Очерки по истории анархизма

[Дубовик]

В новом году начинаю публиковать на форуме очерки юбилейного характера по истории анархизма на территории бывших Российской империи и СССР. Серию таких очерков начал больше года назад на своей страничке в Фейсбуке, - а почему сразу не копировал сюда, даже не знаю. Первая публикация уже не очень свежая, от 6 января. Более ранние - милости прошу в ФБ.

[Дубовик]

Сто лет со дня смерти Льва Платоновича Симиренко (1855-1920), российского и украинского селекционера, основателя нового направления в мировом плодовом сортоводстве, автора широко известного сорта яблок «Ренет Симиренко». Он известен во всем мире именно как «Отец яблок» (пользуюсь названием одной из песен БГ), – и почти забыт как революционер, сторонник безгосударственно-социалистических идей Бакунина, каковым был в молодости.

Симиренко родился 6 февраля 1855 года в селе Млиев Черкасского уезда Киевской губернии, в семье бывшего крепостного крестьянина, ставшего богатым и успешным заводчиком. Когда 18-летний Лев Платонович окончил гимназию и поступил на физико-математический факультет Киевского университета, отец подарил ему сахарный завод в селе Городище. Тогда же Симиренко стал революционером, тесно сотрудничая с бакунистами из «Киевской коммуны»: получал от них пропагандистскую литературу на русском и украинском языках и распространял ее среди рабочих-сахароваров и крестьян Городищенской волости. Городищенскому сахарному заводу вообще везло на владельцев: через 33 года сын его нового хозяина Георгий Пятаков тоже вел здесь пропаганду анархизма и, возможно, содействовал экспроприации кассы отцовского предприятия.

В августе 1874 Симиренко был привлечен к следствию по делу о пропаганде в империи по подозрению в принадлежности к революционному кружку. Для других подследственных дело закончилось судом по знаменитому «процессу 193-х». Против Симиренко достаточных улик не нашлось, он не был даже арестован, а в 1876 году дело против него вообще было прекращено. Но из Киевского университета пришлось уйти.

С 1877 Симиренко жил в Одессе и учился на естественном факультете Новороссийского университета. Здесь он поддерживал тесные связи с бакунистами из кружков «южных бунтарей» Владимиром Дебогорием-Мокриевичем и Яковом Стефановичем, с бунтарями-террористами Валерианом Осинским и Дмитрием Лизогубом, финансировал подпольную революционную деятельность. Заодно снова начал распространять запрещенную литературу на Городищенском заводе.

Летом 1879 учеба в университете была окончена и Симиренко поселился в Городище. Здесь его и арестовали в ноябре 1879-го, после обыска, доставившего в руки жандармов «компрометирующую переписку». По распоряжению киевского генерал-губернатора Симиренко «за сношения с главными членами киевского революционного сообщества и содействие им» был приговорен к административной ссылке в Сибирь. Зиму 1879-1880 он провел в Мценской пересыльной тюрьме, где подружился с Владимиром Короленко.

С сентября 1880 Симиренко отбывал ссылку в Красноярске. По воспоминаниям известного народовольца Бориса Оржиха, «в то время [Симиренко был] душа местной ссылки и самый серьезный и тактичный работник для революционного дела в ссылке. Он заведывал теплицами и садом одного богатого купца-домовладельца, что создавало ему независимое и прочное положение в городе». Кроме работы на «купца-домовладельца», Симиренко стал основателем Красноярского городского парка, сохранившегося до сих пор. Но главным его занятием стала работа в нелегальном «Красном Кресте Народной Воли», занимавшимся оказанием материальной помощи ссыльным и устройством их побегов.

В июле 1882 Симиренко участвовал в освобождении своего старого знакомого Дебогория-Мокриевича, после чего был арестован. При обыске в его комнате были найдены подробные списки политических ссыльных со статистическими и биографическими сведениями. Больше года Симиренко содержался в одиночной камере Красноярского тюремного замка, перенес тиф, и в конце концов был приговорен в октябре 1883 к ссылке в «более отдаленные места Сибири» на 3 года.

Новую ссылку Симиренко отбывал в Балаганске Иркутской губернии, где продолжал заниматься садоводством и цветоводством. Женился на ссыльной польской социалистке Альдоне Гласко-Гружевской.

Срок ссылки закончился в сентябре 1886 года. С этого времени Симиренко полностью прекратил участие в революционном движении, сосредоточившись на работе селекционера. Как бывший политический ссыльный он был ограничен в выборе места жительства вплоть до середины 1890-х, но, вероятно, это его не заботило: до конца жизни Симиренко жил то в Городище, то в родном Млиеве, где открыл садово-огородную опытную станцию и питомник, а затем и сельскохозяйственную школу. Со временем пришло признание: работы Симиренко получали золотые медали на различных всероссийских и международных выставках, сам он стал членом-корреспондентом Бельгийского общества садоводов и почетным членом Французского национального общества садоводства.

Во время Гражданской войны Симиренко оставался в Млиеве. При очередном приходе в Украину красных созданный им питомник был национализирован, но Симиренко при этом был назначен его директором и научным руководителем.

6 января 1920 года Симиренко был убит бандитами, напавшими на Млиев с целью грабежа.

[Дубовик]

Сто лет назад, где-то в начале января 1920 года, в Казани умерла Лидия Николаевна Коротнева-Закржевская (1863-1920), известная в годы Гражданской войны деятельница анархического движения, бывшая эсерка (рев. псевдоним «Бабушка»).

Лидия Николаевна родилась в семье елецкого уездного предводителя дворянства. Сведения о ее юности мне не известны. С 1899 Коротнева-Закржевская жила в Казани, входила в эсеровские кружки, а затем и в Партию социалистов-революционеров. Во время Революции 1905-1907 вела активную пропаганду, предположительно, состояла членом Казанского комитета ПСР. Арестована в 1906, около года провела в тюрьме, после чего сослана в Вологодскую губернию.

Ссылку отбывала в Вельске и Тотьме, здесь вышла из ПСР и стала анархисткой-коммунисткой по убеждениям. Скорее всего, это произошло около 1908-1909, под влиянием разоблачения провокации Евно Азефа и вызванного этим кризиса в эсеровской партии. К анархистам тогда перешло значительное количество эсеров, – достаточно назвать таких известных деятелей, как Всеволод Волин и Аполлон Карелин.

В 1913 Коротнева-Закржевская была освобождена из ссылки по амнистии, вернулась в Казань и, пользуясь старыми связями, довольно быстро организовала Казанскую группу анархистов-коммунистов. В группу входили рабочие Паратского сталелитейного завода и Алафузовской текстильной фабрики, студенты Казанского университета и учащиеся средних учебных заведений. Под руководством Коротневой-Закржевской группа вела пропаганду, участвовала в дискуссиях с казанскими социал-демократами, эсерами и толстовцами, одновременно оказывая им техническую помощь. К зиме 1913-1914 были установлены связи с единомышленниками в Петербурге, откуда в Казань доставлялась нелегальная анархическая литература.

В начале 1914 года активные участники Казанской группы были арестованы, Коротнева-Закржевская и еще четверо анархистов сосланы в Сибирь. Ссылку «Бабушка» отбывала в Енисейской губернии вплоть до марта 1917 года.

После Февральской революции Коротнева-Закржевская участвовала в создании Красноярской инициативной группы анархистов, как ее представительница вошла в исполком Красноярского Совета, но уже весной 1917-го вернулась в Казань. Вокруг «Бабушки» собрались некоторые ее товарищи по прежней подпольной работе, а вскоре воссозданная ею группа объединилась с группой рабочих-анархистов обувной фабрики «Поляр», положив начало Казанской федерации анархистов (КФА). Лидия Николаевна снова вела пропаганду среди рабочих и солдат, участвовала в создании рабочих клубов и кооперативов.

Во время Октябрьского восстания Коротнева-Закржевская сотрудничала с Казанским военно-революционным комитетом, но от участия в органах новой власти, конечно, отказалась, оставшись на скромной должности библиотекаря. Много времени и сил отдавала работе в клубе КФА, выступала с лекциями по анархизму. В отличие от соседних Самары и Нижнего Новгорода, крупным центром анархического движения Казань так и не стала, но КФА все же имела очень сильное влияние среди матросов волжских пароходств, а также на Пороховом заводе, Алафузовской фабрике и «Поляре».

В мае-июне 1918-го многие казанские анархисты ушли на фронт против чехословаков и комучевцев; окончательно деятельность КФА прекратилась в начале августа в связи с падением советской власти в Казани.

Осенью 1918-го «Бабушка» восстановила Казанскую группу анархистов-коммунистов, которая под ее руководством продолжала активную агитационно-пропагандистскую деятельность. Как и прежде, работала библиотекарем. Как относились она сама и ее товарищи к большевистскому режиму, имели ли отношение к деятельности анархистов подполья, – сведений не имеется. Но даже если анархисты Казани были лояльны к большевикам, – для чекистов это не имело значения. В конце ноября 1919-го из Москвы пришло распоряжение провести аресты всех известных Казанской губЧК анархистов.

56-летняя «Бабушка» была арестована около 28-29 ноября 1919-го по обвинению в контрреволюционной агитации. Зимой 1919-1920 в тюрьме губЧК начался тиф, от которого до весны скончалось множество арестантов. Заболела и Коротнева-Закржевская. В связи с состоянием здоровья постановлением Казанской губЧК от 3 января 1920 года она была освобождена до решения дела под подписку о невыезде.

Через несколько дней после освобождения Лидия Николаевна Коротнева-Закржевская умерла.

П.С. Наверное, они не хотят портить свою статистику, – но и царские, и советские, и современные российские тюремщики иногда отпускают политических заключенных – умирать. Начиналась эта практика еще во времена народников 1870-х. В дни когда умирала «Бабушка», был освобожден и умер еще один легендарный анархист, дважды смертник Лев Алешкер (отметьте, если интересно – напишу очерк и о нем). Прямо сейчас, в январе 2020-го, в Мордовии умирает политзэк Илья Романов, о котором благодаря давлению общественности тоже поднят вопрос об освобождении по состоянию здоровья…

[Дубовик]

Василий Старостин. Сегодня ему было бы 60.

Авторизованная биографическая справка для одного пока еще не реализованного проекта.

