Не смог пройти спокойно - вот кусочек воспоминаний дроздовца-артиллериста Бусыгина В. Г. о боях на Перекопе и Юшуньских позициях. Взято вот отсюда: Ссылка Там много еще чего есть интересного...
ПОСЛЕДНИЕ БОИ В КРЫМУ (24-28 ОКТЯБРЯ 1920 ГОДА)
После боя у Сальково наша Дроздовская дивизия была отведена в Таганаш, где должна была, потом сменить донцов. Однако, к вечеру был получен приказ - двинуться на Переко.п Это был довольно тяжелый переход. Через Юшунь на второй день похода мы к вечеру пришли в Армянск (Армянский базар). Наша 3-я батарея разместилась по домам, в которых не было ни крыш, ни дверей, ни окон. Шел дождь и снег, дул ветер. Было холодно и голодно Мы стояли в резерве. Через сутки на рассвете мы выступили вместе со 2-м Дроздовским полком. Идём правее Переко-па и останавливаемся на бе¬регу Сиваша. Земля покрыта тонким слоем снега, Сиваш покрыт кор-кой льда. На льду в полутора километрах от нас цепи красных. Я связной от батареи при коман-дире 2-го полка генерале Харжевском. Командиры батарей полковники Ягубов и Самуэлов сове¬щаются с командиром полка. Решено шесть орудий установить во фланговой позиции вправо. На берегу выставляются пулемёты и раздаются распоряжения батальонам. Наши два орудия ставятся на позицию.
В это время приезжает на автомобиле генерал Туркул. Переговорив с командиром полка, ге-нерал Туркул приказывает 3-му батальону полковника Потапова идти в контратаку. Командир полка старается убедить генерала Туркула направить в контратаку весь полк. Начальник дивизии повторяет свой приказ 3-й батальон идет в контратаку. Пройдя половину дистанции до противника, батальон бросает винтовки и бежит к красным. Это пленные красноармейцы, поставленные в строй. Из толпы дезертиров вырываются офицеры и добровольцы с пулеметами. Раненого командира батальона полковника Потапова выносят с поля боя
Генерал Туркул отдает новый приказ идти в контратаку 2-му батальону, полковник Рязанцев, чуть не плача, говорит, что нельзя этого делать, но приказ есть приказ.
Батальон с криком «Ура!» идёт в контрнаступление и, не дойдя немного до красных цепей, разворачивается и идет в атаку на нас впереди красных. Выскакивают офицеры, добровольцы спасают пулемёты.
Наступающие цепи противника угрожают отрезать наши шесть орудий, которые под огнем красной пехоты с потерями галопом возвращаются к нам. 1-й батальон офицерская и пулеметная роты открывают огонь. Обе батареи стали на позицию и обстреливают красных беглым огнем. Цепи противника остановились. К нам подошла резервная Корниловская батарея на волах. К 12 часам у красных появилась конница и артиллерия.
Мы стоим на месте, подвергаясь артиллерийскому обстрелу красных с обеих сторон. Часа в три пополудни я стою в команде разведчиков с конём неподалеку от пушек и подводы со снаря-дами. Рядом стоят офицеры нашей команды и наша сестра милосердия Нина Александровна Ку-лебакина. Я закуриваю, сестра подходит ко мне и, попросив прикурить, идёт обратно. Раздается разрыв шрапнели. Одна из лошадей запряжённая в подводу со снарядами, упала. Сестра ранена в руку и грудь. Указатель¬ный палец на правой руке у неё остался искалеченным на всю жизнь. Темнеет, мы стоим на том же месте, так и не пустив красных на берег Сиваша. В темноте отхо-дим на Юшуньские позиции. Настроение паршивое после сдачи двух батальонов. Разговоры между солдатами: «Говорят, что капельмейстер 2-го полка вел пропаганду. Его перевели в строй. Ушел вместе со сдавшимися. Он кажется поручик. Почему генерал Туркул бросал в контратаку сперва 3-й. а затем 2-й батальоны, а не весь полк? А если он знал о заговоре и решил сразу отделаться от ненадежных». Надо сказать, что после перехода 2-го батальона генерал Туркул сдал командование дивизией генералу Харжевскому и уехал в Севастополь.
