«А Махно плохой или хороший?»

[Андрей Ляпчев]

ДЕТСКИЙ ВОПРОС

«А Махно плохой или хороший?»
Такие вопросы принято называть «детскими». Но именно «детский» вопрос иногда бывает самым главным.
Образованные взрослые, неспособные ответить на главные вопросы, начинают говорить о «прогрессивности» и «реакционности», об «историзме», о том, что «с одной стороны» и что «с другой стороны»… И даже о том, что понятия «плохой» и «хороший» весьма расплывчаты и применять их для оценки исторических деятелей некорректно…
Всё это «взрослая» болтовня, не заслуживающая никакого внимания, если она не даёт ответа на главный вопрос…
Сам я тоже «взрослый человек», поэтому о многих людях не могу сказать: плохие они или хорошие. В таких случаях я стараюсь помалкивать. Пусть другие говорят, кто знает. Хотя часто громче всех говорят именно те, кто не знает. Сегодня, как и во времена мудрого Лао-цзы: «Говорящий не знает, знающий – молчит»…
Но в данном случае я считаю возможным утверждать:
«Нестор Иванович Махно был хорошим человеком».

НЕНАВИСТЬ И ЖЕСТОКОСТЬ

«Какой там хороший человек?! Махно был бандитом, грабителем и убийцей, на совести которого множество жертв!..»
Найдутся историки, которые будут это категорически утверждать и приведут в доказательство уйму достоверных фактов. И я не буду оспаривать эти факты. Да, были преступления и Махно и махновщины…

«…И было другое – лютая ненависть. Было четыреста тысяч немцев, а вокруг них четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами, горящими неутолённой злобой. О, много, много скопилось в этих сердцах. И удары лейтенантских стеков по лицам, и шрапнельный беглый огонь по непокорным деревням, спины, исполосованные шомполами гетманских сердюков, и расписки на клочках бумаги почерком майоров и лейтенантов германской армии:
"Выдать русской свинье за купленную у неё свинью 25 марок".
Добродушный, презрительный хохоток над теми, кто приезжал с такой распискою в штаб германцев в Город.
И реквизированные лошади, и отобранный хлеб, и помещики с толстыми лицами, вернувшиеся в свои поместья при гетмане, - дрожь ненависти при слове "офицерня".
Вот что было-с»…
Это отрывок из «Белой гвардии» Михаила Афанасьевича Булгакова. Он не был ни махновцем, ни крестьянином. Наоборот, Булгаков свидетельствует о 1918 годе с позиций той самой ненавидимой крестьянами «офицерни»…
Была лютая ненависть крестьян, и не Махно её создал. Но он часто вынужден был подчиняться этой лютой ненависти. Так же, как и его враги…
«Контрибуции» и «реквизиции» махновцев можно назвать грабежами. Но тогда давайте называть грабежами и красную «продразвёрстку» и белое «самоснабжение»…
Я из другой эпохи и никогда не стану называть белых офицеров «офицернёй». Многие из них действовали так, как понимали свой долг перед Родиной. Многие на вопрос «За белых или за революцию?» находили для себя такой же ответ, как молодой офицер Антонин Ладинский: «За белых, но не потомy, что ненавижy пpостых людей, а потомy, что люблю пpивычный yклад жизни». (Антонину Ладинскому повезло: он выжил в Гражданскую войну, эмигрировал, позднее вернулся на Родину. А сколько таких же офицеров, как он, было порублено махновскими шашками – одному Богу известно.)
В годы Гражданской войны Махно вершил суд скорый и беспощадный. А скорый суд часто бывает несправедливым. Но тоже самое можно сказать и о врагах Махно.

