Перевод ст. В. Чопа "РАННЯЯ БИОГРАФИЯ НЕСТОРА МАХНО:ИСТОЧНИКИ И ИСТОРИОГРАФИЯ"

Очередной перевод для ознакомления и критики-обсуждения.
Планировал закончить его к новому году, но как говорится "жизнь играет человеком" - заболела и умерла 25 декабря мама, поэтому почти на месяц все застопорилось. Но лучше поздно чем никогда.
Итак, читаем, критикуем...

В. ЧОП

РАННЯЯ БИОГРАФИЯ НЕСТОРА МАХНО:
ИСТОЧНИКИ И ИСТОРИОГРАФИЯ

История украинской революции и национально-освободительной борьбы 1917 - 1923 гг. изучена крайне неравномерно. В то время как история киевских правительств на протяжении минувшего столетия была довольно подробно проанализирована в общих и специальных работах, история украинского повстанческого движения и по сей день продолжает оставаться явлением весьма слабо исследованным. Череда прискорбных лакун существует в ней даже среди традиционных направлений исследования, таких, например, как персоналии выдающихся личностей. Ограниченность наших знаний даже о наиболее известных повстанческих лидерах сразу бросается в глаза, не говоря уже о тех, которые не успели на всеукраинском уровне прославить свои имена. Общая численность повстанческих предводителей составляет несколько сотен человек, но практически все их жизнеописания на сегодняшний день представляют собой лишь общие наброски, подробности же их ранних, дореволюционных биографий, за редким исключением, не известны совсем.
Наряду с этой неутешительной констатацией отметим, что влияние украинского повстанчества на ход исторического процесса и масштабы совершенных его предводителями дел, несомненно, заслуживают внимания и уважения современного общества. А потому изыскание дополнительных сведений об этих людях является своего рода данью уважения нашим предкам. Проведение глубоких биографических исследований в этом направлении должно стать одной из важнейших задач украинской исторической науки. Неудовлетворительное же состояние наших познаний по данной проблематике обусловлено несколькими причинами. Во-первых, подавляющее большинство повстанческих атаманов вышло из низших слоев украинского общества, жизнь которых была относительно слабо задокументирована. Во-вторых, в годы войны распространение информации частного характера, даже в кругу ближайших соратников, было весьма опасным для родственников и друзей атамана. И наконец, после общего поражения движения потери повстанцев были настолько значительными, что о дореволюционном житье-бытье его участников зачастую просто уже некому было рассказать.
Сложившаяся ситуация требует своего исправления посредством проведения упорной поисковой работы новых источников, а уже имеющиеся материалы XIX - начала XX в. должны быть подвергнуты всестороннему источниковедческому анализу. Из существующих на сегодняшний день наработок в этом направлении можно выделить лишь работы писателя Р. Коваля1, а также историков В. Савченко2 и В. Горака3, не более того. И это значит, что мы лишь приступили к выполнению той громадной работы, которую предстоит сделать.
Однако у всяких правил есть свои исключения. Применительно к нашей теме таким отрадным исключением является наиболее известный и влиятельный атаман, человек, в значительной мере олицетворяющий собой все украинское повстанческое движение, не смотря на довольно большой разброс в политической ориентации составлявших его группировок, имя которому Нестор Иванович Махно. На протяжении многих лет в историографии революционного периода бытовало мнение, что обстоятельства жизни Н. Махно достаточно хорошо известны историкам.
Однако наличие нескольких подробных источников, описывающих детские и юношеские годы будущего атамана, таило в себе скрытую опасность. Исследование ранней биографии Н. Махно десятилетиями опиралось на использование источников с чрезвычайно низкой аутентичностью, позаимствованных из мемуарного комплекса русской эмиграции. Русскоязычная эмигрантская литература и публицистика отличалась от своих украинских и советских аналогов тем, что всегда, с самого начала своего существования, уделяла большое внимание фактам именно частной жизни исторических персон, в то время как революционная публицистика и мемуаристика считали сообщение данной информации своеобразным проявлением нескромности и самолюбования, печатая в первую очередь рассказы об общественных делах и борьбе, а не о личной жизни, да к тому же еще и в старорежимные времена.
Благодаря этим обстоятельствам, первоначальным комплексом источников по ранней биографии Н. Махно стали опубликованные в 1921 - 1922 гг. работы А. Ветлугина4 (В. И. Рындзюна), Н. Герасименко5 и Г. Игренева6, в значительной степени базировавшиеся на данных полулегендарного характера с вкраплениями сознательной дезинформации, являвшейся неотъемлемой частью информационной войны с махновщиной.