Старостин Василий Васильевич (1960-2019). Родился в Данилове Ярославской области 12 января 1960. Образование высшее, окончил Сибирский государственный университет физкультуры и спорта (1982). В детстве жил в Железногорске-Илимском Иркутской области, затем в Омске. По окончании учебы работал завучем в спортивной школе, директором подросткового клуба, тренером по боксу. Интерес к анархизму появился в средней школе, при изучении на уроках истории деятельности Первого Интернационала и участия в нем К. Маркса и М.А. Бакунина. Член Конфедерации анархо-синдикалистов (КАС) с 1990 года. Делегат Четвертого (Самара, май 1991), Пятого (Томск, май 1992) и Шестого (Москва, 1993) съездов КАС, региональных съездов организаций КАС в Сибири. Сотрудник и соредактор сибирских анархо-синдикалистских газет «Рабочий», «Синдикалист», корреспондент информационного центра рабочего и профсоюзного движения «КАС-КОР».

С 1992 – железнодорожный рабочий. Организатор и лидер Омской конфедерации труда (ОКТ). В условиях распада общероссийской организации КАС в первой половине 1990-х сибирские анархо-синдикалисты сумели сохранить свои структуры, а в начале 1995 образовали межрегиональный профсоюз Сибирская конфедерация труда (СКТ), одним из учредителей которого стал Старостин. С момента создания СКТ вела и ведет деятельность, основанную на традициях революционного синдикализма; как один из лидеров СКТ и председатель ОКТ Старостин принимал активное участие во множестве стачек, в движении против жилищно-коммунальной реформы и милицейско-полицейского произвола; в 2000 избран исполнительным секретарем СКТ. Одновременно вел антифашистскую, природозащитную и другую общественную деятельность. Одним из первых в России поднял тему прекаризации трудовых отношений.

В 2006 стал организатором «Союза отверженных», неформального движения выпускников детских домов, тогда же при СКТ был создан Комитет защиты прав выпускников детских домов; благодаря юридической помощи бывшим детдомовцам «Союзу бездомных» удалось добиться положительного решения судов о получении жилья (квартир) для более чем 500 человек. Участник Европейских социальных форумов во Флоренции, Париже и Афинах, в т.ч. их секций и семинаров по рабочему движению. Участник Российских социальных форумов в Москве, Новосибирске, Томске и Иркутске, на которых был координатором по тематике профсоюзов и рабочего движения. Подвергался давлению и преследованиям со стороны властей, в частности, в 2006 вместе с группой детдомовцев был снят с поезда при поездке на Социальный форум в Петербурге.

В последние годы жизни страдал тяжелым онкологическим заболеванием, перенес несколько хирургических операций, был признан инвалидом 2 группы. Несмотря на состояние здоровья, продолжал общественную деятельность до конца жизни, оставаясь убежденным анархистом-синдикалистом.

Умер в Омске 2 апреля 2019.

[Дубовик]

Сто лет со дня смерти Александра Никифоровича Дунаева (1850-1920), видного участника толстовского движения в России, – движения самобытного, плохо укладывающегося в строгие рамки классификаторов, но, несомненно, имевшего мощную антигосударственную, анархическую основу. Движения, очень неоднородного по своему составу, а также по степени вовлеченности в него и готовности следовать провозглашенным им принципам, – ярким примером чему может служить герой нашего сегодняшнего очерка. Но, думается, столетний юбилей является достаточным поводом, чтобы рассказать о полузабытых уже именах.

Дунаев родился в 1850 году в семье купца 1-й гильдии, владельца табачной фабрики. Участвовал в отцовском бизнесе, избирался гласным Московской городской думы, но – разорился вскоре после женитьбы. С помощью друзей в 1886 устроился на службу в Московский торговый банк, работал в его правлении. Материальное положение наладилось, однако Дунаев переживал тяжелый духовный кризис.

В 1887 году Дунаев познакомился с Толстым и, как писал один из последователей великого писателя, «жизнепонимание Льва Николаевича, которое он всецело разделял, дало ему нравственную опору в жизни». Дунаев стал единомышленником, близким помощником и личным другом Толстого. Он много сил и средств уделял благотворительности, во время голода 1891-1892 годов организовывал столовые для голодавших крестьян, ходатайствовал об освобождении арестованных толстовцев и отказников от воинской службы, навещал их в тюрьмах и оказывал материальную помощь, участвовал в создании первой в Москве вегетарианской столовой. В конце 1890-х сыграл важную роль в организации переселения нескольких тысяч закавказских духоборов в Канаду. Судя по всему, Дунаев имел также самое непосредственное отношение и к нелегальной издательско-пропагандистской деятельности толстовцев: во время одного из обысков, которым нередко подвергались активные участники толстовского движения, в доме Дунаева было обнаружено и изъято около четырех пудов запрещенных книг, брошюр и рукописей.

Судя по свидетельствам друзей и современников, Дунаев вовсе не был борцом, готовым на любые жертвы ради своих убеждений. Он «тяжело переживал какие бы то ни было правительственные репрессии и находил забвение в работах на огороде (…) который он обрабатывал собственноручно». Парадоксальным образом, ни репрессии, ни убеждения не мешали Дунаеву делать карьеру по службе, и к началу 1900-х годов он стал директором Московского торгового банка. Конечно, все это привело к утрате взаимопонимания с новым поколением последователей Толстого: они, как правило, были бОльшими ригористами, были больше ориентированы на активную деятельность. На старых толстовцев, «служивших в банках, на железных дорогах, как Дунаев, Буланже, Зонов и другие», для которых «толстовство было только религией, дававшей им смысл жизни», молодые смотрели с непониманием. А уж «толстовец – директор банка» воспринимался ими как некое недоразумение. Злые языки поговаривали даже, что Дунаев давно уже перестал разделять толстовские взгляды, и лишь в присутствии самого Льва Николаевича «практикует внешние проявления толстовства», например, вегетарианство.

А Дунаев оставался самим собой. Служил в банке, отдыхал за работой на своем огороде, поддерживал дружбу со старыми единомышленниками, включая Толстого. Даже стал заведовать финансовыми делами семьи Толстого. Лишь в «последние годы, когда Дунаев, съездив в Германию, стал очень восторгаться всем германским, Льва Николаевича раздражали его рассказы о превосходстве немцев и совершенстве германской культуры и техники, и он отдалился от него, и Дунаев стал реже бывать в Ясной Поляне».

Отдалился – но примчался в Ясную Поляну в ноябре 1910. Помогать в устройстве похорон своего друга и учителя.

В последние годы жизни Дунаев состоял действительным членом московского Толстовского общества. После Октябрьского переворота и национализации банков продолжал работать в бывшем Московском торговом банке, конечно, уже не директором. Пенсии от новой власти ему не полагалось, 69-летний старик должен был обеспечивать себя сам.

Умер Александр Дунаев в Москве 15 января 1920 года.

[Дубовик]

Обещанный очерк о «дважды смертнике» Льве Алешкере (1881 – 1920), столетие смерти которого приходится примерно на текущий месяц.

Лев Лейвикович Алешкер родился в Витебске 11 (23) июня 1881 в семье раввина. Сведения о его детстве и ранней юности очень скудны. Известно, что какое-то время он занимался публицистикой, сотрудничал в газете «Витебский листок». Вероятно, журналистом он стал за границей, уехав во Францию в конце 1890-х. В начале своего жизненного пути был очень религиозен, поскольку известно, что Алешкер намеревался пойти по стопам отца и стать раввином. Но за границей от этих планов отказался: познакомившись с революционным движением, Алешкер присоединился к анархистам-коммунистам. Принимал активное участие в анархическом движении Франции, получил в нем определенную известность. Был знаком с лидерами французских анархистов, в частности, вел переписку с Шарлем Малато, ветераном, заставшим еще Бакунина, и автором книги «Философия анархизма». Подготовил к изданию работу «Социалистические документы», вышедшую под псевдонимом «А. Даль» на французском и болгарском языках в 1904 и 1906 годах. Известно также, что в какой-то момент Алешкер собирался переехать в Испанию, – вероятно, по той причине, что испанский анархизм того времени носил более радикальный, боевой характер, чем французский.

С появлением в начале 1900-х российского анархического движения Алешкер начал оказывать ему содействие. Он был связан с женевской Группой русских анархистов за границей, в 1902-1903 участвовал в создании в Париже «Революционной библиотеки», а в июне 1904 – Издательской группы «Анархия», поставившей себе целью обеспечить зарождавшееся движение теоретической и пропагандистской литературой. С момента возникновения Издательской группы Алешкер попал в поле зрения российских властей: его имя появилось в розыскном списке Департамента полиции за июнь 1904 с отметкой «опасный анархист».

После событий 9 января 1905 года, вошедших в историю под названием «Кровавое воскресение», когда стало очевидно начало революции в России, парижские анархисты из Издательской группы «Анархия» начали возвращаться на родину, – в Вильно, Ригу, Белосток и т.д. Алешкер и его товарищ Василий Латин уже к февралю 1905 нелегально прибыли в Одессу и присоединились к Южно-русской группе анархистов-коммунистов (ЮРГАК).

Одесса к этому времени уже имела прочную репутацию второго в России центра анархического движения, – первое место оставалось за Белостоком. Незадолго до приезда Алешкера полиция арестовала большую группу членов ЮРГАК во главе со старым польским революционером Александром Шетлихом, и Алешкер сразу оказался в центре всей работы организации. Он вел пропаганду среди рабочих, выступал на митингах и сходках, работал в лаборатории по изготовлению бомб, содействовал стачкам, охватившим город весной 1905-го. Пропаганда имела блестящий успех: ЮРГАК быстро пополнялась новыми членами, в частности, к группе перешла значительная часть местных эсеров, включая всю партийную боевую дружину. В это же время Одесса сыграла важнейшую роль в становлении анархического движения во всем регионе, – под влиянием ЮРГАК группы анархистов появлялись все в новых и новых городах и селах Украины, а в апреле 1905-го одесские и киевские анархисты договорились начать совместный выпуск общероссийского печатного органа, газеты «Набат». Эти организационные дела требовали частых разъездов, и всю весну Алешкер, помимо работы в Одессе, совершал поездки в другие города. Вероятно, так его и выследили.

