⁰⁶. Такая позиция была близка мнению В.Волина, но свободники выступали против его концепции "синтеза", усматривая в ней покушение на плюралистичность анархистского движения. Их устраивало только объединение на основе широчайшей терпимости всех направлений.

Несмотря на существенные разногласия относительно взаимоотношений с движущими силами революции, противоречия между различными группировками анархистов по поводу роли самих движущих сил в революции касались все же нюансов. В центре внимания практически всех группировок (за исключением, разве что, части теоретиков "Пробуждения"¹⁰⁷) стоял именно рабочий класс¹⁰⁸.

Преимуществом рабочего класса считалась его организованность, воспитанная на производстве. Поскольку оба течения стремились именно к индустриальной системе, самостоятельная организованность рабочего класса была главным условием послереволюционного существования общества. Но самостоятельно рабочий класс мог наладить производство лишь при должном уровне образованности. Поэтому анархо-синдикалисты считали просвещение одной из важнейших предпосылок революции¹⁰⁹.

Ориентируясь на рабочий класс, анархисты исходили из посылки М.Бакунина о наибольшем соответствии социальных "инстинктов" рабочих целям анархизма¹¹⁰.

Не менее важным залогом успеха социальной революции М.Корн (вслед за М.Бакуниным) считает союз рабочих и крестьян. Сохраняя роль детонатора революции, рабочие не смогут победить без поддержки крестьян. Отношение крестьянства к революции - это для нее "вопрос жизни и смерти"¹¹¹. М.Корн цитирует М.Бакунина, писавшего о крестьянах: "без них или наперекор им революция все равно не может быть сделана"¹¹².

Общая констатация необходимости крестьянской поддержки для успеха революции характерна для большинства революционных движений того времени. Но бакунизм в этом отношении более радикален. Он отрицает саму возможность принуждения крестьян к подчинению чужим классовым интересам. М.Корн приводит слова М.Бакунина: "Рабочие должны отказаться от всякой претензии навязать свою волю или какой-нибудь свой общественный идеал крестьянскому населению. Это и несправедливо, и неосуществимо"¹¹³.

Если рабочие не будут вести себя с крестьянами как с равными, если попытаются утвердить свое превосходство над сельскими жителями, то деревня встанет на сторону реакции и сделает победу революции невозможной. Превосходство городской культуры над сельской, если оно и существует, не может оправдывать господства города над деревней - в этом случае придется признать оправданность господства более образованной буржуазии над пролетариатом¹¹⁴.

Попытка подавить крестьянство во имя идеалов революции может вызвать только реакцию. М.Бакунин предлагает сценарий возможного развития событий в этом случае: "Они подняли и вооружили против себя всю крестьянскую массу и, чтобы подавить крестьянский бунт, они принуждены были к громадной вооруженной силе, хорошо организованной, хорошо дисциплинированной. Они дали бы армию реакции и породили бы, образовали бы военных реакционеров, чистолюбивых генералов в своей собственной среде. С помощью этой государственной машины они породили бы скоро и государственного машиниста - диктатора, императора"¹¹⁵.

М.Корн привела эту цитату не только для того, чтобы подтвердить правоту М.Бакунина на примере большевиков, проделавших подобную эволюцию. Хотя и косвенно, авторитет М.Бакунина обращен здесь и против "рабочего уклона" анархо-синдикалистов. М.Корн не преминула и прямо уязвить их, отметив по ходу, что "Бакунин - более "чистый синдикалист", чем большинство анархо-синдикалистов нашего времени"¹¹⁶. Анархо-синдикалисты, которые и сами в это время интенсивно работали над изучением бакунинского наследия, учли критику - они уже не позволяют себе выступлений против крестьянских движений в стиле М.Мрачного. Это способствует утверждению точки зрения, в соответствии с которой революция не может делаться как без (против) рабочих, так и без (против) крестьян. Однако роль местности и слоя интеллектуалов в грядущих социальных движениях пока оставалась на периферии внимания “хранителей опыта”.