Первым и достаточно солидным по объему источником информации о махновщине для европейского общества стал очерк Н. Герасименко <Махно>, вышедший в Берлине в 1922 г. В формировании довольно <трепетного> отношения исследователей к данному творению определяющую роль сыграл фактор <первенства> - Н. Герасименко своим очерком опередил не только историков, но и самих махновцев, активно готовивших в это время к печати <Историю махновского движения> П. Аршинова. Определенную рекламу очерку также сделала и попытка адвоката Я. Ягудзинского приобщить его к оправдательным материалам судебного процесса над Н. Махно и его ближайшим окружением в Варшаве в 1923 г. И хотя суд отклонил предложение адвоката и очерк Н. Герасименко не рассматривался в качестве оправдательного документа, реклама ему все же была сделана. Сам Н. Махно ознакомиться до суда с очерком Н. Герасименко не смог, а после было уже поздно: не смотря на то, что Батька прилюдно называл творение Герасименко <вздором>, оно стало широко известным и цитируемым как в Европе, так и в СССР. Причем популярности очерка в <стране Советов>, видимо, способствовал тот факт, что полковник Н. Герасименко в эмиграции был перевербован советской агентурой (по крайней мере, с таким обвинением он привлекался к судебной ответственности в Чехословакии в середине 20-х гг. ХХ ст.).
Так или иначе, но в 1927 г. текст очерка в виде отдельной брошюры был издан в СССР, а в следующем, 1928 г., переиздан вторично, поменяв при этом свое название и качественный уровень. В Союзе материал стал называться <Батька Махно: мемуары белогвардейца> и вышел в свет под редакцией и с предисловием историка П. Щеголева, специалиста по русской истории XIX в., что придало публикации определенную солидность7.
Легкость авторского изложения и постоянное его обращение к обстоятельствам личной жизни Н. Махно вызвало беспрецедентное в махноведении использование этого источника по обе стороны советской границы вплоть до XXI в. Во время <перестройки> текст очерка Н. Герасименко был более 10 раз перепечатан в советской периодике различного уровня, а также выдержал несколько переизданий в виде отдельных книг и брошюр8. Довольно пространную информацию, изложенную Герасименко в разделе <Махно до революции 1917 года>, можно привести в следующем сжатом изложении.
Согласно авторской версии, Н. Махно родился в 1884 г. в семье малоземельного крестьянина-бедняка, занимавшегося скупкой рогатого скота и свиней для мариупольских мясников. До 11 лет Нестор, параллельно посещая земскую школу, помогал отцу в разделывании свиных туш, а затем был отправлен в Мариуполь в ученье к приказчику галантерейного магазина, где мстительный и замкнутый в себе подросток зарекомендовал себя подлым и скрытным хулиганом. Вскоре изгнанного с работы и избитого за это отцом Нестора отдали в типографию для обучения ремеслу наборщика. Эта наука пришлась ему по душе: он освоил типографскую работу, начал учиться и вскоре повстречался со своим учителем-анархистом В. Волиным (Эйхенбаумом). Спустя некоторое время Н. Махно сдал экзамен на сельского учителя и, после недолгой работы в одном из сел, вернулся в Гуляй-Поле. Вернувшись домой, он собрал из местной молодежи банду, громившую погреба односельчан и обиравшую свадебные кортежи, члены которой стали фактически хозяевами села, отчасти благодаря тому, что Н. Махно завел дружбу с местными чинами полиции. В 1906 г., во время революционных волнений, он организовал нападение на Бердянское уездное казначейство, во время которого совершил тройное убийство, за что и попал на каторгу.
Уже при первых нерешительных попытках научного анализа этого творения выяснилось, что оно не является ни историческим исследованием, ни <мемуарами белогвардейца>, а представляет собой скорее коллекцию слухов, авторских гипотез и непроверенной информации, по количеству которой работа Н. Герасименко стала своего рода чемпионом. А уж применительно к ранней биографии Н. Махно, данными, приведенными в его очерке, и вовсе не стоит пользоваться.
Однако при всем при этом автора все же нельзя обвинить в сознательной лжи, ведь помимо активного использования слухов, стремительно распространявшихся по Украине, Н. Герасименко имел довольно солидных - по его мнению - информаторов. Ими были засланные Н. Махно весной 1920 г. на службу в Русскую армию генерала П. Врангеля повстанцы. Генерал Врангель, согласившись с предложением генерала Я. Слащева, дал свое согласие на привлечение махновцев к совместной борьбе против большевиков. Узнав об этих намерениях, Н. Махно повел с белогвардейцами на редкость коварную игру9: несколько атаманов перешли на сторону <кадетов> и, заверив последних в своей лояльности, приступили к формированию из бывших повстанцев и местных крестьян <бригады имени Батьки Махно>10. В середине октября 1920 г. эта бригада открыла фронт наступающим частям Революционной Повстанческой армии Украины (махновцев), что и стало главной причиной потери белогвардейцами Северной Таврии и их поспешного отступления за Перекоп11.