13 мая 1905 года Алешкер возвращался домой пароходом из Николаева, где накануне выступал на рабочем митинге. В одесском порту его уже ждали агенты Одесского охранного отделения. Арест произошел с боем: Алешкер стрелял в полицейских и ранил сыщика Федора Мазепова. Ровно через четыре месяца, 15 сентября 1905 года, Одесский военно-окружной суд приговорил его к смертной казни за принадлежность к анархистам-коммунистам, изготовление и хранение бомб и взрывчатых веществ, покушение на Мазепова. В российском анархическом движении 20-го века Алешкер стал первым смертником, но казнен он не был. Поскольку Мазепов остался жив, суд ходатайствовал о замене приговора на бессрочную каторгу. Окончательное решение должен был принять Сенат, который поначалу оставил приговор без изменений, но после выхода манифеста об амнистии от 21 октября 1905-го казнь была заменена на 15 лет каторги.

С 1906 Алешкер отбывал наказание в Акатуйской центральной каторжной тюрьме. С первых же дней он отказывался подчиняться тюремному режиму, участвовал во всех голодовках и других актах протестах.

20 августа 1907 года в ответ на насилие и оскорбление со стороны тюремного надзирателя Алешкер ударил его бутылкой по голове и нанес легкую рану. Возбудили новое дело, и дело это было нешуточное: лишенный всех прав арестант совершил нападение на охранника. В наказание Алешкер был переведен на время следствия в Горно-Зерентуйскую тюрьму. В конце 1908 или начале 1909 года военный суд приговорил его к смертной казни через повешение. Так Алешкер снова оказался в камере смертников.

После суда Алешкер написал письмо-завещание «На пороге смерти», в котором объяснял свой поступок и изложил свои взгляды на проблему революционного насилия. Он начал с того, что назвал себя последователем «позитивной стороны учения Толстого – пассивного сопротивления», категорически отвергнув террор и как орудие мести, и как средство борьбы за реализацию анархического идеала: террор в понимании Алешкера является не более чем «средством самозащиты и предотвращения насилия» со стороны власти. Кажется, этот удивительный человек стал первым и единственным в мире толстовцем-террористом. (Спустя много лет, в 1951 году, возникло дело «Толстовского контрреволюционного террористического центра», участники которого – выжившие после прежних неоднократных арестов старики-толстовцы – обвинялись в подготовке покушения на Сталина, – но дело это оставим на том, что заменяло сталинским следователям совесть). Впрочем, алешкеровское толстовство было деятельным, ориентированным на подготовку всенародной революции и создание безгосударственного коммунистического общества. Отрицая террор, в своем завещании он призывал к «постоянному и полному бойкоту» власти государства и капитала, к массовому прямому действию и реализации народных прав захватным образом.

Письмо Алешкера удалось передать на волю, и в 1909 году оно было опубликовано в парижском издании «Альманах. Сборник по истории анархического движения в России». Публикация сопровождалась некрологом. Это обстоятельство внесло изрядную путаницу в труды историков-анарховедов, которые много десятилетий считали, что Алешкер был казнен царским режимом. В действительности, при утверждении приговора казнь снова заменили на каторгу – теперь бессрочную.

Из Горного Зерентуя Алешкера перевели в Кутомарскую тюрьму. В августе 1912-го он участвовал в массовой двухнедельной голодовке арестантов. Участвовавший в тех событиях эсер-максималист Иосиф Жуковский-Жук вспоминал: «Особенно непоколебим был Алешкер. Маленький, тщедушный, чахоточный, этот человек обладал могучей душой и стальной непоколебимой волей. Выходец из духовной, еврейской среды, анархист-коммунист по убеждению, он на каторге не подчинялся никакому режиму принципиально. Его тюремная жизнь, это – сплошная борьба с тюремщиками. “Каждый шаг революционера должен быть борьбой”, страстно доказывал он, и в то же время он был противником самоубийств». Голодовка окончилась неудачно; спустя две недели после ее завершения Алешкер объявил новую голодовку, которую вел в одиночку более десяти дней. На седьмой день по приказу начальника тюрьмы Головкина он был жестоко избит надзирателями, а затем снова переведен в Горный Зерентуй. Уже в следующем году в связи с систематическим неподчинением режиму Алешкер был переведен «на исправление» в Рижскую центральную каторжную тюрьму, отличавшуюся особенно строгим режимом.

Из Рижского централа Алешкера освободила Февральская революция. Он поселился в Москве и возобновил активное участие в анархическом движении. Бывший террорист окончательно перешел на пацифистские позиции, став одним из главных деятелей и идеологов «мирного анархизма». Этим термином в 1917 – 1920-х называли себя те сторонники кропоткинского анархо-коммунизма, что принципиально отвергали всякое насилие. Как нетрудно заметить, «мирный анархизм» был максимально близок к классическому толстовству, отличаясь от последнего лишь своей внерелигиозностью. Сторонники этих двух идейных течений тесно сотрудничали друг с другом, нередко одновременно состояли и в анархических, и в толстовских формированиях, – как это было и с Алешкером: он принимал участие в деятельности и Всероссийской федерации анархистов-коммунистов (ВФАК), и Общества истинной свободы в память Л.Н. Толстого, выступал с лекциями в клубах анархистов и толстовцев, сотрудничал (под псевдонимом «Мирный анархист») в разных периодических изданиях. В декабре 1918-го Алешкер участвовал в 1-м Всероссийском съезде анархистов-коммунистов, а в следующем году издал книгу «Беседа о мирном анархизме».

К концу второго года советской власти московские анархисты, состоявшие в ВФАК, сохраняли к ней более чем лояльное отношение. Допустимой они считали исключительно идейную борьбу с большевистским режимом, критику его «отдельных недостатков» и терпеливое ожидание обещанной Лениным эволюции «диктатуры пролетариата» в сторону «отмирания государства». Алешкер, как «мирный анархист» и пацифист, тем более не мог принимать участия в вооруженной борьбе, которую к осени 1919-го начали анархисты подполья. Чекисты, однако, в такие тонкости не вдавались: в начале октября 1919-го они установили, что взрыв здания Московского комитета РКП(б) 25 сентября совершили анархисты, – и в поисках следов подполья начали аресты всех известных МЧК московских анархистов.

Алешкер был арестован 9 октября 1919-го, на второй день операции по ликвидации анархистов. В какой именно тюрьме он сидел – не установлено, но, по воспоминаниям товарищей, «сидел в невероятных условиях» и не раз подвергался избиениям. Освобожден он был примерно в начале января 1920 года, будучи уже смертельно больным.

Лев Лейвикович Алешкер скончался в Москве в самом начале 1920 года, через несколько дней после освобождения.

П.С. Информация для проекта «Последний адрес»: в 1919 году Алешкер проживал в Москве по адресу Сущевский тупик, дом 13, квартира 20.

[Ihgd]

Кажется, этот удивительный человек стал первым и единственным в мире толстовцем-террористом
В Аргентине был ещё Курт Вилькенс, который в 1923 г. убил подполковника Эктора Бениньо Варелу, известного жестоким подавлением восстания в Патагонии.

[Дубовик]

Около месяца назад рядом публикаций (но не моей) была отмечена столетняя годовщина депортации из США большой группы анархистов и социалистов российского происхождения. Сегодня – дата другого столетнего юбилея, связанного с этой группой. 19 января 1920 года 249 депортированных перешли финско-советскую границу в районе станции Белоостров под Петроградом.

Прибывших «американцев» встретила делегация во главе с секретарем Петроградского комитета РКП(б) Сергеем Зориным. Был проведен митинг, после которого все отправились в Петроград. И тут оказалось, что петроградские власти поспешили: из Москвы была получена телеграмма Совнаркома РСФСР, согласно которой разрешение на переход границы давалось только троим депортированным: имевшим на то время всемирную известность анархистам Александру Беркману, Эмме Голдман и Петру Бианки. Причина понятна: подавляющее большинство прибывших (180 человек) принадлежали к анархистам, которые и так уже заполнили «революционные» тюрьмы Советской России. Недолго думая, «американцев» арестовали – всех, кроме названной Совнаркомом троицы. Лишь в результате протестов Беркмана, Голдман и Бианки арестованные были вскоре освобождены.

На митинге в Белоострове Беркман говорил: «С сегодняшнего дня мы все едины (…) в святом деле революции, едины в ее защите, едины в нашей общей цели свободы и блага народа. Социалисты или анархисты – наши теоретические разногласия остаются позади. Сейчас мы все революционеры и плечом к плечу будем стоять вместе, чтобы бороться и работать во имя освободительной революции». Наивность этих утверждений стала понятна ему самому уже в ближайшие месяцы: никакого единства ни с кем большевики не хотели. Многие и многие «американцы», сохранившие верность своим убеждениям, уже с осени 1920 года начали свой крестный путь по тюрьмам и концлагерям.

В декабре 1921 года Беркман и Голдман были вынуждены уехать из России.

Петр Бианки вскоре вступил в РКП(б) и в дальнейшем работал в партийных и хозяйственных организациях, стараясь не вспоминать о былой принадлежности к анархистам. В марте 1930 его убили восставшие против сталинского «социализма» сибирские крестьяне.

Сергей Зорин, как положено настоящему большевику, был обвинен в целом букете разнообразных контрреволюционных преступлений и расстрелян в 1937.

= = = = = = = = = =

В тот же день 19 января 1920 года в Нью-Йорке вышел первый номер газеты «Американские известия» (1920-1924), «органа русских профессиональных и культурно-просветительных организаций Соединенных Штатов и Канады». Основанная как беспартийное издание Исполкома российского общеколониального съезда в Соединенных Штатах и Канаде, уже в июне 1920 газета фактически стала органом анархистов-синдикалистов. Выходила еженедельно и ежедневно тиражом 3 тысячи экземпляров. Главными редакторами были меньшевик И.Л. Дурмашкин (1920), анархисты К.Ф. Гордиенко (1920-1921) и М.И. Рубежанин (1921-1924). Типография и редакция газеты подвергались нападениям со стороны полиции и американских коммунистов. После выхода 506-го номера в конце 1924 «Американские известия» объединились с анархо-коммунистическим изданием «Волна», положив начало новой газете «Рассвет».

[Дубовик]

Девяносто лет со дня смерти Сергея Алексеевича Агафонова (1883-1930).