Отстаивая свою "синтетическую" позицию, В.Волин писал: "Я не против синдикализма: я против его мании величия; я против превращения его (нерабочими верхами) в единую окостенелую и непогрешимую догму - по образу и подобию марксизма и политических партий.

Я не против коммунизма: я против его сектантской узости и нетерпимости, я против его догматического искажения и омертвения.

Я не против индивидуализма, но я против его эгоцентрической слепоты.

Я не против нравственного самосовершенствования, я против превращения его в "единственное средство".

Я не против организации, но я против ее превращения в клетку"¹¹⁷.

Однако такое вполне плюралистичное отстаивание разнообразия методов борьбы анархистского движения несло в себе важную черту, значение которой прояснилось не сразу: для координации разных направлений работы необходима организация, стоящая вне синдикатов, просветительских кружков, повстанческих групп и производственно-потребительских коммун. То, что в устах В.Волина звучало плюралистично, превратилось под пером его коллег в идею анархической партии. Выдвижение этой идеи привело к одному из крупнейших расколов в истории анархистского движения.

4. Гражданская война и диктатура

Подавляющее большинство анархистов не мыслили пути к анархии без насильственной социальной революции. Опыт России, казалось бы, неопровержимо доказывал, что социальная революция без гражданской войны невозможна. По словам П.Аршинова, "гражданская война, ведомая с одной стороны во имя социальной революции, а с другой - против нее, будет длительная и жестокая война"¹¹⁸. С точки зрения П.Аршинова "занятие рабочими фабрик и заводов будет всякий раз по необходимости идти одновременно с решительными вооруженными столкновениями их с государственной властью"¹¹⁹.

Такой взгляд на форму гражданской войны близок синдикалистскому¹²⁰. Однако, как мы видели, анархо-синдикалисты отрицательно относились к повстанческим действиям крестьянства, доверяя информации о кровожадности и даже антисемитизме махновского движения¹²¹.

Однако кроме искаженной информации о махновском движении были и более принципиальные соображения. Гражданская война, при которой страна распадается на территории, контролируемые противниками, способствует формированию механизмов диктатуры во всех противоборствующих лагерях. Г.Максимов писал о большевиках: "Каждый выстрел белогвардейца давал им причину и повод к ущемлению и ограничению революции во славу государства. И на месте старого полицейского государства выросло новое с могучей армией, с полицией, шпионами, судами, тюрьмами, законами, палачами. Последний белогвардейский выстрел означал, что здание нового государства закончено"¹²². Этой "умственной ленью" объясняет М.Мрачный успех вождей, партий и батек в Российской революции.

По мнению М.Мрачного, сам метод повстанческой борьбы делает вождизм и военный авторитаризм неизбежными: "Но мы твердо помним простые и глубокие слова нашего гимна: "никто не даст нам избавления, ни бог, ни царь и ни герой." И не батько, добавим мы, будь он хоть семи анархических пядей во лбу. И не вооруженная армия революционно настроенных повстанцев, хоть бы она вся состояла из Кропоткиных и Бакуниных"¹²³.

Более того, М.Мрачного возмущает "батьковщина", вождизм, присущий крестьянскому движению: "Мы боремся против глубоко вкоренившегося рабского стремления трудящихся передать свою волю, свою самостоятельность благодетелям, пастырям, вождям, партиям, которые уже устроят все к лучшему для нас с наименьшей тратой наших собственных усилий, с наименьшим напряжением собственной воли к действию"¹²⁴.

Таким образом, допуская насильственные методы борьбы, анархо-синдикалисты отдавали себе отчет и в опасностях, таящихся в гражданской войне. Применение насилия против эксплуататоров должно быть организованным, а не хаотичным: "Придется ли на второй день социальной революции применять насильственные меры против сопротивляющейся буржуазии и ее сознательных агентов? - пишет А.Шапиро. - Да, придется, и это должны будут сделать рабочие через свои экономические организации, а отнюдь не через применение суда Линча"¹²⁵. Эти же организации должны создавать и контролировать свои боевые отряды¹²⁶. Идея организованного революционного насилия, противопоставленного "суду Линча", очевидно противоречит тому предпочтению, которое М.Бакунин и П.Кропоткин отдавали стихийной народной расправе.

