Дубовик
26.04.2019, 11:34
Дубовик А.
МАРИЯ ПРОДАН И АНАРХИСТЫ ЕКАТЕРИНОСЛАВЩИНЫ в 1900-х гг.
В последних числах августа 1908 года в Екатеринославе и селе Гуляйполе прошли аресты членов «Гуляй-польской группы вольных хлеборобов анархистов-коммунистов», которые уже два года вели вооруженную борьбу с правительством, совершив множество ограблений и покушений. Полиции удалось арестовать Назара Зуйченко, Нестора Махно, Филиппа Онищенко и других анархистов-боевиков. Лишь руководителям группы Вольдемару Антони и Александру Семенюте удалось тогда скрыться из Екатеринославской губернии, да несколько рядовых гуляйпольских анархистов остались на свободе, прекратив на время активную революционную деятельность. В 1909–1911 гг. члены группы предстали перед военными судами, большинство их них получили смертный приговор или каторгу. Были повешены Егор Бондаренко и Шмерко Хшива, не дожидаясь казни, покончил с собой Клим Кириченко, умер в тюрьме Иван Левадный, погиб при аресте Прокопий Семенюта [1, с. 133–135].
Главную роль в разгроме «вольных хлеборобов» сыграл пристав 4-го стана Александровского уезда Антон Караченцев, «гуляйпольский Шерлок Холмс», как назвал его исследователь 1920-х гг. Г. Новополин.
Поздним вечером 22 ноября 1909 года Караченцев был убит в центре Гуляйполя. Стрелявший в него мужчина скрылся.
Это покушение осталось нераскрытым, никто из его участников никогда не был арестован.
В кругах российских анархистов знали, что террористический акт был организован А. Семенютой, догадывалась об этом и полиция. Знали и о том, что содействие Семенюте в его подготовке оказывал В. Антони. Имя еще одной участницы убийства Караченцева, Марии Продан, долгое время оставалось неизвестным. И до сих пор единственными опубликованными сведениями о Продан остаются немногословные воспоминания Антони [2] и краткое упоминание в книге В.Ф. и А.В. Белашей [3, с. 17]. Это неудивительно, поскольку Продан не играла сколько-нибудь заметной роли в анархическом движении начала XX века. Однако интерес к истории (и предыстории) Махновского движения заставляет обращать более пристальное внимание на многих представителей огромной массы рядовых участников революционного движения, так или иначе связанных с жизнью и деятельностью Н.И. Махно. Одной из этих многих и является главная героиня нашей статьи.
Мария Софроновна Продан родилась 3 марта 1891 года, в семье гуляйпольского крестьянина Софрона Никоновича Продана и его жены Феодосии Григорьевны [4]. Когда девочка подросла, ее отправили в Екатеринослав, – учиться швейному ремеслу. Точное время приезда Марии в губернский центр не установлено, известно лишь, что к осени 1906 г. она проходила курс в местной профессиональной школе [5, л. 310].
К этому времени Екатеринослав был главным центром анархического движения в России (наряду с Одессой). Летом 1906 г. «Екатеринославская группа рабочих анархистов-коммунистов» (ЕГРАК) насчитывала несколько сотен активистов, с которыми были связаны огромные массы сочувствующих; подпольная работа велась под руководством таких выдающихся пропагандистов и организаторов, как Николай Рогдаев, Владимир Стрига, Сергей Борисов, Леонид Виленский, Федосей Зубарев и др. [6]. Петр Аршинов, один из активнейших членов ЕГРАК, много лет спустя так вспоминал о деятельности екатеринославских анархистов: «Не было […] дня, чтобы от их рук не падал тот или иной агент правительства. В Кайдаках, на Чечеловке и особенно у нас на Амуре [7] полиция была буквально разгромлена оружием анархистов. На Амуре полиция менялась неоднократно, но всякий раз, когда на место убитых околодочных и городовых из Екатеринослава присылали новых – последние на второй или третий день оказывались уже убитыми. Был момент, когда полицейские отказывались служить на Амур. Июль, август и сентябрь месяцы [1906 г. – А.Д.] революционный Амур жил совсем без властей. На полотне железной дороги близ Днепра каждый вечер собирались рабочие массовки, где свободно лилось революционное слово анархистов и других партий. Это был поистине редкостный период безвластия, период полной свободы, о котором многие и многие амурские рабочие не без волнения вспоминают и по сей день» [8, с. 9–10]. Воспоминания Аршинова подтверждают и другие современники-мемуаристы, напр., идеолог и лидер эсеровского максимализма Григорий Нестроев: «Рабочие этого города и его окрестностей самые боевые рабочие из всей российской трудовой массы. Ни один город не выделил такой массы террористов и экспроприаторов, как Екатеринослав. Начиная с организованной и планомерной всеобщей стачки 1903 г. и кончая октябрьскими и декабрьскими днями [1905 г. – А.Д.] (…), екатеринославские рабочие стояли во главе русской революции. Ни на одну местность не падает столько вооруженных столкновений и смертных казней. Смелость, предприимчивость и бесстрашие, – такова характеристика этих рабочих, и пришлых, и местных, имеющих родоначальниками энергичных переселенцев» [9, с. 32]. Сильное влияние анархистов признает и меньшевистский историк Борис Горев, называвший Екатеринослав городом, «где существовала постоянная анархическая группа, ведшая пропаганду и агитацию среди рабочих (…), в котором анархисты после Белостока находили наибольший отклик в массах» [10, с. 13]. Наконец, о мощи анархизма в Екатеринославе говорится и в документах, вышедших из правительственных кругов, – вот, например, характерное донесение екатеринославского губернатора А.М. Клингенберга директору Департамента полиции М.И. Трусевичу от 5 августа 1906 г.: «Вновь прошу Ваше превосходительство обратить особое внимание на Екатеринославское охранное отделение. Агентура среди анархистов-террористов ничтожна, внешнее наблюдение в предместьях города и на Амуре отсутствует, можно рассчитывать на целый ряд нападений и убийств, предотвратить которые внешняя полиция не может» [11].