Сергей Агафонов (рев. псевдонимы «Стенька», «Сенька», «Мартовский») родился в Арзамасе Нижегородской губернии. В молодости работал помощником лесничего в Нижегородской губернии. Уже в это время вступил в ПСР, в 1901 году. В 1905 был призван на воинскую службу, которую проходил в Москве во 2-м гренадерском Рязанском полку. Участвовал в солдатским восстании 2-4 декабря 1905, ставшем прологом Декабрьскому вооруженному восстанию в Москве. При его подавлении был арестован, в апреле 1906 приговорен к бессрочной каторге.

По пути в сибирские каторжные тюрьмы Агафонов бежал и с этого времени находился на нелегальном положении. Около года он работал в военных организациях эсеров и эсеров-максималистов в Москве и Твери, а к весне 1907 оказался в Севастополе, где был инструктором боевой дружины при Севастопольском комитете ПСР.

В марте 1907 года севастопольские боевики заявили о разрыве с ПСР и присоединении к анархистам-коммунистам, образовав Севастопольскую революционную боевую дружину «Свобода внутри нас» (СБРД). Ее руководителями стали известный позже «неонигилист» Андрей Андреев (1882-1962), фермер Карл Штальберг (ок. 1866 – 1908), которого наверняка помнят все, кто читал савинковские «Воспоминания террориста», и Сергей Агафонов, – самый «неизвестный» из этой троицы. В составе группы «Свобода внутри нас» Агафонов руководил лабораторией по изготовлению бомб, готовил боевые акты, в т.ч. самый известный акт севастопольских анархистов – вооруженное освобождение двадцати одного политзаключенного Севастопольской тюрьмы, совершенное в ночь на 15 июня 1907 года.

Агафонов был арестован уже в июле 1907 года при ликвидации лаборатории. Группа «Свобода внутри нас» продолжала активную деятельность в Крыму и Киеве до февраля 1908, но в конце концов все ее члены также были арестованы либо погибли. Процесс по делу «Свободы внутри нас» прошел в военном суде в Севастополе 11-12.12.1908, Агафонов был приговорен к бессрочной каторге. Наказание отбывал в тюрьмах Севастополя, Самары и Николаева вплоть до Февральской революции.

Сведения об Агафонове после 1917 года очень скудны. Он состоял членом Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев, в начале 1920-х жил в Москве, а к концу 1920-х – в Хабаровске, где работал заведующим лесным отделом Дальлесхоза и лесторга.

9 мая 1929 года Агафонов был арестован Экономическим отделом ОГПУ по обвинению в шпионаже в пользу Японии. Подробности дела лично мне остаются не известными. Следствие шло около восьми месяцев, Агафонов был приговорен к расстрелу и казнен в Хабаровске 24 января 1930 года.

[Дубовик]

«Большевики - злейшие враги революции»: харьковские чекисты против анархистов.

С разгромом Деникина и приходом Красной армии зимой 1919-1920 гг. в Украине была восстановлена власть большевистской партии. Руководство РКП(б) и КП(б)У извлекло уроки из опыта предыдущего года и, как говорилось в приказе Реввоенсовета Республики от 11 декабря 1919 г., приняло «ряд мер, которые исключили бы возможность повторения тех явлений, которые погубили Советскую Украину в прошлый раз». Эти меры сводились к ликвидации «партизанщины», прежде всего Махновщины, и полному разоружению сельского населения. Из претензии на обладание «единственно верным учением» логично следовал отказ большевиков от любого диалога с обществом или хотя бы с теми рабоче-крестьянскими массами, от имени которых они правили. Обеспечить устойчивость такому режиму можно было лишь подавлением и уничтожением любой оппозиции, прежде всего – располагающей вооруженной силой.

К концу января 1920 года могло показаться, что задача, сформулированная в приказе РВСР, выполнена. Разоружение и расформирование повстанческих отрядов было завершено, причем обошлось без серьезных инцидентов. Махновская Революционно-повстанческая армия Украины (РПАУ), главная угроза большевикам на Левобережье, прекратила существование. Екатеринославщина, Северная Таврия и Донбасс были заполнены красноармейскими частями, систематически проводившими обыски и операции по изъятию оружия. Правда, сам Махно и многие из его ближайших товарищей смогли скрыться и избежать «сурового пролетарского возмездия», но их поимка могла считаться делом ближайшего времени.

Пришло время обратить внимание на город. На легализовавшиеся после ухода белых организации социалистов и анархистов. Первый удар был нанесен по анархистам, тесно связанным с махновским повстанчеством, достаточно многочисленным и пользовавшимся заметным влиянием в промышленных центрах Украины, включая ее советскую столицу Харьков.

Со времени создания Конфедерации анархических организаций Украины «Набат» (КАУ) Харьков был одним из главных центров ее деятельности. Во времена «первой» советской власти (январь-июнь 1919 г.) харьковские «набатовцы» имели свои клубы и издательство «Вольное братство», выпускали газету «Харьковский набат» и серию книг «Научно-анархическая библиотека»; их оплотом являлся Харьковский паровозостроительный завод. С приходом деникинцев анархисты ушли в подполье и, действуя в тесной связи с большевиками и левыми эсерами, вели пропагандистскую и боевую деятельность против белых.

Харьковская федерация анархистов «Набат» вышла из подполья 12 декабря 1919 года, с возвращением красных. Вскоре был открыт анархический клуб, воссозданы издательство и книжный магазин «Вольное братство»; клубом заведовал один из старейших в Украине анархистов Ефим Ярчук, издательством – 25-летний Семен (Сеня) Флешин. Выпуском брошюры «Как надо устроить крестьянское хозяйство и как нам следует устроить вольную жизнь» «набатовцы» начали новую пропагандистскую кампанию. Ее результаты сказались уже в январе 1920-го, когда к анархистам перешли группа харьковских эсеров-максималистов и остатки разогнанного чекистами Главного украинского комитета революционных коммунистов.

Возобновление анархической деятельности сразу встретило противодействие со стороны советских властей. В организацию были внедрены чекистские агенты. В декабре 1919-го КАУ было отказано в выпуске печатного органа. В вопросе о печати многое зависело от местной ситуации. Например, в соседнем Екатеринославе анархистам дали разрешение на издание одного номера газеты «Екатеринославский набат», чтобы «удержать их от ухода в подполье». В Харькове сложилось по-другому. В ближайшее время начались и первые аресты анархистов Харькова, в частности, 10 января был задержан Сеня Флешин. Но никакие обвинения ему не предъявлялись, и через девять дней, после угрозы начать голодовку, он был освобожден. Пока преследования носили эпизодический характер. Для серьезных гонений на такую известную и влиятельную революционную организацию, как КАУ, требовался серьезный же повод.

В качестве повода было выбрано обвинение в причастности анархистов к уголовному бандитизму. Как в Москве в апреле 1918 года. Расчет был прост: Харьков действительно страдал от множества налетчиков, за анархистами с царских времен закрепилась репутация «экспроприаторов», – значит, возложить на них всю ответственность за преступность будет легко. Как писал видный чекистский работник Семен Дукельский: «После возвращения Советской власти на Украину, Харьков представлял собой очаг бандитского разгула. Экспроприации советских учреждений и продовольственных складов, налеты с убийствами на частные квартиры и терроризирование мирного населения носили эпидемический характер, нарушая всякую возможность осуществления советского строительства. Если верховное руководство и организация повстанческих комитетов и бандитских шаек в украинских селах осуществлялась Петлюрой и его сподвижниками, украинскими социалистами-революционерами, то роль руководителей городского бандитизма взяла на себя другая “революционная” партия – анархисты».

Операция началась 30 января 1920 года. По словам Дукельского, «первыми были арестованы Давид Коган, Аким, Ян, Карл Капостин, Самуил и Садовский, у которых было отобрано огромное количество винтовок, револьверов и бомб». Через несколько часов в одном из домов по Военной улице были задержаны участники «собрания анархо-бандитов», оказавшие чекистам вооруженное сопротивление. В перестрелке были убиты Николай Масальский и Иван Креницкий, сумел скрыться Андрей Португалец, остальные 16 человек были арестованы. Среди них оказались активные участники харьковского «набатовского» подполья времен деникинщины Виктор Удалой, Анатолий Аверьянов, Степан Бондаренко и другие. Неожиданно среди арестованных обнаружился начальник караула Народного банка Константин Рыковский, а при его обыске нашелся план помещения банка. Из этого был сделан логичный вывод, что анархисты и Рыковский обсуждали план крупного ограбления.

В последующие дни аресты продолжались. Уже утром 31 января был взят Андрей Португалец, зачем-то вернувшийся в свою квартиру, и боевик Яков Сухорукий. В первых числах февраля арестованы Анатолий Горелик, бывший секретарь Харьковского «Набата» Иван Карташов, известные «неонигилисты», как они себя называли, супруги Андрей Андреев и Зора Гандлевская, лидеры группы анархистов на Паровозостроительном заводе братья Григорий и Федор Цесники и многие другие «набатовские» активисты.

В некоторых случаях попытки задержаний приводили к настоящим сражениям с чекистами. Так, бывший махновский командир и участник Московской организации анархистов подполья Даниил Бондаренко и его товарищ, некий Дурно, при аресте в конспиративной квартире на Новониколаевской улице бросили несколько бомб, затем выбили оконную раму и прорвались из окружения; их снова обнаружили и арестовали через два дня. При ликвидации «крупной шайки Шурки Ростовского» ее глава, «войдя в квартиру и увидев засаду, открыл стрельбу по ней, тяжело ранил одного из сотрудников цупчрезкома и успел скрыться через проходной двор». Боевик Петр Гринкевич, «явившийся на предполагавшееся собрание шайки на Кузинском мосту, погиб от разорвавшейся в его руках бомбы, которую он намеревался бросить в разведку цупчрезкома».