В темноте мы пришли на Юшуньские позиции. Стоим в поле, ничего не видно, есть одна полуземлянка, набитая людьми. Мы же на свежем воздухе ожидаем рассвета. На рассвете вы-ехали за окопы и проволоку, чтобы напоить лошадей, к артезианскому колодцу. Не успели напо-ить всех лошадей, как прискакал разведчик с приказом немедленно вернуться, близко разъезды красных.
Часов около восьми утра дали кирки и лопаты с приказом копать землянку, но не указали ни места, ни размеров. Так кирки и лопаты и остались лежать. Полки ушли, 2-й артдивизион (3-й и 4-я батареи) остались тут же на позиции. Два орудия из четырех были французские, они были просверлены для стрельбы нашими 3-х дюймовыми пат¬ронами и стреляли дальше русских 3-х дюймовых орудий. Началась артиллерийская дуэль С нашей стороны, помимо нескольких поле-вых батарей, был ещё бронепоезд и где-то позади тяжёлые крепостные орудия. Мы с интересом прислушивались, как летели тяжелые снаряды над нашими головами.
Часа в два дня я с другим разведчиком еду с командиром, полковником Слюсаревским, к пу-стым окопам. Убежища нет. Слезли с коней. Командир из пулеметного гнезда ведет стрельбу из французских орудий. Мы стоим у окопа: ветер и холод. К вечеру стрельба прекращается. Воз-вращаемся на батарею и узнаём печальную но¬вость - разрывом неприятельской гранаты убиты один 1-й номер 1-го орудия и мой «барин», штабс-капитан Зиновьев. «Барином» мы в шутку называли офицера, за конем которого смотрел тот или иной разведчик. Я смотрел за его конем. Зиновьев был молодой, кажется из студентов высшего технического института, очень славный и хороший офицер.
Начинало темнеть, когда появился генерал и спросил: «Почему ваши батареи здесь?», - и приказал немедленно присоединиться к своему полку. Пошли в деревню Юшунь. Думали от-дохнуть, все отдыхали, кроме нас. В хате не было места, но я на радостях забрался под печку Часов в 11 ночи поступил приказ выступать.
Идем в темноте несколько часов. Сделали привал, будем стоять тут в резерве до утра. Вре-менами идёт дождь, сыро и холодно. Задали корм коням. Последний раз принимали горячую пищу (галушки) 3-4 дня назад перед погрузкой на пароход. Кто мог, дремал на повозке или при-слонившись к ней.
На рассвете мы двинулись колонной. Впереди слышен бой. Остановились в вер¬сте от окопов. Дорога идёт дальше окопов и не закрыта Командир батареи полковник Слюсаревский, начальник команды разведчиков и два разведчика (один из них я) едем к окопам, где стоят батареи, одна по левую сторону от дороги, другая, Кубанская, по правую сторону. Командир слезает с лошади и намеревается пройти к наблюдатель¬ному пункту. В это время раздается пулеметная стрельба и артиллерийский огонь. Пули ложатся коням под ноги. Командир садится на коня, и в это время по дороге между окопами вылетают два бронеавтомобиля со звездами. Мы скачем параллельно с ними к батарее, где артиллеристы оставили одно орудие готовое для стрельбы, а остальные повернули назад. Броневики противника начали крутиться по резервной пехоте, что лежала за Кубанской батареей К счастью, никого не задавили Винтовки, которые вставляли в колеса, ломались как спички. Поливая вокруг себя из пулемё¬тов, броневики пошли назад. Правая и левая батареи развернули по одному орудию против них на дорогу. В это время срывается передок у кубанцев и выскакивает на дорогу вместе с броневиками Выстрел из левого орудия попадает в передок, и четыре лошади падают на месте, а броневики уходят
На батарею приехал полковник Ягудов и увел 1-й взвод к окопам, а другой, готовый встре-тить бронемашины, оставил на месте. Сделали пристрелку дороги за окопами. Стоим на откры-той позиции. Тут же около орудий на коне находится полковник Слюса¬ревский и штабс-капитан Егоров из команды разведчиков, с ними три разведчика - «Батя Махно». Мохов и я. С красной стороны летит шрапнель и рвется над взводом. Разрывы слегка задели щеку одного ездового и заднее копыто у лошади Легкий испуг.