Один из таких атаманов-перевертышей - Никита Чалый - и стал информатором Н. Герасименко12, в разговорах с которым этот атаман местного значения самозабвенно врал, набивая себе цену. И действительно, откуда ему было знать подробности биографии Н. Махно, если он не был ни близким знакомым Батьки, ни даже гуляйпольцем ? Словоохотливый атаман происходил из крестьян-середняков с. Заливное, что находится ныне в Новониколаевском районе Запорожской области. Его отряд действовал в основном в районе, расположенном чуть южнее ст. Синельниково13, а иногда и вовсе перебирался в правобережную часть Екатеринославской губернии14. В разговорах с полковником-краеведом Н. Чалый выдавал себя за бывшего матроса-потемкинца и рассказывал захватывающие истории из тюремной жизни Н. Махно, а так же о своих совместных с ним мытарствах на Акатуйской каторге. Начальник штаба РПАУ(м) В. Белаш в именном комментарии к своим воспоминаниям называл Н. Чалого <политически недалеким человеком>15, и, похоже, считал его таковым не только в политическом отношении. Однако, как бы там не было, Чалый и Ко, водя за нос Н. Герасименко, и не подозревали, что последний, с помощью их баек, на протяжении нескольких десятилетий будет водить за нос профессиональных историков.
Что позволяет нам сегодня говорить о том, что Н. Герасименко составил предложенную им публике биографию Н. Махно именно со слов самих махновцев ? Это, прежде всего, то, что <биография> Батьки составлена из фрагментов биографий двух наиболее приближенных к нему повстанцев, конкретной информацией о которых могли владеть лишь махновцы. Здесь, в первую очередь, речь идет о личном друге и заместителе Н. Махно (<адъютанте> по махновской терминологии) Григории Василевском, который действительно был сыном скупщика свиней из Гуляй-Поля16. Вторая же составляющая <биографии> Н. Махно - факты из жизни последнего начальника штаба Повстанческой армии Александра Тарановского17, уроженца Мариупольщины, в юности переселившегося в Гуляй-Поле и долгое время работавшего приказчиком в гуляйпольских лавках18.
Год рождения Батьки - 1884 - был взят Н. Герасименко произвольно, но с таким расчетом, чтобы до революции 1905 г. Н. Махно мог бы успеть сдать экзамен на должность сельского учителя. Версия о том, что по профессии Н. Махно был сельским учителем, была достаточно широко распространена еще в 1919 г. и многими считалась бесспорной, а в литературу ее в 1921 г. ввел уже упоминавшийся нами публицист-эмигрант А. Ветлугин19. Заключительным компонентом повествования о дореволюционной жизни Н. Махно стали слухи о деятельности в Гуляй-Поле анархистской организации <Союз бедных хлеборобов>, чья культурно-просветительская и террористическая деятельность трансформировались молвой в бесчинства шайки сельских хулиганов.
Разбор бытовавших в русской эмигрантской литературе версий, излагающих причины, приведшие Н. Махно на каторгу, является темой особого разговора. Так, согласно сообщению бывшего екатеринославца Г. Игренева, Н. Махно из корыстных побуждений убил родного брата20. А. Ветлугин опровергает Игренева, утверждая, что Махно отправился на каторгу за убийство уездного предводителя дворянства, мотивы которого остались неизвестными21, однако Елена Извольская, дочь бывшего царского посла во Франции, уточнила причину этого поступка, согласно которой уездный предводитель <имел неосторожность прийти проверить некоторые подозрительные счета>22. Здесь следует отметить, что уездным предводителем александровского дворянства в начале ХХ в. был известный украинский ученый и этнограф Яков Новицкий, которого, как известно, никто топором не рубил и который, действительно, встречался с Н. Махно, но только в 1919 г., причем эта встреча не стала для Я. Новицкого фатальной, поскольку скончался ученый в 1925 г.23
Казалось бы, сложилась ситуация, когда возмущенные подобными измышлениями анархисты и уцелевшие махновцы должны были бы приложить все усилия, чтобы ознакомить общественность с собственной версией биографии своего лидера. Однако в книге П. Аршинова рассказ о юности Н. Махно занимает всего лишь один абзац24. Принимая во внимание, что информатором П. Аршинова был сам Н. Махно, можно утверждать, что последний сознательно не захотел делиться с автором подробностями своей биографии. Учитывая тот факт, что за шесть лет тюремного заключения, проведенных в одной камере, и за два года последующего - бок о бок ! - фронтового житья Н. Махно практически ничего не рассказал П. Аршинову о своей личной жизни, возникают серьезные сомнения в традиционном восприятии П. Аршинова как <идейного учителя> и <наставника> Н. Махно25. Для восполнения в своей книге пробела, связанного с детством и юностью лидера движения, П. Аршинову пришлось воспользоваться данными из <Записок> Н. Махно. Писать их Батька начал именно для <Истории махновского движения>, однако собранный материал, передававшийся Аршинову, в течение 1919 - 1921 гг. утрачивался последним четырежды. Самой тяжелой стала потеря материалов в 1921 г., когда на конспиративной квартире в Харькове чекисты захватили махновский архив, переданный П. Аршинову в декабре 1920 г.26 Но не смотря на это, в 1923 г., параллельно с книгой П. Аршинова, <Записки> Н. Махно были опубликованы в первом номере берлинского периодического издания <Анархический вестник>27. Копии этих биографического характера записей при желании можно найти в фондах ЦГАВОВУ28.