В целом операция против харьковских анархистов далась чекистам дорогой ценой и растянулась во времени. Повторить московский сценарий 1918 года, когда для ликвидации анархических организаций хватило нескольких часов, не удалось. Но гораздо важнее было другое. Собранного при арестах и обысках материала оказалось недостаточно для обвинения анархистов в преступной деятельности. Удалось установить лишь один факт: вооруженное ограбление союза кооперативов «Поюр» 29 декабря 1919 года действительно совершила группа анархистов во главе с Виктором Удалым, Даниилом Бондаренко и убитым Масальским. Имелись основания полагать что эта же экспроприаторская группа готовила налеты на Народный банк и управление Северо-донецких железных дорог. Возможно, еще одной жертвой боевого крыла «набатовцев» должен был стать видный большевистский деятель Павел Кин. По словам Дукельского, «подготовлялось нападение на направлявшегося в Одессу председателя губревкома т. Кина, везшего с собой крупную сумму денег». Но это утверждение выглядит странно: ко времени начала операции против анархистов Одесса оставалась под контролем деникинцев, а отправка Кина в Одессу произошла уже после арестов харьковских боевиков.

Из-за отсутствия улик с середины февраля 1920-го чекисты начали выпускать арестованных. В числе первых добились освобождения Андреев и Гандлевская, объявившие сухую голодовку, за ними последовали Горелик, Цесники и другие анархисты. Возможно, несколько человек были приговорены к расстрелу. Во всяком случае, сведениями о дальнейшей судьбе Виктора Удалого, уличенного в организации ограбления кооператива «Поюр», мы не располагаем. Но вот загадка: Даниил Бондаренко, второй организатор того же «экса», вскоре оказался на свободе. Он вернулся в Махновское движение и с лета 1920-го командовал пехотным полком РПАУ в кампаниях против красных. Что касается «набатовской» организации в целом, – если целью репрессий конца января 1920 года был ее разгром, то операцию чекистов следует считать провалившейся. Организация не просто сохранилась, но предприняла шаги по своему укреплению: уже в феврале 1920-го в Харькове прошел нелегальный Второй съезд КАУ.

В последующие месяцы чекисты сменили тактику по отношению к анархистам, отказавшись от массовых арестов и «выдавливанию в подполье». Анархисты вроде бы имели возможность действовать легально, но в любой момент тот или иной активный «набатовец» мог оказаться за решеткой. Аресты проводились бессистемно, часто – без предъявления обвинений, почти всегда оканчивались освобождением через несколько дней, – и тем самым создавали в анархической среде атмосферу выматывающей нервозности. Об этом говорил секретарь КАУ Иосиф Готман, встретившийся летом 1920-го с приехавшим в Украину видным деятелем международного анархического движения Александром Беркманом: «Мы никогда не знаем, что [большевики] будут с нами делать. В один день они нас арестовывают и закрывают наш клуб и книжный магазин, в других случаях они нас не трогают. Мы никогда не чувствуем себя в безопасности, они держат нас под постоянным наблюдением. В этом они имеют огромное преимущество перед белыми; при последних мы могли работать в подполье, но коммунисты знают почти каждого из нас в лицо, потому что мы всегда стояли с ними плечом к плечу против контрреволюции».

В том же разговоре Готмана и Беркмана прозвучали сделанные украинскими анархистами выводы из наблюдений за политикой восстановленного в Украине большевистского режима: «Нет больше никакой надежды направить большевиков в революционное русло. Сегодня они являются злейшими врагами революции, гораздо более опасными, чем Деникины и Врангели. (…) В своем конкретном выражении сегодня большевизм – это система самого безжалостного деспотизма. Она организовала социалистическое рабство. Единственная надежда России теперь в насильственном свержении коммунистов новым восстанием народа».

Как известно, свергнуть «социалистическое рабство» не получилось. Но подпольную борьбу против него харьковские анархисты продолжали вплоть до середины 1930-х годов.

[Дубовик]

Пятьдесят лет со дня смерти Фриды Новик-Шептун.

Фрида Семеновна Новик (1886-1970) родилась в местечке Лядки Гродненской губернии в семье талмудиста. С детства жила в Белостоке, работала швеей. В 15 или 16 лет вступила в Бунд, в 18 лет (в 1904) перешла от социал-демократов к анархистам коммунистам. Активная участница знаменитой Белостокской группы анархистов-коммунистов, работала в подпольной типографии «Анархия». При ее ликвидации в сентябре 1905 была арестована и после полутора лет предварительного заключения приговорена к каторге на 2 года.

В 1908 Новик была освобождена и сослана на поселение в Забайкалье, откуда в том же году бежала. В розыскном циркуляре названа «значительной анархической величиной». Некоторое время Фрида снова участвовала в подпольной анархической работе в Белостоке, но в условиях поражения Революции 1905-1907 оказалась вынуждена скрыться за границу.

С 1910 Новик жила во Франции, затем в Германии, Италии, Швейцарии, а в 1914 уехала в США. Во всех этих странах участвовала в анархическом и рабочем движении.

Вернулась в Россию в 1917. После Февральской революции Новик стала сторонницей оборончества. Сколько-нибудь организованного движения анархистов-оборонцев в России не было, и Новик отошла от анархистов, вернувшись к социал-демократам: весной 1917 она вступила в РСДРП.

Подробные сведения о дальнейшей судьбе Фриды Новик я пока не имею. Известно, что в 1921 она участвовала в создании (Всесоюзного) Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев, получив членский билет № 73. Вышла замуж (отсюда двойная фамилия, Новик-Шептун). К 1938 жила в Москве, работала уборщицей на заводе «Цветмет». При разгроме существовавших в Москве артелей бывших политкаторжан была арестована 3 февраля 1938, – кстати, ровно 82 года назад, – по обвинению в «участии в контрреволюционной меньшевистской группе», а в уже в мае 1938 приговорена к 8 годам лагерей.

После освобождения в 1946 Новик поселилась в Костроме, где как минимум до 1955 работала швеей в артели инвалидов. Реабилитирована 9 июля 1955, после чего получила возможность вернуться в Москву.

Умерла в Москве 3 февраля 1970.

[Дубовик]

Сто десять лет со дня смерти Елизаветы Дурново-Эфрон.

Елизавета Петровна Дурново (ок. 1854 – 1910) родилась в Москве в аристократической семье; считается что е6е отец был в родстве с московским генерал-губернатором Петро Дурново. В 1870-х училась на Высших курсах Герье, тогда же стала сочувствующей революционному движению, поддерживая дружбу и знакомство со многими участниками «Общества чайковцев» и предоставляя свою квартиру для проведения собраний. В 1877-1879 слушала лекции в Цюрихском университете. Вернувшись на родину, открыла на свои средства бесплатную школу, которая использовалась как один из опорных пунктов московских пропагандистов.

После раскола «Земли и воли» Елизавета Дурново присоединилась к анархо-народнической организации «Черный передел» и с начала 1880 находилась в центре ее московского отдела. Она располагала значительным (20 тысяч рублей) состоянием, которое за несколько месяцев почти целиком потратила на революционные цели. Учитывая, что «Лиличка» (такой был ее революционный псевдоним) оказалась главным финансистом организации, чернопередельцы вскоре отстранили ее от всякой пропагандистской работы.

От непосредственной пропаганды Дурново отстранили, но техническую работу она продолжала. В начале июля 1880 Елизавета Петровна выехала в Петербург, забрать типографское оборудование для москвичей. Но в столице, в конспиративной квартире сестер Козловых, ее ждала засада. Так 6 июля 1880 года Дурново была впервые арестована и через несколько дней заключена в Петропавловскую крепость.

Помогли родственные связи: в ноябре 1880 Дурново освободили до суда на поруки отца, а еще через месяц она скрылась за границу. Жила в Швейцарии и Франции, вращалась в эмигрантских кругах, подружилась с Верой Засулич, вышла замуж за народовольца Якова Эфрона. Чтобы лишить Дурново возможности продолжать тратить деньги на революцию, над имуществом ее родителей царским распоряжением была установлена опека.

В 1886 Дурново-Эфрон с разрешения властей вернулась в Россию. Жила под полицейским надзором в Орле и Москве, ни в чем предосудительном замечена в эти годы не была. Но в начале 1900-х, когда революционное движение снова пошло на подъем, старая народница возобновила в нем участие. Первоначально работала в Политическом Красном Кресте, в 1904 вступила в Партию социалистов-революционеров. Дом Дурново-Эфрон использовался как склад литературы и оружия, явка для нелегальных; сама она участвовала в вооруженном восстании в Москве в декабре 1905.

В отличие от подавляющего большинства народников 1870-х, спустя три десятка лет Елизавета Дурново осталась сторонницей анархических идей – не в их «ортодоксальном» кропоткинском варианте, а в самобытной, чисто российской форме эсеровского максимализма. В начале 1906 года вместе с другими московскими эсерами-максималистами она организовала Оппозиционную фракцию ПСР, вошла в ее руководящие органы. Главной задачей максималистов считала организацию пропаганды, а не террора, а главной опорой революции – крестьянство. По воспоминаниям Иосифа Жуковского-Жука, в крестьянах Дурново-Эфрон видела «главных носителей идеи социализма, хотела разбудить их от спячки и указать дорогу к освобождению, ради чего готова была к самопожертвованию». При ее участии к лету 1906 была основана Крестьянская организация Оппозиционной фракции. На собрании актива этой организации, проходившем в конце июля 1906, Дурново-Эфрон и была арестована.

Дальше – Бутырская тюрьма, где у Елизаветы Николаевны начались психические проблемы. В связи с этим в марте 1907 она, как и четверть века назад, была освобождена до суда под денежный залог. Как и в четверть века назад, вскоре после освобождения скрылась за границу.

Во второй эмиграции Дурново-Эфрон жила там же, в Женеве и Париже. Входила в Парижскую группу эсеров-максималистов, созданную Николаем Ривкина и Ароном Зверевым. По состоянию здоровья активного участия в ее деятельности не принимала, но на собраниях выступала за объединение разрозненных групп в единый Союз эсеров-максималистов, с единой программой и четкой организацией. Если воспользоваться аналогиями из истории анархизма, – была сторонницей максималистского «платформизма». Главной задачей заграничных максималистов считала организацию литературно-издательского центра и содействие широкой пропаганде в России.

В декабре 1909 Елизавета Николаевна потеряла мужа, в январе 1910 – 12-летнего младшего сына, покончившего собой. Старший сын Петр в это время находился в тюрьме за принадлежность к ПСР; среднему, Сергею (кстати, будущему мужу Марины Цветаевой), в это время был поставлен страшный диагноз: туберкулез. Все эти трагические события привели к тяжелейшей депрессии.