Не знаю, что случилось со мною, но я почувствовал, что сейчас буду ранен. Почему ранен, а не убит, не знаю. Обращаюсь к одному из разведчиков «Батя Махно, я сейчас буду ранен». «Брось, Бусыгин, не говори таких вещей!». - отвечает он мне. «А вот увидишь», - отвечаю я спо-койно, смеясь. Командир, услышавший наш разговор, одергивает меня «Бусыгин, что за пани-ка!». Я отвечаю: «Никак нет. Никакой паники, господин полковник! Но я сейчас буду ранен!». Почему я так был уверен в этом, я не знаю».
Раздаётся новый выстрел. Я уселся крепче в седле Разрыв шрапнели. Я ранен в правое плечо. Отъезжаю в сторону с офицером. Снимаю шинель. рубаху. У меня лёг¬кое ранение, шрапнельная пуля выпала из рукава шинели. Через три дня на пароходе я обнаружил у себя громадный синяк на правом боку. Пуля не смогла пробить насквозь рукав шинели.
По традиции я мог уехать в обоз, но остался в строю и был послан ко 2-му взводу полковника Гриневича, который стоял на закрытой позиции. Стою в команде разведчи¬ков Кони позади нас. Слышится команда: «Отбой!». Почти одновременно раздаются взрывы двух гранат Мой сосед, схватившись за живот, падает. У него в руках горстка земли. Слава Богу! Он кричит мне: «Бусыгин, ты смотри что там!». Я повернулся и пошел к повозкам. Там лежали трое убитых и раненые окровавленные телефонисты и пулемётчики, как ошалелые расходились в разные стороны Их быстро собрали. Наша сестра со слезами на глазах срывает зубами бинты с правой руки. Всех пере¬вязала и отправила в тыл 11 человек!
В Галлиполи наша сестра была единственная женщина, которой было разрешено находится в лагере. Она жила в командирской палатке. Сколько консервов и цибули она нам передала после каких-либо заболеваний и сколько потратила соды на варку нашей фасоли. Слышал, что наша сестра окончила медицинский факультет в Бельгии. Где она теперь, уехала в США?
Взвод переменил позицию и ведет огонь. Меня посылают за снарядами. Скачу по дороге, но не вижу никаких подвод со снарядами. На кургане генерал в бинокль рас¬сматривает поле боя. Я обращаюсь к одному из адъютантов с вопросом о снарядах. По¬лучаю в ответ, что снарядов нет, и сейчас будем отходить. Вернулся с этим сообщением во взвод. За это время получили снаряды от кубанцев. Мы сидим на траве и наблюдаем, как стреляет шестидюймовая гаубица, и как наша пехота несколько раз отходит и снова контратакует окопы неприятеля. После отошедшей пехоты на поле боя остались пуле¬меты на повозках, расчеты которых отбивали и выбивали красных из окопов.
Команда «Отбой! Назад-ки!», вытянулись в колонну с другим взводом. Начался от¬ход до Се-вастополя! Я ехал на командирском коне, мой Вакса был в тачанке, где еха¬ли сестра милосердия и офицеры. Ночью, не доходя до Симферополя, наша батарея повернула направо. В нашу петлю вошли части Марковской артиллерийской бригады.