Информация, представленная в <Записках>, имеет весьма общий характер и практически лишена какой-либо конкретики. Другие публикации Н. Махно также не отличаются информативностью в описании интересующего нас периода. Так, в своих мемуарах, вышедших тремя книгами в 1926 - 1934 гг., Н. Махно лишь в одном эпизоде описывает события, произошедшие до 1911 г., а именно - свой арест в 1909 г., во время которого полицейские грубо обыскали его престарелую мать29. В статьях, написанных для различных русскоязычных анархистских изданий Европы, развернутого повествования о своей молодости Н. Махно также не оставил.
Казалось бы, на этом можно было поставить точку - Н. Махно по каким-то причинам о себе писать не хотел и не писал. Однако в такое положение дел поверили не все. Французский историк украинского происхождения Александр Скирда в ходе эвристической работы перебирая на первый взгляд однотипные перепечатки одних и тех же <записок> Н. Махно, публиковавшихся в малотиражных американских анархистских изданиях, обнаружил-таки достаточно подробные воспоминания Н. Махно о своей молодости, которые были напечатаны и даже частично переведены на иностранные языки в журналах <Американские известия> (1923 г.) и <Рассвет> (1925 г.). На основе этих материалов, носящих мемуарный характер, А. Скирда написал вторую и третью части своей монографии, которые кардинальным образом отличаются от аналогичных разделов в работах других историков30. Но книга А. Скирды вышла своим первым изданием только в 1982 г., до этого же в Европе распространилось и утвердилось мнение о том, что о своих детских и юношеских годах Н. Махно отчего-то вспоминал с большой неохотой. Это обстоятельство дало основание исследователям заподозрить Н. Махно в умышленном нежелании говорить о своей ранней биографии, а потому скромность и лаконизм Махно начали восприниматься, с одной стороны, как стремление к замалчиванию компрометирующих его обстоятельств, изложенных другими авторами, а с другой - как попытка реабилитировать себя при помощи выгодной и поэтому слаболегендированной информации. Символом поражения анархистов в борьбе с <мемуарами белогвардейцев> стала ситуация, когда приведенные Н. Герасименко даты и события стали вытеснять из историографии факты, изложенные непосредственно самим Н. Махно. Это привело к тому, что выводы, придти к которым возможно лишь при условии использования работы Герасименко, распространились повсюду, вплоть до работ западных советологов, посвященных общей истории СССР (см., например, Е. Карра31).
Определенную роль здесь сыграло и то обстоятельство, что рассказ о первых двадцати годах жизни Н. Махно в изложении П. Аршинова32, да и его самого, не смог поразить воображения публики, в отличие от эффектных россказней Н. Герасименко и Ко о зарезанных свиньях и поломанных аршинах. Дело в том, что к моменту выхода работ П. Аршинова и Н. Махно в обществе успело прочно укорениться мнение о том, что в жизни такого человека как Батька просто не могло не быть криминальных или романтических похождений. Как образно сказал М. Алданов, <: литература давно его (Н. Махно - В. Ч.) себе присвоила. Описывали его и эмигрантские беллетристы, и советские, и иностранные. Для иностранных он был настоящим кладом. И фамилия его, и титул, и название его столицы - Гуляй-Поле, все, будто нарочно, было в залихвацком, черноземно-шашлычном стиле. Для полноты художественного эффекта Махно должен был бы оказаться незаконнорожденным сыном царского любимца, князя Иримова. По стилю Махно был в наивысшей степени Batelier de la Volga - лучше просто и желать нельзя>33.
Вообще, Марка Алданова можно считать наиболее объективным и взвешенным исследователем биографии Н. Махно среди русских эмигрантских авторов. Известный писатель-историк обратился к махновской тематике в очерке <Взрыв в Леонтьевском переулке>, напечатанном в парижской русскоязычной газете <Последние новости> в феврале 1936 г. В нем М. Алданов следующим образом описывает ситуацию, сложившуюся в европейской историографии, посвященной личности Н. Махно: <По сути, мы почти ничего не знаем о нем. Согласно одним свидетельствам - он сын малоземельного крестьянина, согласно другим - сын мелкого торговца. Герасименко рассказывает о его детстве в мариупольской галантерейной лавке и сорока сломанных о его голову аршинах. По свидетельству Аршинова, в детстве Н. Махно был пастухом. Общепринятая версия гласит, что по профессии он - школьный учитель, но у Кубанина (т. е. в книге М. Кубанина <Махновщина> - В. Ч.) говорится, что он был маляром. На каторгу он попал то ли за убийство пристава, то ли за ограбление Бердянского уездного банка>34.
Довольно долгое время, в силу малого числа источников по ранней биографии Н. Махно, критическое отношение к ним сводилось к тому, что авторы просто не воспринимали эти сообщения. Уже упоминавшийся М. Алданов называл их не иначе, как <художественным нагромождением ужасов>35. Однако некоторые современные исследователи решил найти компромисс в ситуации с использованием материала, вышедшего из-под пера русских эмигрантов, который заключался в выборочном употреблении фактов. Так, если, к примеру, данные, сообщенные Н. Герасименко, не соответствовали информации, содержащейся в найденных архивных документах, либо других, более аутентичных, источниках, то они отбрасывались. Если же на момент написания работы альтернативные источники отсутствовали, информация из Герасименко продолжала использоваться и далее. В качестве характерного примера такого подхода можно привести описание галантерейной науки Н. Махно, которое удержалось в историографии вплоть до конца ХХ в.