Если анархо-синдикалисты стремились ограничить насилие социальной революции, то отдельные участники анархистского движения отстаивали мысль о его неприменимости вообще. Отвечая П.Аршинову, призывавшему анархистов готовиться к широкомасштабной гражданской войне, "Рабочий" писал: "Никак нельзя требовать от миролюбивого и глубоко чувствующего толстовца, чтобы он преобразился в кипучего, нетерпимого и мстительного махновца"¹²⁷.

"Рабочий" считает, что основой власти является насилие и, следовательно, "если анархист заявляет себя поклонником организованного насилия, то этим самым он отрицает свою принадлежность к анархизму... Свободолюбие и насилие совершенно противоречат друг другу... Анархизм не может быть навязан, как царизм, демократизм или большевизм"¹²⁸.

Иллюстрируя возможную перспективу "анархической" диктатуры, "Рабочий" комментирует аршиновский "принцип труда" (общество должно удовлетворять потребности только тех людей, которые участвуют в общем труде): "Наступил час, о котором говорит Аршинов. Он проводит в жизнь свой "принцип труда"; он организует армию для защиты революции, то есть, чтобы скашивать тех, кто стоит на дороге к революции, и заставлять работать тех, кто отказывается принять участие в новом производстве; и вот призывает или (скажу мягче) приглашает меня к участию в этой армии; но, так как я, относясь с отвращением ко всяким армиям, хотя бы и "освободительным", решительно отказываюсь от этой унизительной роли, то мой теперешний товарищ - Аршинов - клеймит меня именем контрреволюционера и не только отказывает мне в насущном, но и бросает меня в тюрьму, как это теперь коммунисты делают с анархистами и толстовцами"¹²⁹.

Как мы уже видели, такая критика несколько смягчила формулировки П.Аршинова в его конструктивной программе. Что касается методов ее реализации, то П.Аршинова нельзя было переубедить в том, что "в борьбе за свободу насилие играет огромную роль"¹³⁰. П.Аршинову было легко спорить с "Рабочим" - на стороне насилия стояла мировая анархическая общественность. Так, например, "Рабочий" приводит в подтверждение своих слов цитату одного из теоретиков анархизма Г.Варенда: "Всякий, борясь за свободу, должен всегда помнить, что моя свобода кончается там, где начинается свобода другого"¹³¹. П.Аршинов тут же парирует цитатой из того же Г.Варенда: "я признаю насилие и вооруженную борьбу как средство самозащиты против преследований..."¹³². Но как отличить самозащиту от победоносного наступления?

Пацифистские доводы в это время не действовали на массы анархистов. Но они способствовали укреплению оборонительного подхода к насилию (на этом подходе основана и формулировка Г.Варенда). "Рабочий" видит в организованном насилии призрак ВЧК, а в стихийной массовой расправе трудящихся над эксплуататорами не менее омерзительное явление, чем сама эксплуатация: "Когда я вижу костлявую фигуру, согнутую над верстаком, и рядом с ней плотного, краснощекого финансового владыку, разгуливающего взад и вперед по своей конторе - я возмущаюсь, страдаю и протестую.

Когда я вижу, что сотни и тысячи недавно сгорбленных, но вдруг выпрямившихся людей прижимают к стене бледного, окровавленного и испуганного обладателя конторы - я опять таки страдаю, негодую и протестую"¹³³.