Когда наша батарея поравнялась с другими подводами, с них спросили: «Какая батарея?» Командир ответил, что 3-я Дроздовская. «Если у вас Бусыгин можно ли с ним говорить? Спра-шивает капитан Валук.». Меня вызвали из строя. В темноте, через несколько подвод я в послед-ний раз встретился с моей сестрой Надей и с капитаном Валук. Он являлся приятелем моего отца ещё по Турецкому фронту и служил адьютантом при командире Марковской артиллерийской бригады. С ним была Надя и мой брат Гриша, который ехал на другой повозке Уже будучи в Болгарии, я получил письмо от отца, в котором он сообщил о смерти Гриши. Где и как до сих пор не знаю и, наверное, никогда не узнаю. Ему было 16 лет.
Уже был опубликован приказ генерала Врангеля. Большинство разведчиков расстались с нашей вещевой повозкой. И я не мог спасти свой вещевой мешок, почти пустой. Вижу, офицер садится на коренной унос, ездовые тоже многие ушли. Я заменил офицера. Часа через два при-шел приказ испортить орудия и бросить их.
Я правлю парой в нашей тачанке. Перед каким-то посёлком остановились возле винного за-вода, достали ведра молодого вина. Пили как квас. Были голодные, отчего быстро опьянели. Начальник команды вылил вино на землю.
Тронулись дальше. Дорога узкая, с одной стороны гора, а с другой стороны обрыв. Идём на подъём, раздаётся команда. «Стой!», и тачанка катится назад. Я успеваю подложить камень под колесо Передняя повозка катится на моих лошадей, кричу им -«Стой!», - спешу вынуть камень и ругаюсь «Фу! Как Вы ругаетесь Бусыгин!», - говорит мне сестра милосердия. «Виноват, сестра!», - сконфужено отвечаю я.
Подходит полковник Слюсаревский с вопросом о нашей задержке. Я отвечаю. «Господин полковник, тут уже недалеко до пристани. Проедем вот тут, и там будет и пристань» «А Вы уже тут бывали?» - спрашивает меня Слюсаревский. «Никак нет», -отвечаю я. «Откуда Вы тогда зна-ете?», - сердится полковник. Отвечаю: «Не знаю, господин полковник».
К вечеру подошли к Севастополю. Стороной прошли на пристань. Когда подъезжали к при-стани, меня вызвал Слюсаревский, и удивленно подтвердив правоту моих слов, спросил: «Но откуда Вы знали дорогу?». «Нервы, господин полковник», - ответил я.
Грузились в большом порядке. У входа на пароход стоит командир батареи и пропускает солдат команд, следом за ними поднимаются офицеры, последним заходит на борт командир.
В это время приезжает на автомобиле генерал Туркул. Переговорив с командиром полка, ге-нерал Туркул приказывает 3-му батальону полковника Потапова идти в контратаку. Командир полка старается убедить генерала Туркула направить в контратаку весь полк. Начальник дивизии повторяет свой приказ 3-й батальон идет в контратаку. Пройдя половину дистанции до противника, батальон бросает винтовки и бежит к красным. Это пленные красноармейцы, поставленные в строй. Из толпы дезертиров вырываются офицеры и добровольцы с пулеметами. Раненого командира батальона полковника Потапова выносят с поля боя
Генерал Туркул отдает новый приказ идти в контратаку 2-му батальону, полковник Рязанцев, чуть не плача, говорит, что нельзя этого делать, но приказ есть приказ.
Батальон с криком «Ура!» идёт в контрнаступление и, не дойдя немного до красных цепей, разворачивается и идет в атаку на нас впереди красных. Выскакивают офицеры, добровольцы спасают пулемёты...
Надо сказать, что после перехода 2-го батальона генерал Туркул сдал командование дивизией генералу Харжевскому и уехал в Севастополь.
Любопытно сравнить с информацией из журнала "Доброволец" (№ 55 за 1957 год), посвященной памяти генерала Туркула.
Там говорится не о сдаче, а о трагической гибели в бою обоих батальонов и дается объяснение причин передачи ген.Туркулом командования ген. Харжевскому. Сообщаются также и другие сведения, которые Бусыгин как очевидец должен был знать.