Барон П. Н. Врангель в своих воспоминаниях рассказывает об одном «эпизоде»:
«При дивизии моей имелись кадры пластунского батальона, сформированного когда-то из безлошадных казаков и добровольцев. Батальон этот в июле [1918 года] сильно пострадал и ко времени принятия мною дивизии его численность составляла несколько десятков человек. (…)
Я решил сделать опыт укомплектования пластунов захваченными нами пленными. Выделив из их среды весь начальствующий элемент, вплоть до отделённых командиров, в числе 370 человек, я приказал их тут же расстрелять.
Затем объявил остальным, что и они достойны были бы этой участи, но ответственность я возлагаю на тех, кто вёл их против своей родины; я хочу дать им возможность загладить свой грех и доказать, что они верные сыны отечества…»
О своём приказе расстрелять 370 пленных П. Н. Врангель упоминает мельком, как о чём-то обыденном и вполне естественном… При этом Врангель вовсе не был каким-то «злодеем» или «беспредельщиком». Напротив, он был одним из самых уважаемых белых генералов. Он решительно казнил своих подчинённых за мародёрство… Так же, как и Батько Махно. И так же был бессилен искоренить мародёрство в условиях Гражданской войны…

Махновцев можно назвать «бандитами». Но тогда нужно называть «бандитами» всех: и белых, и красных, и петлюровцев… Тогда несколько лет Гражданской войны в России – это просто борьба между различными бандами…
И почему ограничиваться только Гражданской войной в России и на Украине? Давайте тогда всю Всемирную историю «приведём к одному знаменателю». Банды Иисуса Навина, банды Александра Македонского, банды Наполеона…
А пока такая Всемирная история не написана, и даже никем не планируется, негоже и махновщину называть «бандитским движением».
Махно умер в 1934 году. На сегодняшний день, скорее всего, уже не осталось в живых ни одного махновца.
Теперь Бог судья их грехам…

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ГЕРОЙ

Недавно в «Интернете» я прочитал интересную информацию об отношении к Махно на Украине: «Но вот наступили новые времена, и вождь крестьянских отрядов вошел в школьные учебники как национальный герой Украины».
С одной стороны это, конечно, радует…
Но с другой стороны современная Украина (так же, как и современная Россия) настолько далека от идеалов, за которые сражался Махно, что национальным героем в учебниках он может быть только в «очень отредактированном виде». (Если я не прав – слава Богу.) Махновщина не была национальным движением…
Сам Махно был украинцем и любил народ, к которому он принадлежал.
В его воспоминаниях есть характерный эпизод из времени «корниловщины»:

«Группы рабочих из заводов и крестьян из сотен под черными и красными знаменами с песнями подходили к улице, ведущей к зданию Совета крестьянских и рабочих депутатов, в котором поместился Комитет защиты революции. Я перебежал через двор училища и еще другой двор и вбежал во двор Совета, чтобы встретить манифестантов. Когда я показался перед манифестантами, раздался громовой крик: "Да здравствует революция! Да здравствует неизменный ее сын, а наш друг товарищ Махно!"
Эти крики были для меня лестными, но я чувствовал, что не заслужил их от тружеников. Я остановил восторженные, награждающие меня столь дорогими и сильными эпитетами крики и попросил выслушать меня. Но меня подхватили на руки и продолжали кричать: "Да здравствует революция! Да здравствует Махно!"
Наконец я упросил манифестантов выслушать меня, и когда воцарилась тишина, я спросил их, в честь чего они бросили работу и пришли к Комитету защиты революции?
-- Мы пришли в распоряжение комитета,-- последовал ответ,-- и мы не последние.
-- Значит, есть еще порох в пороховницах?!
-- Есть, есть и достаточно есть! -- кричали манифестанты в ответ мне.
Я начал было терять равновесие, чуть-чуть было не прослезился от радости за широкий размах УКРАИНСКОЙ рабочей и крестьянской души. Передо мной предстала крестьянская воля к свободе и независимости, которую только ширь и глубина УКРАИНСКОЙ души могут так быстро и сильно выявлять»…