Но даже такой принцип для большинства работ был не характерен. В большинстве случаев критическое отношение к этим источникам отсутствовало и сообщения русских эмигрантов принимались на веру безоговорочно. Пережитки подобного подхода в какой-то мере сохранились в российской историографии и по сей день36. Так, в журнале <Москва> Б. Лавров убежденно пишет о том, что Н. Махно еще в детстве стал завзятым резаком, который, не смотря на юный возраст, в миг, одним ударом, вгонял нож прямо в сердце свинье, и что этот талант очень пригодился Н. Махно, когда он занялся революционной деятельностью37.
Но что мы все о Герасименко, да о Герасименко ? А как относительно других авторов ? Прочие белоэмигрантские авторы не приводили в своих работах подробного описания жизни Н. Махно до революции 1917 г., однако, к сожалению, их отрывочные сообщения по уровню достоверности ничуть не лучше сообщений Н. Герасименко, да и выводы современных историков, сделанные на базе этих работ, ничем не лучше, чем герасименковские. Так, в одном из последних позитивистских исследований гражданской войны, книге В. Шамбарова <Белогвардейщина> (М., 2002), можно прочитать, что Н. Махно был осужден за убийство уже в тринадцатилетнем возрасте38. Каким образом автор пришел к такому довольно страшному выводу ? Путем объединения двух свидетельств: сообщения Г. Игренева о том, что впервые Н. Махно был осужден за убийство в 1902 г.39, и традиционного для советской историографии года рождения Н. Махно - 1889. Вот и получите тринадцатилетнего тинейджера-убийцу. Есть, правда, два маленьких <но>: в 1902 г. Н. Махно никакого убийства не совершал и родился он вовсе не в 1889 году.
Но почему тогда этого не знает В. Шамбаров40 ? Потому что он работает в общем русле современной российской историографии революционного периода, для которой характерно незнание последних наработок, сделанных в этой области их украинскими коллегами41. Даже у довольно опытного историка, придерживающегося такого принципа, рано или поздно возникает иллюзия <исторического тумана>. Так, известный российский исследователь С. Семанов пишет: <Первые тридцать лет его (Н. Махно - В. Ч.) жизни покрыты историческим туманом, который уже наврядли удастся когда-либо рассеять>42. Уже упоминавшийся В. Шамбаров после откровений о малолетнем убийце продолжает: <Далее в его биографии сплошной туман>43.
Однако украинские специалисты, изучающие интересующий нас период, никакого тумана не наблюдают. Обнаружение новых источников, освещающих раннюю биографию Н. Махно, а также применение методики источниковедческого анализа к уже введенным в научный оборот, позволило создать абсолютно новую версию жизнеописания дореволюционного периода нашего героя, даже по сравнению со взглядами десятилетней давности, и в частности с теми, которые разделял автор этих строк44.
В качестве хронологических рамок исследования вполне логично выбрать временной отрезок между 1888 и 1911 годами, то есть промежуток времени от рождения Н. Махно до достижения им совершеннолетия (21 год) согласно нормам тогдашнего российского законодательства. Именно в этот период происходило формирование личности будущего предводителя повстанцев и закладывались основы его характера, и именно этот временной отрезок содержит ответ на вопрос, что подтолкнуло Н. Махно к революционной деятельности в ее террористической разновидности, требовавшей от своих адептов фактически самопожертвования ? И какие обстоятельства жизни и особенности характера Н. Махно способствовали этому ?
Сразу же хотелось бы отмести все рассуждения о неактуальности исследования подобного рода, о его ненужности или несвоевременности. Судьба Н. Махно была во многом типичной для украинского села, а потому позволяет хотя бы отчасти разобраться в общей ситуации, сложившейся на Украине в начале ХХ в., понять скрытые механизмы украинского повстанческого движения, а особенно его анархистской составляющей - явления, ставшего полной неожиданностью как для украинских, так и для зарубежных политиков. Думается, что именно исследование отдельных судеб отдельных индивидуумов способно в конце концов дать общее видение социально-психологической обстановки в среде южноукраинского крестьянства на изломе XIX - XX вв.
Из вышеизложенного видно, что ни один из периодов жизни Н. Махно не подвергся таким фальсификациям и не был настолько перегружен непроверенной информацией, как его детство и юность, но что самое печальное - последствия такого положения дел будут сказываться, наверное, еще не одно десятилетие. Своеобразным показателем данной ситуации является проблема точного установления места и даты рождения Н. Махно.