"26 октября/8-го ноября 1920 г. красные начали штурмовать укрепленные позиции на Турецком Валу у Перекопа и на Чонгарском полуострове. Одновременно с этим их удар был направлен через обмелевший и в связи с небывало сильными для тех краев морозами замерзший Сиваш на Чувашский /иначе Литовский/ полуостров в обход и фланг нашей оборонительной линии. Эта ударная группа красных, насчитывавшая в своем составе 21.000 штыков и сабель при 350 пулеметах и 36 орудиях смяла стоявшие на охранении южного берега Сиваша части Кубанской бригады ген. Фостикова и стала распространяться по полуострову. Для ликвидации этого прорыва были направлены 2-ой и 3-ий Дроздовские полки, 1-ый полк отбивал в то время штурмующие колонны красных на правом фланге Турецкого Вала.
Для того, чтобы можно было восстановить там положение, наших сил было явно недостаточно, что и повлекло за собой трагическую гибель почти целиком двух батальонов 2-го полка: в районе Караджаная удалось выйти из боя лишь отдельным чинам 2-го батальона подполковника Рязацева, также тяжело сложилась участь и 3-го батальона подполковника Потапова, который был тяжело ранен и с трудом вынесен из огня у хутора Тимохина.
Правее нас 3-ий Дроздовский полк попал тоже в тяжелое положение и принужден был быстро отходить, в то время как его командир полковник Дрон упал смертельно раненым и оставался лежать между нашими и красными цепями. В этот как раз момент прибыл на наш участок боя с фронта 1-го полка на Турецком валу ген Туркул, уже заболевший тифом, и узнав о том, что раненый командир 3-го полка не вынесен из огня, не задумываясь направил свою легковую машину между цепями и вывез уже умиравшего полковника Владимира Степановича Дрона с поля сражения. Шофер генерала был при этом ранен, стекла и шины в машине перебиты и кузов пробуравлен пулями — таким видели дроздовцы своего командира, показавшего особый пример взаимной выручки в огне в последнем для него бою на родной земле. 3-й полк потерял в этот день всех своих батальонных и ротных командиров. Ночью нашим защищавшим Перекоп войскам было приказано отойти без боя на последнюю линию укреплений у Юшуни. Слегшего от тифа ген. Туркула увезли в лазарет, в командование дивизией вступил ген. Харжевский".
Г.А. Орлов "Дроздовцев последний командир"
Автор цитаты -- капитан Орлов -- служил в Дроздовской артиллерии, в гражданскую также вел дневник и пользовался им при написании серии статей о последних боях в Крыму.
Последний раз редактировалось imyarek; 31.05.2012 в 16:37.
"...морозы заставили командование совершенно изменить свои планы. Часть войск послать на восточную часть Сиваша, чтобы отразить обход наших войск по льду на правом фланге. В этой операции приняли участие и наши дроздовцы. Дивизией, в которую входили и дроздовцы – командовал ген. Туркул. Мы уже не вылезали из своих воинских шинелей и не спали несколько дней и ночей. И несмотря на это Туркул дал приказ дроздовцам идти на берег одного довольно большого озера и ждать наступления красных по льду. Это было бы в порядке! Но когда мы увидели красных, осторожно идущих по льду , Туркул дал приказ нам, дроздовцам (на берегу было приготовлено 2 роты батальона с 4 пулеметами) выступить по льду в контр-атаку против красных. Это была роковая военная ошибка!! Мои тяжелые два пулемета были наложены на повозки, запряженные лошадьми, и я медленно пошел около своих пулеметов позади роты, разсы-павшейся в цепь. Шел на разстоянии 150-200 шагов. И вдруг я услышал какой-то гул криков впереди и одновременно увидел бегущих назад нескольких солдат. Я их задержал и они, захлёбываясь стали разсказывать, что бойцы роты бросали винтовки и стали „брататься“ с красными, т.е. сдались! Я повернул обе повозки и быстро пошел назад на берег. Рязанцев вызвал из резерва другую роту и расположил ее на месте сдавшейся. Еслибы мы не пошли в контр-атаку а остались ждать, когда красные подойдут ближе, то мы бы из своих пулеметов перестреляли всех идущих по льду красных и не потеряли бы целую роту сдавшихся! Как я потом слышал, ген. Туркул за эту неудавшуюся операцию получил строжайщий выговор!"