Но при этом Махно был последовательным интернационалистом, противником как русского, так и украинского шовинизма. Махно боролся и против Украинской Центральной рады, и против гетмана Скоропадского, и против петлюровцев…
В своих воспоминаниях он с гордостью писал о своих земляках, выступавших против "украинства":
«Момент был такой, что оставаться в стороне и только смотреть или слушать, что делается, нельзя было. Оставаться нейтральным и к тем и другим тем более было невозможно, потому что население района было определенно враждебно настроено против политики Украинской Центральной рады, агенты которой, разъезжая по району, травили всякого и каждого революционера, называя его "предателем неньки Украины" и защитником "кацапiв", которых по "идее" Центральной Украинской рады (по выражению ее агентов), конечно, нужно было убивать, "як гобытилi в мови".
ТАКАЯ ИДЕЯ ОСКОРБЛЯЛА КРЕСТЬЯН. ОНИ СТЯГИВАЛИ С ТРИБУНЫ ПРОПОВЕДНИКОВ И БИЛИ КАК ВРАГОВ БРАТСКОГО ЕДИНЕНИЯ УКРАИНСКОГО НАРОДА С РУССКИМ.
Вот эта-то злопамятная проповедь шовинистов-украинцев толкнула трудовое население Гуляйпольского района на путь вооруженной борьбы со всякой формой обособленного украинства, ибо население видело в этом шовинизме, который фактически являлся руководящей идеей украинства, смерть для революции».

А о своём отношении к антисемитизму Махно с полным правом говорил:
«Все те, кто называют махновцев погромщиками, лгут на них. Ибо никто, даже из самих евреев, никогда так жестоко и честно не боролся с антисемитизмом и погромщиками на Украине, как анархо-махновцы».

АНАРХИСТ

Главным в отношении Махно к социально-политическим вопросам было не разделение людей по национальному признаку, а деление на «трудящихся» и «паразитов». С «паразитами» он боролся, не взирая на национальность.
Среди лозунгов махновцев был и такой:
«ВЛАСТЬ РОЖДАЕТ ПАРАЗИТОВ. ДА ЗДРАВСТВУЕТ АНАРХИЯ!»
Махно, как и ведущие теоретики анархизма, считал, что любая государственная власть эксплуатирует трудящихся. «Анархия», в понимании Махно, это не вседозволенность, а уничтожение государственной власти, ограничивающей свободу тех, кто работает.
«Политическую» и «экономическую свободу» в современном понимании Махно не признавал.
Ещё в 1917 году Махно объяснял землякам по поводу многопартийности:
«Уже теперь (…) видно, что свободой пользуется не народ, а партии. Не партии будут служить народу, а народ -- партиям. Уже теперь мы замечаем, что во многих случаях в делах народа упоминается лишь его имя, а вершат дела партии. Народ знает лишь одно -- слушать, что правители ему говорят!..»
(Прошло 90 лет, а возразить этому и сейчас нечего.)
Махно был противником буржуазного развития в гораздо большей степени, чем большинство большевиков. Он был убеждённым и последовательным анархо-коммунистом…

КОММУНИСТ

Махно известен, главным образом, как организатор повстанческого движения на юге Украины, как талантливый партизанский командир. Но воевать Махно нужда заставляла. (С красными он вообще воевать не хотел, просто защищал крестьян от продразвёрстки. Инициаторами войны махновцев с Красной армией были большевики…) А во время войны свобода всегда уступает место необходимости…
В жизни Махно было всего несколько месяцев после освобождения в марте 1917 года из Бутырки и возвращения в родные края, когда он делал то, что хотел…
И в эти несколько месяцев он пытался создавать коммунистическое общество…