Елизавета Николаевна Дурново-Эфрон покончила с собой в Париже в ночь на 4 февраля (22 января) 1910 года.
= = = = = = = = = =

Сто тридцать лет назад, 4 февраля (23 января) 1890 года, в селе Гуляй-поле родился Наум Исаакович Альтгаузен. Анархист с 1906, один из первых членов Гуляй-польской группы вольных хлеборобов анархистов-коммунистов, активный боевик. Арестован в августе 1908 и, как считали бывшие товарищи по группе, стал предателем. Обвинения эти, как оказалось спустя много-много лет, были ошибочными, но в екатеринославской тюрьме на Альтгаузена было совершено неудачное покушение. По процессу гуляй-польских анархистов в 1910 Альтгаузен был приговорен к смертной казни, но, как и другие несовершеннолетние гуляй-польцы (включая Нестора Махно), приговор был заменен на каторгу.

Последние известные сведения об Альтгаузене относятся к 1935 году, когда он был выслан из Ленинграда в Казакстан как «социально-опасный элемент».

[Юрий К.]

Сто тридцать лет назад, 4 февраля (23 января) 1890 года, в селе Гуляй-поле родился Наум Исаакович Альтгаузен. Анархист с 1906, один из первых членов Гуляй-польской группы вольных хлеборобов анархистов-коммунистов, активный боевик. Арестован в августе 1908 и, как считали бывшие товарищи по группе, стал предателем. Обвинения эти, как оказалось спустя много-много лет, были ошибочными, но в екатеринославской тюрьме на Альтгаузена было совершено неудачное покушение.

Если честно, то удивлен. Этот еврейский мальчишка сразу же после ареста начал сливать всех и вся. Причем к нему даже не применяли мер физического воздействия в отличие от остальных (например, Назара Зуйченко, которого били нещадно). Правда, давал показания Альтгаузен сначала с умом, откровенно отвечая только на те вопросы, которые ему ставили. Со временем инициативно или по обстоятельствам он давал дополнительные показания, например, в 1911 году о Екатеринославской группе анархистов-коммунистов. Делалось это им для того, чтобы в той или иной степени улучшить свое положение. Альтгаузен лично был известен не только помощнику начальника Екатеринославского ГЖУ в Александровском и Павлоградском уездах, но и самому начальнику ГЖУ полковнику Шределю. Когда в ноябре 1909 года Александр Семенюта застрелил пристава Караченцева, то помощник Шределя ротмистр Каннабих прежде, чем выехать в Гуляйполе, отправился в Александровскую тюрьму, где подробнейшим образом допросил Альтгаузена. Тот, разумеется, дал всю необходимую информацию, попутно вспомнив и то, что ранее "забывал". В общем, никаких ошибок в отношении Альтгаузена нет и быть не может - он чистой воды "откровенник", за что его собственно и судили в 1927 году.

[Дубовик]

Ошибся я, значит.

[Дубовик]

Восемьдесят лет со дня смерти Ивана Ивановича Горбунова-Посадова (04 апреля 1864 – 12 февраля 1940), одного из важнейших представителей толстовского движения.

Иван Горбунов (это его настоящая фамилия) родился в посаде Колпино, неподалеку от Петербурга, в дворянской семье инженера-механика. Рано начал заниматься литературой, в 17 лет опубликовал первое стихотворение. Как и большинство будущих толстовцев, прошел через кризис мировоззрения; позже вспоминал, что к 20 годам переживал депрессию в поисках ответа на вопросы о смысле и цели жизни, о причинах страданий людей, от невозможности облегчить их: «Почва жизни колебалась под моими ногами. Я мучительно страдал, не находя выхода. Какая-то черная бездна все глубже открывалась передо мной. Я задыхался душевно». Выход нашел в «свободном христианстве»: в 1884 в руки Горбунову-Посадову попала запрещенная книга Льва Толстого «Краткое изложение Евангелия». Так он стал последователем Толстого.

В 1886 Горбунов-Посадов познакомился с центральными фигурами зарождавшегося в то время толстовского движения Павлом Бирюковым и Владимиром Чертковым и начал сотрудничать с основанным ими издательством «Посредник». Поначалу он стал офеней, мелким торговцем вразнос, занимаясь распространением народных изданий «Посредника» среди рабочих и крестьян Петербурга и ближайших к столице небольших городов и деревень. Также писал для сборников «Посредника» статьи, рассказы и стихи. В декабре 1887 на произведения Горбунова-Посадова обратил внимание сам Толстой, а вскоре они познакомились лично. Так началась их дружба.

В отличие от большинства толстовцев, Горбунов-Посадов нашел общий язык и с супругой великого писателя, Софьей Андреевной, которая, вообще-то, терпеть не могла многочисленных посетителей мужа и его друзей. Секретарь Толстого Валентин Булгаков вспоминал: «Горбунов и его жена были всегда такими же желанными гостями в Ясной Поляне, как и супруги Бирюковы». Объяснение этому Булгаков видел в личном характере Горбунова: «Человек Иван Иванович был на редкость хороший: редкий по доброте и по теплоте чувства. Отзывчивый и внимательный к людям, гуманист, благородный, скромный, органически неспособный на какую-нибудь эгоистическую, злую интригу, на дурные средства борьбы. Если в ком-нибудь он и сомневался, то никогда не разжигал в себе этих чувств, а стыдился их и боролся с ними, – это уж наверное! Встретясь с Горбуновым-Посадовым, каждый кто бы ни был, слышал от него только слова добра и участия, и эта репутация добряка, отличающегося всегда восторженного речью, создавала Ивану Ивановичу своего рода ореол. Он не жил, а парил. Не шел по земле, а вечно витал в облаках своих мечтаний – о новом, преображенном человечестве. (…) Он свято верил в непререкаемое значение гуманистической проповеди Льва Толстого, не менее свято, чем Чертков, но не ставил себе этой веры в особую заслугу и не предъявлял, на основании ее, к своему великому другу никаких эгоистических, ревнивых требований!». Впрочем, Булгаков отмечал и кое-какие его личные недостатки: «Кроме дара фантазии, истинный поэт и художник наделены характером, в основе которого таится кремень воли. Но этого как раз мягкому, уступчивому, как вода, и неспособному к постоянной борьбе за свое “я” Горбунову-Посадову было не дано. (…) Иногда Иван Иванович был (…) сентиментален, даже слащав. Но этот грех уж приходилось ему прощать – за его подлинные достоинства».

Уже в конце 1880-х Горбунов-Посадов стал ближайшим помощником заведующего «Посредником» Бирюкова, некоторое время жил на хуторе Черткова в Воронежской губернии, где около двух лет располагалась редакция издательства. Вернувшись в Москву, стал инициатор выпуска первого в мире периодического издания толстовцев, выходившего нелегально небольшим тиражом журнала «Архив Льва Николаевича Толстого» (Москва, 1894-1896). В толстовской среде издание получило неофициальное название «Журнал Ивана Ивановича» – в честь Горбунова-Посадова как его самого преданного работника.

В конце 1890-х толстовцы подверглись первым серьезным репрессиям, в частности, Чертков и Бирюков были высланы за границу. Вместо них новым заведующим и редактором «Посредника» стал Горбунов-Посадов, остававшийся во главе издательства без малого 30 лет, с 1897 по 1925 гг. Под его руководством деятельность издательства значительно расширилась, в частности, были основаны серии книг и брошюр «Библиотека для детей и юношества» (с 1898), «Библиотека для интеллигентных читателей» (с 1898), «Деревенская жизнь и крестьянское хозяйство» (с 1900), «Библиотека свободного воспитания» (с 1904), «Всемирное братство» (с 1905), издавалась многочисленная литература по вопросам трезвенничества, сельскохозяйственным знаниям, медицине, педагогике, естествознанию, вегетарианству, песенники, дешевые издания классиков русской художественной литературы и переводы современных западных авторов. В «Посреднике» также состоялись первые русские издания большинства художественных и публицистических произведений Толстого последних лет его жизни. Многие из них подвергались запретам и конфискациям, а сам Горбунов-Посадов как издатель неоднократно попадал под суд, – впрочем, благодаря поддержке общественного мнения и хорошим адвокатам почти всегда получал оправдательные приговоры.

К началу нового века Горбунов-Посадов наряду с Константином Вентцелем стал одним из первых в России сторонников и пропагандистов теории свободного воспитания. От популяризации теории Горбунов и Вентцель очень быстро перешли к практике: в 1906 они открыли «Московский дом свободного воспитания», работавший до 1909 года. Тогда же супруги Иван и Елена Горбуновы-Посадовы начали выпуск журнала «Свободное воспитание» (Москва, 1907-1918). К сотрудничеству в журнале удалось привлечь значительное число авторов, от профессиональных педагогов до общественных деятелей, включая идеолога анархо-коммунизма Петра Кропоткина и супругу лидера большевиков Надежду Крупскую. Кроме работы в «Посреднике» и «Свободном воспитании», Горбунов-Посадов редактировал журнал «Сельский деревенский календарь», ежегодный альманах «Календарь для всех» (Москва, 1907-1917), стал основателем и редактором одного из первых в России детских журналов ежемесячника «Маяк» (Москва, 1909-1918), сотрудничал в журнале «Вегетарианское обозрение» (Кишинев, Киев, 1909-1915). Он также помогал Толстому в составлении сборников религиозно-философских афоризмов «Круг чтения» и «Путь жизни». До 1917 года Горбунов-Посадов дважды пытался издать «Круг чтения», но обе попытки закончились арестом и сожжением тиража крайне опасных для власти размышлений лучших представителей мировой культуры, а Иван Иванович был приговорен к тюремному заключению на 1 год.

Во время Первой мировой войны Горбунов-Посадов писал антивоенные стихи, содействовал пацифистской пропаганде, сотрудничал в легальном толстовском журнале «Единение» (Москва, 1916-1917), став ближайшим помощником его редактора Алексея Зонова.

После Февральской революции Горбунов-Посадов получил, наконец, возможность издать свои литературные и публицистические произведения, что раньше было невозможно по цензурным условиям; по оценке современников, лучшие его произведения вошли в сборник «Освобождение человека» (1918). Ни на день не прекращая работу в «Посреднике», Горбунов также самым активным образом включился в работу толстовских организаций: Общества истинной свободы в память Льва Николаевича Толстого (ОИС), основанного в Москве 02 июня 1917 году, и Московского вегетарианского общества (МВО), образованного еще в 1909 году (в МВО он являлся членом-учредителем и членом Совета с момента его создания).