Эти благородные слова перекликаются с осуждением "суда Линча" анархо-синдикалистами. Но и организованное насилие неприемлемо для "Рабочего". Каким образом революция сможет противостоять армии эксплуататоров? Отсутствие ответа на этот вопрос у "Рабочего" делало его позицию уязвимой с точки зрения большинства анархистов, стремившихся к победе анархизма в ближайшее время. Лишь с конца 20-х гг. взгляды "Рабочего" начнут широко пропагандироваться журналом "Пробуждение". Сравнивая статьи "Рабочего" и автора "Пробуждения" М.Сука, можно предположить, что это одно и тоже лицо (или люди с предельно близкими взглядами).

Однако уязвимость позиции "Рабочего" не делала сильнее позицию П.Аршинова. Его попытки разъяснить безвластный характер анархистского насилия выглядят неубедительно: "Да, революционное насилие неизбежно и необходимо. Но насилие это не имеет ничего общего с властью. Ведь идея захвата власти предполагает не акты революционного насилия, а организацию нового государства, приспособленного к потребностям господствующей партии"¹³⁴. Из этого положения не ясно, почему государство, являющееся, с точки зрения традиционного анархизма, системой организованного насилия, не может вырасти из насильственных "революционных акций" организации, называющей себя анархистской.

Признание широкомасштабного организованного насилия доходило у П.Аршинова до признания диктатуры, если только она не направлена против рабочего класса: "Признавая диктатуру как средство лишения буржуазии власти и социальных привилегий, рабочий класс никогда не признает ее как систему управления его жизнью"¹³⁵. Это положение уже так близко коммунистической идее диктатуры пролетариата, что выходит за рамки собственно анархистской теории, всегда отрицавшей любые формы диктатуры. Видимо, такой вывод, логично вытекающий из взглядов П.Аршинова на насилие, вызвал отторжение даже среди его ближайших сторонников. Во всяком случае, повторения подобных признаний П.Аршинов не позволяет себе до 1931 г. Однако, тяготея к идее пролетарской диктатуры, П.Аршинов занимает наиболее близкую к коммунизму позицию в анархистском идейном спектре.

В анархистской среде доминировало мнение, выраженное М.Корн: "Основная анархическая истина - что силою можно бороться только против угнетающей силы, что мысль и мирная деятельность не могут подлежать никакому стеснению..."¹³⁶

1. Voline V. Unknown revolution. Chicago 1974. P. 219.

2. Первый съезд профессиональных союзов. Стенографический отчет. М. 1918.

С. 241.

3. Там же.

4. См. "Рабочий путь" N 1.

5. См. "Анархический вестник" NN 1-2.

6. См. "Пробуждение". NN 1,8

7. Avrich P. Op. cit. P. 247.

8. См. "Анархический вестник" N 7; "Дело труда" NN 4,5.

9. См. "Дело труда" N 16, 19.

10. Там же. NN 11-18.

11. Skirda A. Autonomie individuelle et force collective. Paris, 1987. P. 174.

12. Ответ...

13. Maximov G. Constructive anarchism. Chicago. 1952.

14. “Дело труда”. N 28. С. 4.

15. См. "Пробуждение" N 8; Gomes Casas J. Anarchist organisation. The history of

the FAI. Montreal-Buffalo, 1986.

16. Skirda A. Op. cit. P. 184.

17. См. "Пробуждение" N 8.

18. Там же. NN 70-71.

19. “Рабочий путь”. N 1. С. 5.

20. Там же. С. 7.

21. Там же. N 2-3. С. 4.

22. Там же. С. 5.

23. Там же. N 1. С. 6, N 2-3. С. 5.

24. Там же. N 4. С. 2.

25. “Анархический вестник”. N 2. С. 37.

26 . Аршинов П.А. История махновского движения. С. 40.

27. “Анархический вестник”. N 2. С. 37.

28. Там же.

29. “Рабочий путь”. N 4 С. 3.

30. Там же. С. 2-3.

31. Там же. С. 3.

32. Там же. С. 4.

33. Там же.

34. Там же.

35. Там же.

36. “Анархический вестник”. N 2. С. 11.

37. Там же. N 3-4. С. 5.

38. Там же.

39. Там же. С. 6.