Из воспоминаний Нестора Ивановича Махно:
«Сельскохозяйственные коммуны организованы были в большинстве случаев с крестьянами, в меньшинстве состав коммун был смешанный: крестьяне с рабочими. Организация их основывалась на равенстве и солидарности сочленов. Все члены этих коммун -- мужчины и женщины -- совершенно сознательно относились к делу, будь то в поле или на дворовой работе. Кухни были общие, столовая также. Пожелание того или другого члена коммуны готовить себе и детям отдельно от общей кухни или брать пищу из общей кухни, но есть ее в своей квартире, не встречало со стороны других членов коммуны никакого возражения.
Каждый член коммуны или целая группа могли устраиваться с пищей, как им казалось лучше, но они должны были об этом заявлять своей коммуне заранее, чтобы все члены ее знали об этом, так как это требовало известной переорганизации на общей коммунальной кухне и в кладовых. Практикою требовалось от членов коммуны также вовремя подыматься по утрам и управляться возле волов, лошадей и другой домовой худобы и с другими видами работ. Каждый член коммуны всегда мог отлучаться из коммуны, но должен был предупредить об этом своего товарища, близко стоявшего к его коммунальному делу, чтобы тот за время его отсутствия мог справляться с его работой. Это во время работ. Во время же отдыха (днем отдыха считалось воскресенье) все члены коммуны чередовались в своих поездках на сторону.
Ведение хозяйства всей коммуны направлялось общими совещаниями всех членов ее. После этих совещаний каждый член, имевший свое определенное дело, знал, какие произвести в нем изменения и прочее. (…)
Таких сельскохозяйственных коммун в семи-восьмиверстном расстоянии от самого Гуляйполя было четыре. По району их было много. Но я останавливаюсь на этих четырех коммунах, так как организовывал их сам непосредственно. Все их лучшие здоровые начинания проводились на моих глазах. В серьезных случаях -- после совещания со мной. Одной из них, пожалуй самой большой, я уделял два дня в неделю своего физического труда: во время весенних посевов в поле за буккером или сеялкой, до посевов и по окончании последних; на домашних работах: на плантациях или возле механика электромашины и проч. Остальные же четыре дня недели я работал в Гуляйполе в группе анархо-коммунистов и в районном революционном комитете. Этого от меня требовали все члены группы и все коммуны. От них же требовал момент революции, диктовавший им свои условия стягивания и группирования революционных сил против надвигавшейся с запада прямой контрреволюции в лице немецких и австро-венгерских монархических армий и Украинской Центральной рады.
Во всех коммунах были и крестьяне-анархисты, но в большинстве своем члены их были не анархисты. Однако чувствовалась во всей их коммунальной жизни анархическая солидарность, которую могут выявлять в практической жизни только простые натуры тружеников, не вкусившие еще городского политического яда, от которого всегда несет затхлостью обмана и измены и которым дышат даже многие называющиеся анархистами.
Каждая коммуна состояла из десятка крестьянских и рабочих семей, насчитывая по сто, двести и триста сочленов. Эти коммуны взяли себе по трудовой норме земли, т. е. столько, сколько они могут обрабатывать своим трудом. Живой и мертвый инвентарь они получили тот, который в усадьбе был, по постановлению районных съездов земельных комитетов.
И свободные труженики-коммунисты под звуки свободных песен о радости, песен, отражающих собою дух революции, тех борцов, которые многие годы проповедовали ее и умерли или остались живы и непоколебимы в борьбе за ее "высшую справедливость", которая должна восторжествовать над несправедливостью, окрепнуть и стать путеводительницей жизни человека, засевали поля, расчищали сады и огороды, веря в самих себя, в свое искреннее и чистое намерение впредь не допустить более поселиться на завоеванной земле тем, кто никогда на ней не трудился, но по праву государства владел ею и стремился снова завладеть.
Население сел и деревень, расстилавшихся недалеко от этих коммун, в своей менее сознательной, еще не совсем освободившейся от лакейства перед кулаками, среде завидовало этим коммунарам, не раз высказывая желание отобрать у коммунаров весь живой и мертвый инвентарь, который достался им от бывших помещиков, и распределить его между собой. Пусть, дескать, свободные коммунары затем его купят у них... Но это поползновение абсолютным большинством тружеников на сходах-собраниях и на всех съездах резко осуждалось. Большинство трудового населения видело в организации сельскохозяйственных коммун здоровое начинание новой социально-общественной жизни, которое, по мере того, как торжество революции подойдет к своему творческому созидательному завершению, должно будет разрастись и дать толчок применению свободного коммунального образа жизни если не по всей стране, то во всем районе, в селах и деревнях.
Свободный коммунистический строй населением района принимался за высшую форму общественной справедливости. Однако переходить на него сейчас же население в массе не решалось, ссылаясь на наступление немецких и австрийских армий, на свою неорганизованность и беспомощность защитить этот строй от новых "революционных" и контрреволюционных властей. Благодаря этому трудовое население района ограничивалось в этой области дела подлинной революции лишь тем, что стремилось всячески поддержать в своей среде отдельных смельчаков, организовавшихся между собой и поселившихся в бывших помещичьих имениях, ведя свою личную и хозяйственную жизнь на свободных коммунистических началах.
Нашлась часть помещиков, кулаков-хуторян и немецких колонистов, которая поняла, что так или иначе, но остаться на долгие годы господами, владеющими тысячами десятин земли, эксплуатируя на ней чужой труд, им уже не удастся. Она сдалась сразу революции и занялась на общих основаниях, т. е. без батраков и без права сдавать землю в аренду, устройством своей общественной жизни...»