В годы Гражданской войны Горбунов-Посадов много выступал в клубах ОИС и МВО с лекциями. Пожалуй, самой известным и резонансным его выступлением этих лет стал доклад «О смертных казнях в Советской республике», прочитанный 18 августа 1919 и в том же месяце направленный во ВЦИК и Совнарком. Иван Иванович участвовал в создании и деятельности Курсов свободно-религиозных знаний, был соредактором и сотрудником толстовских журналов «Обновление жизни» (Москва, 1917), «Голос Толстого и Единение» (Москва, 1917-1920), «Истинная свобода» (Москва, 1920-1921), а также провинциальных изданий «Путь к свету» (Царицын, 1919) и «Братство» (Киев, 1919-1920). Вел общественную деятельность: в конце 1917 стал одним из инициаторов создания Всероссийского комитета общественной помощи голодающим детям, в 1920 – Комитета имени Л.Н. Толстого по оказанию помощи голодающим, осенью 1921 – Всероссийского общественного комитета по увековечиванию памяти П.А. Кропоткина.

Конечно, деятельность толстовцев очень скоро стала встречать препятствия со стороны большевистского режима. Уже в начале июля 1918 были запрещены редактировавшиеся Горбуновым-Посадовым журналы «Свободное воспитание», «Маяк» и «Календарь для всех»: как всякому государству, «Советской» России требовались не свободные граждане, а послушные исполнители, поэтому теория свободного воспитания была ею отброшена. В 1921 прекратился легальный выпуск толстовских изданий. В конце 1922 было закрыто ОИС. Под давлением оказалось и издательство «Посредник», которое с начала 1920-х было вынуждено ограничиться выпуском только детской литературы; в 1925 году Горбунов-Посадов ушел с должности заведующего издательством, хотя иногда продолжал публиковаться в его книжках.

С первой половины 1920-х годов общественная деятельность Горбунова-Посадова оказалась связана прежде всего с МВО, ставшего после 1922 последним легальным убежищем для толстовского движения. Иван Иванович работал в Совете МВО, стал ответственным редактором ежемесячника «Письмо Московского вегетарианского общества» (Москва, 1924-1927). «Письмо» издавалось полулегально, его выпуск вскоре был перенесен на квартиру Горбунова-Посадова; позже это издание выходило под названием «Бюллетень Московского вегетарианского общества» (Москва, 1927-1928). Как и при царской власти, в публикациях и устных выступлениях Горбунов-Посадов продолжал выступать в защиту отказников от воинской службы, преследуемых представителей различных религиозных меньшинств, требовал отмены смертной казни. В этой области своей деятельности он поддерживал тесные связи с организацией «Помощь политическим заключенным», Помполит.

В сентябре 1928 Горбунов-Посадов стал одним из организаторов празднования столетнего юбилея Толстого, собравшего толстовцев со всего СССР. На празднике Иван Иванович выступил с речью, в которой говорил «о насилиях власти, о бесконечном раскулачивании и расстрелах, о страшном положении крестьянства». С точки зрения властей, это была явная «контрреволюционная пропаганда», но самого престарелого и всемирно известного друга Льва Толстого не тронули: ему «всего лишь» закрыли доступ к любым публикациям (в частности, остались не опубликованными написанные Горбуновым-Посадовым воспоминания). Зато толстовская молодежь попала под репрессии: в конце 1928 – начале 1929 прошли аресты членов МВО и близких к ним лиц, затронувшие и семью Ивана Ивановича, а в июне 1929 под усилившимся давлением властей МВО было вынуждено принять решение о самоликвидации. Толстовство было выдавлено из европейской части СССР в далекую Сибирь, а через несколько лет, к концу 1930-х, полностью ликвидировано во всех своих организационных формах (общества, коммуны и т.п.).

После 1928 жившие в Москве старики-толстовцы попытались создать Бюро для взаимной переписки, которое должно было обеспечить «поддержание духовной связи между друзьями-единомышленниками Толстого». Несколько месяцев Горбунов-Посадов и Чертков печатали периодические «Письма друзей Л.Н. Толстого» (Москва, 1929), полулегально изготавливавшиеся в доме Ивана Ивановича и ставшие последним известным изданием толстовцев в СССР (до возрождения толстовского движения в конце 1980-х). Так и не сломленный преследованиями, Горбунов продолжал выступать в защиту преследуемых советской властью: его последнее известное обращение в Помполит относится к ноябрю 1933 года.

В конце жизни Горбунов постоянно и тяжело болел, в т.ч. болезнью Альцгеймера. Валентин Булгаков, высланный за границу еще в 1922, вспоминал: «Мы переписывались, и когда, с годами, постепенно переставали писать мне один привычный корреспондент за другим, Иван Иванович оставался верен своему обычаю и старой дружбе до конца. В письмах жаловался па понижение работоспособности, на старость, на обилие дела, и я, как мог, утешал бедного старика».

Иван Иванович Горбунов-Посадов умер в Москве 12 февраля 1940 года.

[Дубовик]

«Революция подходит к своему политическому концу – полному освобождению труда, полному освобождению личности». К столетию последних изданий одесских анархистов.

16 февраля 1920 года вышел 10-й номер газеты «Одесский набат», ставший фактически последним выпуском анархической прессы Одессы в 20-м веке.

Одесса была одним из первых городов Российской империи, в котором появились анархические группы. Произошло это еще в 1904, если не 1903 году, и следующие более чем три десятка лет город у Черного моря неизменно оставался одним из главных центров анархического движения страны, не раз за это время менявшей режимы и названия.

Еще в 1906 году, в разгар Первой российской революции, одесские анархисты начали выпуск своей периодики, – разумеется, нелегальной. Первым изданием стал «Дискуссионный листок анархистов-коммунистов», который изготавливал едва ли не вручную некий «Фейн». «Листок» вел пропаганду идейных и тактических установок самого боевого крыла анархизма своего времени, так называемого «чернознаменчества», призывавшего к постоянному террору против государства и капиталистов. Тираж газеты был очень небольшим и распространялась она только среди «своих». Выпустив несколько номеров «Дискуссионного листка», «Фейн» был вынужден скрыться из Одессы.

Главными конкурентами «чернознаменцев» являлись сторонники анархо-синдикализма, второй из наиболее влиятельных анархических «фракций» того времени, возникшей, кстати, там же, в Одессе. Синдикалисты делали главную ставку не на террор, а на пропаганду и организацию работников в революционные профсоюзы, призванные совершить социальный переворот и стать зародышем будущего анархического общества. Эти идеи излагались в первом номере газеты «Вольный рабочий», подготовленном идеологом анархо-синдикализма Яковом Новомирским. 25 декабря 1906 года в подпольной типографии Южно-русской группы анархистов-синдикалистов «Новый Мир» вышел первый номер «Вольного рабочего», адресованный бастовавшим тогда одесским матросам и портовым рабочим. Газета имела успех, но продолжить издание не удалось.

После Февральской революции у всех ранее запрещенных партий и организаций появилась возможность открытой деятельности. Весной 1917 года образовалась и Одесская федерация анархистов (ОФА), быстро получившая сильное влияние на целом ряде заводов и фабрик, среди матросов гражданского, а затем и военного флота. 23 июня 1917-го вышел первый номер «периодического органа анархической мысли» газеты «Голос анархиста», осенью того же года от имени Одесской федерации анархистов-коммунистов издавались «Бюллетени». Впрочем, обе газеты существовали недолго: точно известно о выходе лишь одного номера «Голоса» и двух выпусков «Бюллетеня». Судя по всему, одесские анархисты считали более важным издание книг и брошюр, а не периодики. За 1917 и начало 1918 года в Одессе вышли несколько работ Петра Кропоткина, Жана Грава, Элизе Реклю, Давида Эдельштадта и других, менее известных теоретиков и пропагандистов анархизма.

В короткий период существования Одесской советской республики (январь-март 1918) анархисты формально не издавали своей прессы: они пользовались изданиями местного Совета. За исключением одной «почти анархической» газеты.

Одной из самых острых проблем республики была безработица, связанная и с падением производства, и с массовым возвращением с фронта демобилизованных или дезертировавших солдат. Помощь безработным пытались оказывать самые разные организации и общественные движения, от официальных властей до воровского мира, объединившегося вокруг знаменитого «Мишки Япончика». Не остались в стороне и анархисты. Еще в конце 1917-го образовался «Союз безработных», объединявший до 25 тысяч человек, а затем и Одесский Совет безработных. Официально Союз и Совет были внепартийными организациями, фактически же их создателями и лидерами стали анархисты-синдикалисты во главе с Хаимом Рытом. 27 января 1918 года появился первый номер газеты «Известия Одесского Совета безработных», призывавший к коммунизму и «справедливому перераспределению» общественных и частных богатств. Читательская аудитория «Известий» восприняла эту агитацию в духе известной формулы «грабь награбленное», бандитизм в Одессе усилился. Как вспоминал один из главных деятелей Одесского исполкома большевик Владимир Дёготь, попытки Хаима Рыта и других идейных анархистов исправить ситуацию оказались безуспешными, а сам Союз безработных «своей деятельностью принес громаднейший вред делу рабочего класса». Вряд ли можно считать газету главной виновницей бандитизма безработных, но «Известия Одесского Совета безработных» прекратили выход уже после первого номера.

13 марта 1918 года в Одессу вошли австрийские войска. Большинство анархистов и других левых покинули город, немногие оставшиеся ушли в подполье. Долгое время одесским анархистам было не до издательской деятельности. Ситуация изменилась к началу 1919-го. К этому времени гетманцев в Одессе сменили сторонники Директории Украинской Народной Республики, затем белогвардейцы; вместо австро-германцев пришла французская армия. В подполье шли свои процессы, оно росло и заметно активизировалось. В городе действовали несколько анархических групп, тесно связанных с большевиками и левыми эсерами и объединенных в воссозданную ОФА.