Ну можно еще послушать и самого А.В.Туркула:
"Часов в десять утра мы узнали, что кубанские части генерала Фостикова не выдержали натиска и спешно оставили Чувашский полуостров. Дроздовской дивизии приказано было восстановить боевой фронт. Тогда на правом и на левом флангах поднялись в атаку 2-й и 3-й полки. Бой сотрясался на месте до темноты. Наши полки то откатывались перед тяжелыми валами большевиков, то снова переходили в контратаки. Потери огромные. Огонь и волны красных атак пробивали в нас страшные бреши. Это был не бой, а жертва крови против неизмеримо превышавших нас сил противника.
Нас точно затопляла серая мгла. Ломило советское Число. 3-й полк потерял весь командный состав. Смертельно раненного командира полка полковника Владимира Степановича Дрона я вывез из огня на моей машине. 3-й полк потерял всех батальонных и ротных командиров. В самом огне временно командующим полком я назначил своего адъютанта капитана Елецкого.
Темнота. Мы отбиваемся. Громит и терзает огонь, не ослабевают упорные красные атаки. Батальон 2-го полка под командой капитана Потапова в десятый раз переходит в контратаку. В батальоне на ногах, не израненных, не больше трети бойцов.
Капитан Потапов в потемках повел солдат в одиннадцатую атаку. Когда он шел перед остатками батальона, к нему подбежали два стрелка, один из них унтер-офицер. Под убийственным огнем, винтовка у ноги, они стали просить капитана Потапова не ходить с ними в атаку. Потапов не понял, крикнул сквозь гул огня: «Что же вы одни, что ли, братцы, пойдете?» — и повел остатки батальона на пулеметы.
Через мгновение капитан Потапов был тяжело ранен в живот. Несколько стрелков вынесли его из огня на окровавленной шинели, бережно положили на землю и побежали к своим. Батальон шел теперь на красных без офицеров. Одни солдаты, все из пленных красноармейцев, теснились толпой в огонь. Мне казалось, что это бред моей тифозной горячки: как идет в огне без цепей наш 2-й батальон, как наши стрелки поднимают руки, как вбивают в землю штыками винтовки, как в воздухе качаются приклады. 2-й батальон сошелся с красными вплотную. Наш батальон сдался.
Никогда, ни в одном бою у нас не было сдачи скопом. Это был конец. Люди отчаялись, поняли, что наша карта бита, потеряли веру в победу, в себя. Началось все это у Знаменки, когда рухнула в кровопролитном бою не поддержанная вовремя Корниловская дивизия, и закончилось на Перекопе, когда не веря больше ни во что, вынеся из огня своего белого офицера, сдался в последней, одиннадцатой, атаке истекающий кровью дроздовский батальон.
Я видел винтовки, воткнутые в землю, и не мог дать приказа открыть по сдающимся огонь. Только смутный гул доносился до нас; как онемевшая, молчала наша артиллерия. Точно слушали мы смертельный гул нашего конца. У красных поднялся жадный вопль, беспощадный рев победы, все у них поднялось нас добивать.
Мы смели ураганным огнем ревущую атаку, отхлестнули громадную человеческую волну, ударивший девятый вал. Кавалерия красных, заметив, что их пехота наступает, стала переправляться по замерзшим болотам Сиваша. Наш огонь ее разметал.
Как сквозь темный дым бреда вижу я последний бой: к концу дня я едва стоял на ногах от тифа, и ночью, когда мы стали отходить, меня без сознания увезли в дивизионный лазарет. Командование дивизией принял генерал Харжевский. Ночью дивизия отошла от Перекопа. Последний бой дивизии был лебединой песней — предсмертным криком — доблестного 1-го полка."
Перекоп - Юшунь глазами дроздовца-артиллериста
Линейный вид