Возможно, это было лучшее время в жизни Нестора Махно… А потом началась Гражданская война… Возможно, самая пакостная война в нашей истории… В которой, по большому счёту, не могло быть достойных победителей, но при этом во всех армиях было немало достойных людей, готовых погибнуть за своих товарищей и свои убеждения…

БАТЬКО

Из воспоминаний Нестора Ивановича Махно:
«И теперь уже приложенное к моей фамилии слово "Б а т ь к о" не сходило с уст старых и малых крестьян, обывателей и революционных отрядов. Мне лично казалось и странным, и неудобным слышать обращение ко мне крестьян и повстанцев вместо "товарищ Махно", "Батько Махно", а иногда--"товарищ Батько Махно". Но эпитет "Батько" помимо моей воли прилип к моей фамилии, начиная с дня событий в селе Больше-Михайловка (Дибривки). Он стал передаваться крестьянами, крестьянками и даже детьми из уст в уста: в домах, в семьях, на улицах и собраниях. Слово Батько Махно сделалось единым, нераздельным словом в устах крестьянской массы. С каким-то особенным уважением и малопонятными для меня любовью и гордостью оно передавалось крестьянами из деревни в деревню по всей почти Левобережной Украине. Подхватывалось оно и всеми решительно революционными повстанцами, и их отрядами, о многих из которых я, до присылки ими в штаб движения своих постановлений именоваться "отрядами имени Батька Махно" и всецело подчиняться его штабу, ничего не слыхал и не знал вообще, что они существуют.
Я часто спрашивал себя: честно ли допускать до того, чтобы меня так возвышали, чтобы передо мною же мои братья-труженики мною так благодарственно восторгались, подчеркивая этим, что они видят во мне человека, неизменно преданного им, и сами искренно во всем доверяют мне?
Часто, как еще часто, в эти же дни и в последующие за ними месяцы я говорил об этом со своими лучшими друзьями в движении. И они мне говорили: "За вами идут массы! Они дали вам это имя, и вы его не отбрасывайте. Задачи организуемого нами повстанческого движения слишком серьезны. Через ваше имя и наши общие революционные действия нужно завоевать у масс доверие полностью и так же полностью его оправдать. Крестьяне верят вам. Они вам доверяют, потому что вы не стремитесь властвовать над ними. Нужно только стараться, чтобы через это их доверие найти пути подлинного практического выражения для нашего движения". Эти соображения меня успокаивали»…

Крестьяне любили Махно за то, что он был одним из них, думал и чувствовал то же, что и они, и при этом, как никто другой, умел быстро найти конкретное решение конкретной проблемы. Махно не стремился ни к личной власти ни к богатству. Он не обманывал тех, кто в него верил.
Махно боролся за Справедливость.
Вечная ему память.