В январе 1919 года ОФА наряду с выпуском листовок начала издание газеты «Воля труда». Двухстраничная газета выходила под девизом «Освобождение рабочих дело рук самих рабочих». До прихода красных вышли два ее номера, второй появился в марте. В эти же месяцы у одесских анархистов было еще одно издание, газета «La Lutte Finale» («Последний бой»), выходившая на французском языке. Выпускало ее подпольное Интернациональное бюро, созданное анархистами для пропаганды среди французских матросов и солдат. Уже после окончания Гражданской войны стало известно, что среди членов Интернационального бюро были старый рабочий-анархист Григорий Борзенко и знаменитый «матрос Железняк», Анатолий Железняков, – они-то и составили редакцию «La Lutte Finale».

В начале апреля 1919 года в Одессу вошли красные. Сразу открылся анархический клуб, члены ОФА занялись созданием ячеек на предприятиях, вели широкую легальную пропагандистскую и культурно-просветительскую деятельность. Сильное влияние анархисты-синдикалисты имели в Союзе моряков торгового флота, профсоюзах пекарей, портных, рабочих водного и железнодорожного транспорта. ОФА получила влиятельное представительство в Совете рабочих и красноармейских депутатов и в Центральном совете профсоюзов. Ее члены работали в губернских и городских органах рабоче-крестьянской инспекции, коммунального хозяйства, управлении транспорта и так далее, а один из лидеров анархистов Александр Фельдман занял должность секретаря исполкома Одесского Совета.

Еще во времена подполья одесские анархисты присоединились к Конфедерации анархических организаций Украины «Набат» (КАУ). В начале мая 1919-го в Одессу прибыли члены Секретариата КАУ, ведущие руководители и идеологи «набатовцев» Яков Алый и Арон Барон. Всю весну 1919 года они работали над организацией анархического движения в разных регионах Украины, в том числе положили начало целой серии «набатовских» изданий (газеты «Харьковский набат», «Елисаветградский набат» и др.). Теперь по инициативе и под редакцией Алого и Барона была основана газета «Одесский набат», ставшая самым длительным и успешным издательским проектом одесских анархистов.

Первый номер «Одесского набата» вышел 5 мая 1919-го. Газета выходила еженедельно, по понедельникам, как «орган Одесской федерации анархистов групп “Набат”». Объем ее не был постоянным, одни номера выходили на двух страницах, других – на четырех. Сведения о тираже не сохранились, – рискнем предположить, что он вряд ли превышал 2-3 тысячи экземпляров: лишних денег у КАУ не было, а на помощь от советского государства анархисты рассчитывать не могли. Хотя бы потому, что главной темой всех «набатовских» изданий была не только пропаганда анархических идей и принципов, но и критика большевистской политики огосударствления, ограничения прав тружеников города и села, чекистских репрессий. Причем чем дольше большевики оставались у власти, тем жестче становились формулировки анархической публицистики. Конечно, долго так продолжаться не могло.

16 июня в 7-м номере «Одесского набата» была опубликована статья Арона Барона «Правда о Махно». Материал был посвящен только что происшедшему разрыву военно-политического союза между советской властью и махновским повстанчеством. Напомнив обо всех антирабочих и антикрестьянских мероприятиях большевиков, Барон назвал их «могильщиками революции», а Махновщину – ее «последней надеждой». Эти слова, очевидно, стали последней каплей, переполнившей чашу терпения властей. Выпуск «Одесского набата» был запрещен, ее редакторам Барону и Алому вскоре пришлось покинуть Одессу.

В том же июне 1919-го в Одессе вышел первый номер журнала «Анархист». Его издателем значилась «Ассоциация анархистов в г. Одесса», официально не состоявшая в КАУ. Информации об этом журнале сохранилось очень немного: объем – 8 страниц, девиз – «Дух разрушающий – дух созидающий», редактор – некто С. Мартынов, о котором мы не располагаем никакими дополнительными сведениями.

В конце июня 1919 года в Одессе забастовали рабочие завода «Русского общества пароходства и торговли», выдвинувшие лозунг «Советы без коммунистов!». Вскоре к стачке присоединились работники железнодорожных мастерских, число бастующих достигло 5 тысяч человек. Анархисты поддержали движение, призывали к борьбе против падения уровня жизни и чекистского произвола. На подавление стачки были направлены части Красной армии, начались аресты бастовавших рабочих – анархистов, меньшевиков, эсеров и беспартийных. В этих условиях продолжить издание журнала «Анархист» было невозможно.

В следующем месяце в Одессу прибыли секретари КАУ Всеволод Волин и Иосиф Готман. Целью их приезда была работа по восстановлению «набатовской» организации. Вполне возможно, что они пытались получить разрешение на возобновление выпуска анархической газеты, но, конечно, теперь об этом не могло быть и речи. К началу августа Волин и Готман уехали из Одессы и присоединились к Повстанческой армии Нестора Махно. Вскоре, 23 августа 1919 года, в Одессу вошли белые полки генерала Николая Шиллинга.

При деникинском режиме анархисты снова начали издавать «Одесский набат», разумеется, нелегально. Осенью-зимой 1919-го вышли 8-й и 9-й номера газеты. Об их содержании можно только гадать; сохранились ли они в архивах – нам неизвестно.

Красные вернулись в Одессу 7 февраля 1920 года. Анархисты снова вышли из подполья, открыли свой клуб в здание по адресу: Тираспольская, 6. Вскоре в прессе появилось сообщение, что «в пятницу 13 февраля состоялось многолюдное собрание анархистов по вопросу об объединении различных групп для общего дела – развития в Одессе анархической пропаганды». Собрание, в частности, избрало «Коллегию пропаганды социального сознания при Объединенных анархических организациях г. Одессы» и постановило открыть издательство «Вольное братство».

Через три дня, 16 февраля 1920года, вышел 10-й номер «органа объединенных анархистов» газеты «Одесский набат». Его статьи подписаны фамилиями Матуличенко, Светлов, Ленский и др. Скорее всего, это псевдонимы членов «Коллегии пропаганды», а настоящие имена авторов и редакторов «Одесского набата» остались не известны. Среди них могли быть уже упоминавшийся Григорий Борзенко и Александр Фельдман, полный тезка бывшего секретаря Одесского исполкома, погибшего в октябре 1919-го. Точно известно лишь, что в редколлегию газеты входил недавно приехавший из-за границы Александр Зузенко. Любопытно, что в эмиграции он тоже был редактором газеты «Набат», – выходившего в Брисбене органа Союза русских рабочих в Австралии.

О чем же писали анархисты в своей газете ровно сто лет назад?

Номер открывался редакционной статьей, в которой говорилось: «Уничтожение смертной казни, уничтожение ЧК, предоставление украинскому крестьянству большинства в совдепах и т.д. – целый ряд весьма симптоматичных постановлений и декретов Советской власти преподносит нам ежедневная пресса». Все эти «постановления и декреты» были не более чем слухами. В действительности, к февралю 1920-го произошла лишь отмена смертной казни. В Советской России и на короткий срок: Всеукраинский ЦИК, пользуясь формальной независимостью Украины, отказался отменять смертную казнь.

Из обзора дошедших до редакции «Одесского набата» сведений о якобы изменившейся политики большевиков делался вывод: «Выйдя из буржуазно-демократического переворота, перешагнув через “социалистическую” власть, революция подходит к своему политическому концу – полному освобождению труда, полному освобождению личности. (…) Мысль трудящихся пробудилась. Анархия сметет государство». Всего через год-два отправленные в тюрьмы и ссылки одесские анархисты могли только посмеяться над этими своими прогнозами.

Гораздо ближе к истине оказался Матуличенко, писавший в статье «Вот приедет барин – барин нас рассудит»: «Два раза входили в Одессу красные дивизии. Два раза кричали им: “Да здравствуют Советы!”. “Осанна” большевизму два раза сменялась кличем той же толпы: “Распни его! Долой Советы!”. Повторится и третий раз то же, если Советы не сделаются простыми исполнителями воли выбравших их масс». Так и вышло – хотя «третьего раза» пришлось ждать почти 70 лет.

Как понимали Советы сами «набатовцы»» – говорилось в статье «Алексея» «Анархисты и Советы»: «Властнические Советы чужды нам, отрицающим власть, и звать рабочих к вхождению в них мы, конечно, не будем. (…) Рабочие пошлют своих избранников не в административно-полицейские, но в свободные Советы, вся задача которых будет сводиться лишь к служению регулятором для свободных производственных союзов и потребительских коммун». Эту мысль развивал Матуличенко: «Нужно только, чтобы рабочие заговорили. Властно заговорили, как хозяева своего дела, а не как государственные рабы, несущие повинности. Сговорившись, взялись за производство как хозяева этого производства. Смелости говорить и смелости делать, не обращая внимания – разрешают ли это “ревкомы”, “совнархозы” и другие буржуазно-революционные скопища, союзы “чиновной революции”».

О содержании других статей можно судить по их названиям: «О свободе печати», «А отмена смертной казни?», «Прощальное слово добровольцам-деникинцам».

А некто «Ленский» писал в короткой заметке: «Начинается “диктатура пролетариата”… виноват, диктатура самодержцев-большевиков. Какой-нибудь “т. Кин”, назначенный, не выбранный, издаст декрет “об аннулировании донских и других денежных знаков”. Кто его уполномочил на это? Неужели пролетариат?».

Не знаем, издал ли председатель одесского ревкома Павел Кин распоряжение о запрете тех денег, которыми одесские рабочие получали зарплату при белых, – но терпеть «анархистскую клевету» он не стал. В ближайшие дни Одесский губком КП(б)У издал циркуляр об отношении к анархистам: «Не считаться с ними как с серьезными политическими друзьями и противниками». После этого выпуск «Одесского набата» был запрещен. Его 10-й номер стал последним.

В первой половине марта анархистам дали разрешение на выпуск еще одного номера газеты. Так появилась газета «Буревестник», вышедшая 14 марта 1920 года. Впрочем, ее тираж был быстро конфискован, а к концу марта вышли распоряжения о полном запрете издания литературы и проведения митингов анархистов, о закрытии анархического клуба и издательства «Вольное братство».

Анархическое подполье в Одессе удалось окончательно ликвидировать только в 1937 году. До этого в 20-х и 30-х годах в городе у Черного моря анархисты печатали множество листовок, но газеты или журналы уже не издавали.

Возобновление одесской анархической периодики произошло спустя более чем 80 лет, когда в сентябре 2000 года вышел 1-й номер «всеукраинской либертарной газеты» «Набат».