В первых советских исторических исследованиях 20 - 30 гг. годом рождения Н. Махно назывался 1889. Эта информация была позаимствована из книги П. Аршинова, имевшейся в СССР в единственном экземпляре, хранящемся в спецхране Центральной научной библиотеки им. В. И. Ленина в Москве. Эту же дату считал верной и сам Н. Махно, который, как выяснилось позднее, точной даты своего рождения не знал. Подтверждением этому может служить имеющаяся в распоряжении историков фотокопия профсоюзной анкеты Н. Махно, которая была заполнена им в 1917 г. Данный документ был обнаружен еще в 1920 г. и опубликован с пропагандистскими комментариями в виде отдельной листовки, призванной доказать, что Н. Махно никогда не был школьным учителем45. Широкой общественности фотокопия этого документа стала известна благодаря публикации в одном из номеров журнала <Огонек> за 1926 г.46
В этом документе, датированном 3 ноября 1917 г., Н. Махно указал свой возраст - 28 лет, что автоматически означает, что годом своего рождения он считал 1889 г. В <записках>, написанных в 1919 - 1921 гг., датой своего рождения Н. Махно называл 27 октября 1889 г.47 Родственники Н. Махно, проживавшие в Гуляй-Поле, так же не придавали большого значения уточнению этой даты и в свою очередь считали, что Нестор родился <на Покров>, т. е. 14 октября48. Того же мнения была и первая жена Н. Махно - А. Васецкая49.
Однако позднее, благодаря <триумфальному шествию> очерка Н. Герасименко, появилась новая дата рождения Н. Махно - 1884 г., которую начали использовать как зарубежные справочные издания, так и советские украинские50. Со временем появилась еще одна дата - 27 октября 1884 г., являющаяся простым механическим соединением числа и месяца первого варианта с годом второго. Дело уточнения дня рождения Н. Махно немного сдвинулось с места в 1967 г., когда в журнале <Вопросы истории> вышла статья С. Семанова <Махновщина и ее крах>51. Ознакомившись с ней, редактор издательства <Советская энциклопедия> историк Ю. Шебалдин известил автора о том, что получил справку от Гуляйпольского ЗАГСа, согласно которой Н. Махно родился 27 октября 1888 г. С. Семанов в это время как раз готовил тематическую биографическую статью для пятнадцатого тома <Большой Советской энциклопедии>, выход которого планировался в 1974 г.52, а потому данная информация пришлась весьма кстати. Однако, ознакомившись с вышедшим из печати томом, автор заметил, что в его статье указана другая дата рождения Н. Махно, а именно - 17 (29) октября 1889 г. С. Семанов потребовал объяснений и сотрудники редколлегии ответили, что решили будто последний сделал случайную описку53. Впрочем, московский историк гневался зря: и этот вариант датировки оказался неточным, хотя и в гораздо меньшей степени, чем предыдущие.
Одним из виновников сложившейся ситуации стала мать Н. Махно - Евдокия Махно. В выписке из приходской метрической книги, служившей в те времена для многих российских подданных своеобразной заменой паспорта и прочих официальных документов, дата рождения ее сына была указана неверно. Причем сделано это было умышленно, и возможно за взятку. Подобные вещи делались для того, чтобы на год продлить своему сыну детство и отсрочить время призыва на военную службу. Для Нестора это было особенно актуально, поскольку, удавшись в мать, он рос малорослым подростком.
Неоспоримым аргументом в решении данной проблемы могли бы стать лишь записи церковно-приходской метрической книги (<метрики>) - первого документа для всего православного населения XIX в. Не смотря на известную ограниченность информации, содержащейся в данном документе, <метрика> может дать в наше распоряжение целый ряд интересных фактов: общественный статус как родных, так и крестных родителей новорожденного; точную дату его рождения и крещения; сведения о священнослужителях, совершивших обряд и сделавших соответствующие регистрационные записи. Благодаря правилу обязательной передачи в конце каждого года одного экземпляра метрических записей в местное духовное управление, вероятность того, что данные метрические книги уцелели, была довольно высока.
Вопрос о том, кому принадлежит первенство в нахождении <метрики>, на сегодняшний день не имеет однозначного ответа. Если верить сообщению З. Дубровского, он обнаружил выписку из метрической книги среди материалов Гуляйпольского районного краеведческого музея (ГРКМ), в <тетрадях Ф. Куща>, еще в конце 70-х гг. ХХ в.54 Однако, независимо от первого открытия, установление точной даты рождения Н. Махно стало возможным в середине 80-х гг. ХХ в. благодаря стараниям работников ГАЗО, обнаруживших интересующий нас источник в фонде Р-5593 (<Коллекция метрических книг регистрации актов гражданского состояния церквей Запорожской области>). Впервые данные метрической книги в историографию ввел В. Волковинский в своих публикациях 1988 - 1989 гг.55, спустя ровно сто лет после того, как интересующие нас записи были сделаны в <метрике>.
Метрическая книга за 1888 г. Кресто-Воздвиженской церкви с. Гуляй-Поле (на обложке и в записях - <Гуляйполе> - В. Ч.) издательства Московской Синодальной типографии свидетельствует: день рождения Н. Махно - 26 октября, день крещения - 27 октября 1888 г. Родители: государственный крестьянин с. Гуляй-Поле Иван Родионович Махно (записано с ошибкой - <Михно> - В. Ч.) и его законная жена Евдокия Матвеевна Махно. Оба православные. Крестные родители: государственный крестьянин с. Гуляй-Поле Григорий Герасимович Коваленко и солдатка Наталья Яковлевна Скнарева. Священник - Иоанн Стадницкий, дьякон - Василий Семачевский56.