40. Там же.

41. Там же. N 3-4. С. 6.

42. Там же. N 2. С. 13.

43. Там же. С. 15.

44. Там же.

45. Там же.

46. Там же. N 3-4. С. 6-7.

47. Там же. С. 7.

48. Там же. N 2. С. 15-16.

49. Там же. С. 16.

50. Например, Там же. N 5-6. С. 20.

51. Там же. С. 21-22.

52. Там же. N 2. С. 14.

53. Там же.

54. “Рабочий путь”. N 4. С. 4.

55. Голос труженика. N 1. С. 24.

56. Там же.

57. Там же. С. 24-25.

58. Там же. С. 25-26.

59. Там же. С. 25.

60. “Рабочий путь”. N 1 С. 15.

61. Там же. N 6. С. 4.

62. Там же. С.4-5.

63. “Дело труда”. N 5. С. 7.

64. Там же. С. 8.

65. Там же. N 6. С.4.

66. Там же. С.5.

67. Там же. N 7-8. С. 3.

68. Там же.

69. Там же. С. 3-4.

70. Там же. N 6. С. 5.

71. “Анархический вестник”. N 1. С. 30.

72. Там же.

73. Там же, С. 32.

74. Там же, С. 12, 32.

75. “Рабочий путь”. N 1, С. 7.

76. “Анархический вестник”. N 2. С. 17-18.

77. “Рабочий путь”. N 1. С. 7-8.

78. “Анархический вестник”. N 2. С. 8.

79. Там же. N 3-4. С. 21.

80. Там же, N 5-6. С. 12.

81. “Рабочий путь”. N 1. С. 7.

82. “Анархический вестник”. N 2. С. 17.

83. Там же, N 5-6. С. 11.

84. “Дело труда”. N 1. С. 6.

85. Там же.

86. См., например, “Рабочий путь”. N 1. С. 4.

87. “Анархический вестник”. N 5-6. С. 20.

88. Там же. N 1. С. 28.

89. “Рассвет”. N 263. 11.04.1925. С. 2.

90. “Дело труда”. N 4. С. 4.

91. Там же. N 6. С. 5.

92. Там же. N 68-69. С. 5.

93. Там же. N 6. С. 4.

94. Там же. N 9. С. 11.

95. Аршинов П. История махновского движения. С. 74.

96. Там же. С. 37.

97. Там же. С. 68.

98. Там же. С. 71.

99. Там же. С. 67.

100. “Анархический вестник”. N 1. С. 27.

101. “Рабочий путь”. N 5. С. 2.

102. Там же.

103. Там же. С. 15.

104. “Анархический вестник”. N 3-4. С. 5.

105. Там же. N 5-6. С. 12.

106. “Пробуждение”. N 1. С. 3.

107. Там же. N 3. С. 8.

108. “Рабочий путь”. N 4. С. 2; “Дело труда”. N 1. С. 1-2, N 9. С. 11.

109. “Голос труженика”. N 1. С. 22.

110. “Дело труда”. N 13-14. С. 4-5.

111. Там же. С. 3.

112. Там же. С. 4.

113. Там же.

114. Там же.

115. Там же.

116. Там же. С. 5.

117. Там же. N 5. С. 8.

118. “Анархический вестник”. N 3-4. С. 4.

119. “Рабочий путь”. N 2. С. 5.

120. Там же. N 5. С. 16.

121. Там же. N 1. С. 6.

122. Там же. N 4. С. 2.

123. Там же. С. 1.

124. Там же. N 1. С. 2.

125. Там же. N 4. С. 2-3.

126. “Анархический вестник”. N 5-6. С. 19.

127. Там же.

128. Там же. С. 20.

129. Там же. С. 23.

130. Там же. С. 20.

131. Там же. С. 24.

132. Там же. С. 20.

133. “Дело труда”. N 4. С. 6.

134. Там же. N 6. С. 2.

135. Там же. С. 5.

136. Там же. N 13-14. С. 12.