Записи выполнены на русском языке. Согласно требованиям хронологии, даты XIX в. при переводе на григорианское летоисчисление необходимо увеличивать на 12 дней. Таким образом, по новому стилю Н. Махно родился 7 ноября 1888 г. Нестор Махно оказался 217-м младенцем мужского пола, который был крещен и зарегистрирован священнослужителями Гуляйпольской Кресто-Воздвиженской церкви в 1888 г. (подсчет новорожденных мужского и женского пола велся по отдельным статьям - В. Ч.).
Не смотря на то, что истинна в этом вопросе установлена в своем последнем приближении, дата рождения Н. Махно в отдельных изданиях по инерции продолжает указываться неверно. Абсолютно аналогичная ситуация сложилась и вокруг определения места рождения Н. Махно. Некомпетентность некоторых - казалось бы солидных - изданий достойна цитирования. Так, в справочнике Кутинского и Шишова <Некрополь Украины> читаем следующее: <МАХНО Нестор Иванович (р. 26.Х.1884, с. Гуляй-Поле, ныне Криничанский р-н Днепропетровской обл. - у. июль 1934, Париж, Франция; похоронен там же, на кладбище Пер-Лашез, на надгробии надпись, выполненная согласно его завещания: <Советский коммунист Нестор Майно>)>57 (выделено - В. Ч.). Оставаясь корректными, заметим только, что достоверными в этой цитате являются лишь три первых слова, а последнее, видимо, - результат ошибки наборщика. Все же, что находится между ними, совершенно не соответствует исторической действительности.
Помимо Криничанского района Днепропетровской области, в научной литературе так же можно найти упоминания о рождении Н. Махно в с. Шагарово (ныне с. Марфополь Гуляйпольского района Запорожской области). Эта версия традиционно была распространена среди населения Гуляй-Поля, часть которого считала Н. Махно <шагарянином>, а в исторической литературе отстаивалась в своих работах российским исследователем В. Коминым58. И действительно, Н. Махно был дружен с <шагарянами> - по крайней мере в его ближайшем окружении их было двое: кучер (ездовой) личной тачанки Александр Шевченко и товарищ (заместитель) командующего армией Семен Каретник.
Однако из записок Н. Махно явствует, что родился он именно в Гуляй-Поле59, ему вторит и П. Аршинов60, опосредованно это подтверждают и записи в метрической книге. Дело в том, что с. Шагарово (Марфополь) расположено почти в 10 км на юго-восток от центра Гуляй-Поля, а запись в метрической книге точно указывает, что Н. Махно был крещен уже на следующий день после своего рождения. Предположение о том, что не особо религиозный И. Махно - даже будучи извозчиком - на следующий же день после родов в конце октября месяца повез жену и новорожденного младенца за 10 км в церковь для совершения обряда крещения, является маловероятным. Другое дело, если семья Махно к этому времени уже успела перебраться на свое подворье в Гуляй-Поле, от которого до Кресто-Воздвиженской церкви можно было спокойно и не утомляясь добраться даже пешком.
Помимо уже упоминавшихся записей метрической книги, комплекс источников о первых десятилетиях жизни Н. Махно составляют различные типы и виды носителей информации. Это и архивные документы, и источники особого характера: данные мемуаристики, эпистолярии, материалы периодической печати и фондов краеведческих музеев, лингвистические материалы (в частности - семейные предания), фото-, аудио- и видеоматериалы.
Серьезной помехой качеству проводимых исследований в свое время послужило противостояние западной и советской политических систем, породившее ситуацию разъединения базы источников на две - западную и советскую. Западные исследователи, реконструируя первые десятилетия жизни <короля> украинских партизан, опирались преимущественно на источники мемуарного характера, в то время как советские историки отдавали предпочтение архивным документам. Казалось бы очевидная необходимость объединения информационных комплексов до сегодняшнего дня так и не осуществлена. Более того, в 90-х годах ХХ в. на фон этого информационного <раскола> наложилась ситуация разобщенности современных украинской и российской историографий. Печально, но факт: даже весьма солидные российские историки, занимающиеся исследованием махновского движения, не используют в своих работах последних наработок своих украинских коллег. Возможно, в силу недостаточной информированности, российские исследователи просто не знают об их существовании, а возможно - не владеют украинским языком и учить его не желают.
Также необходимо заметить, что значительная часть документов, могущих пролить дополнительный свет на раннюю биографию Н. Махно, на сегодняшний день историками пока что не найдена, хотя об их существовании можно говорить с достаточно большой долей уверенности. В первую очередь это касается документов Гуляйпольского полицейского управления, попавших в конце марта 1917 г. в руки руководства Гуляйпольской группы анархистов-коммунистов (ГГАК), когда представители гуляйпольской милиции, созданной вскоре после Февральской революции 1917 г., обратились к Н. Махно, выступавшему в качестве оппозиционного политика, с просьбой помочь им разобраться в бумагах местного полицейского архива. ГГАК откликнулась на эту просьбу и выделила для работы в полицейском архиве двух делегатов - Н. Махно и М. Калиниченко, которые вскоре обнаружили среди прочих бумаг документы, содержащие информацию об агентах полиции, ведших слежку за анархистами, а также их отчеты о проделанной работе. Всю эту документацию Н. Махно передал в Клуб анархистов61. Позднее эти документы в числе прочих материалов личного архива Н. Махно были переданы П. Аршинову, который, как уже упоминалось, утратил их во время своего ареста чекистами. Вероятно эти материалы хранятся в одном из ведомственных архивохранилищ КГБ - ФСБ РФ, однако их поиск и сегодня продолжает оставаться почти неразрешимой задачей для украинского исследователя.
История анархистской организации <Союз бедных хлеборобов> (СБХ), в ряды которой вступил 18-летний Н. Махно, на сегодняшний день также продолжает оставаться практически неисследованной. В активе махновской историографии имеется лишь несколько статей, посвященных деятельности <Союза:>, причем только одна из них, вышедшая из-под пера Г. Новополина, может называться научной, да и то с оговорками, поскольку была написана исключительно на основе судебного обвинительного акта, в связи с чем грешит некоторым отсутствием полноты излагаемой информации62. Одним словом, внимание исследователей к этой организации было и продолжает оставаться явно недостаточным для того, что бы в полной мере охватить и должным образом исследовать мировоззрение и практическую деятельность первых гуляйпольских анархистов.
Даже новейшие пособия по краеведению хранят молчание о <Союзе бедных хлеборобов>, и это при том, что результаты деятельности этой организации оказали колоссальное влияние на ход украинской истории. <Украинская группа хлеборобов анархистов-коммунистов>, как называл ее сам Н. Махно63, впервые в практике анархистского учения смогла создать прецедент длительного существования и активной деятельности массовой крестьянской анархистской организации. Более того - успешную деятельность <Союза:> вполне можно рассматривать как удачно закончившийся эксперимент по украинизации анархизма, как своего рода первую результативную попытку перенести анархистское учение на украинскую почву. Для Н. Махно, считавшего своим <идейным учителем> и вдохновителем не П. Аршинова, как традиционно полагают многие историки, а лидера СБХ Вольдемара Антони, и многих других будущих предводителей повстанцев тайные собрания молодых гуляйпольских анархистов стали первой школой конспирации и политграмоты. Именно тогда, благодаря <Союзу бедных хлеборобов>, впервые были протянуты нити, связавшие <сельских> революционеров не только с федерациями анархистов крупных городов России и Украины, но и с зарубежными анархистскими группами. Тогда же, в рамках деятельности <Союза:>, были впервые апробированы террористические методы борьбы с государственной машиной, эффективность которых вполне удовлетворила гуляйпольских революционеров. Широкие слои крестьянской молодежи, среди которой функционировал СБХ, показали себя в ходе подпольной борьбы в достаточной степени организованными, решительными и выносливыми. Резюмируя все вышесказанное, можно констатировать, что <Махновщина> и украинский анархизм действительно зародились в Гуляй-Поле, однако не в 1918, а в 1905 году, а также то, что без прелюдии <Союза бедных хлеборобов> события на Юге Украины в 1917 - 1921 гг. развивались бы совершенно иначе.
Согласно традиции, история <Союза бедных хлеборобов> всегда рассматривалась через призму участия в нем молодого Н. Махно, причем участия весьма неоднозначного. С одной стороны, его поведение и особенности характера вроде бы не годилось для конспиративной работы, однако с другой - именно Н. Махно подал старшим товарищам мысль об использовании практики террористов-смертников и даже предложил себя на эту роль. В статье <Гуляй-Поле в русской революции> (1929 г.) Н. Махно уверяет, что <быстро занял не последнее место в боевой : группе>64. Однако на сколько это заявление соответствует действительности ? Проверить это позволяет объемный комплекс судебно-следственных документов карательных органов Российской империи, посвященный борьбе последних с анархистским <Союзом бедных хлеборобов>, действовавшим в Гуляй-Поле с 1905 по 1917 год и подвергшимся особенно интенсивным репрессиям между 1908 - 1911 годами.
Материалы полицейского расследования деятельности гуляйпольских анархистов хранятся главным образом в Российском Государственном Военном архиве (РГВА)65. Одной из особенностей формирования данного комплекса документов стало то обстоятельство, что согласно действовавшему тогда законодательству Российской империи (Ст. 17 <Положение об усиленной охране>) состоящее из 60-ти листов дело гуляйпольских анархистов было передано отзывом Министра Внутренних дел от 21 октября 1909 г. на рассмотрение Военного Суда для осуждения виновных по законам военного времени. После завершения дела материалы судебного процесса были переданы на хранение в центральный ведомственный архив столицы, в котором они и находятся по сей день.