Осенью 1906 г. власти перешли в контрнаступление. В рабочие предместья были введены сильные отряды казаков и полицейских стражников. «Начались сплошные облавы, аресты и убийства среди дня мало-мальски подозрительных рабочих. Многие анархисты были схвачены или убиты при отстреле» [8, с. 10]. Многие скрылись за границу или в другие регионы страны. Однако, несмотря на тяжелые потери, ядро ЕГРАК уцелело. Более того, анархическое движение распространялось из Екатеринослава и по другим местностям: к концу 1906 г. «анархические группы были в каждом городе, на каждом большом заводе» [8, с. 5]. Это свидетельство Аршинова, преувеличивая обстановку в целом по России, вполне справедливо в масштабах Екатеринославской губернии, где анархисты действовали практически во всех городах и местечках (Александровск, Бахмут, Гришино, Желтые Воды, Каменка, Луганск, Мариуполь, Никополь, Новомосковск, Павлоград, Юзовка и др.), а также во множестве сел, в т.ч. в ставшем позже знаменитым Гуляйполе.
Внимательный читатель уже обратил внимание на то, что авторы воспоминаний постоянно говорят о екатеринославских рабочих-анархистах. По нашим подсчетам, среди членов ЕГРАК действительно было до 80% рабочих [6]. Этот факт признавали даже тогдашние социал-демократы, обычно пренебрежительно отзывавшиеся об анархистах как о сборище «мелкобуржуазных элементов», «босяков» и «уголовников», – так, уже упоминавшийся Горев, говоря о типичном екатеринославском анархисте, называет его «заводским рабочим-боевиком» [10, с. 23]. Однако идеи безгосударственности проникали и в другие социальные группы: к концу 1906 – началу 1907 гг. в Екатеринославе существовали анархические кружки, состоявшие из солдат местного гарнизона [12], студентов Высшего горного училища [13], учащихся средних и низших учебных заведений.
В последнем случае анархистами чаще всего становились дети тех же рабочих. Известно, например, о небольшой группе учеников Нижнеднепровского железнодорожного училища, в которую входил Дмитрий Лебедь, будущий крупный государственный чиновник сталинских времен [14, с. 491]. Но бывали и исключения. Один из молодежных анархических кружков организовал зимой 1907 г. реалист Всеволод Дикой, дворянин, сын инспектора городских училищ, к которому присоединились гимназисты Владимир Вощинский и Владимир Рейх, ученик железнодорожного училища Александр Кочетков [11]. На первом собрании, состоявшемся 16 февраля, кружок принял название «Лига свободных стрелков» и определил направления будущей работы: 1) саморазвитие своих членов и 2) пропаганда анархических идей среди учащейся молодежи, а также солдат, главной силы будущего восстания.
«Лига свободных стрелков»… Духом вестерна веет от этих слов, и вряд ли случайно. Российские подростки начала 20 века зачитывались романами Фенимора Купера и Майн Рида, а «стрелки» и были подростками: к моменту образования кружка Дикому и Рейху было по 16, Вощинскому и Кочеткову – по 15 лет. Но действовать они решили по-взрослому. Трижды в неделю проводились собрания, на которых изучались книги по теории анархизма, – очевидно, это были издания Московской группы анархистов «Свободная коммуна», явочным порядком отпечатанные летом 1906 и в большом количестве доставленные в Екатеринослав [15, с. 59; 6]. На собраниях также обсуждались планы будущей пропагандистской деятельности, но их реализация упиралась в отсутствие денег. Справиться с этим затруднением «свободные стрелки» решили методом, широко практиковавшимся их старшими единомышленниками: совершить вооруженное ограбление или, как говорили в те времена, экспроприацию. Около 27–28 февраля Дикой и его товарищи, вооружившись взятыми у родителей и одноклассников револьверами, явились в магазин Витмана и потребовали дневную выручку. Однако Витман оказался человеком решительным и подготовленным к визитам непрошеных гостей: он начал стрелять первым, правда – в воздух. На шум стали сбегаться приказчики, и незадачливым экспроприаторам пришлось бежать. Эта неудача никак не повлияла на продолжение кружковых собраний, а новые экспроприации Дикой решил проводить лишь после тщательной подготовки [11].
В это время ЕРГАК постепенно восстановилась после арестов и провалов предыдущего периода. К марту 1907 г. рабочие группы и федерации анархистов действовали на Трубном и Брянском заводах, в Екатеринославских железнодорожных и Нижнеднепровских вагонных мастерских, на заводах Шодуар и Эзау и многих других предприятиях. Главным событием политической жизни России этого периода стало открытие Второй Государственной Думы, на которую либералы и социал-демократы возлагали огромные надежды, и екатеринославские анархисты начали яростную кампанию против парламентских иллюзий трудового населения. На крупнейших заводах города прошли массовые митинги, принимавшие резолюции протеста «антирабочим выступлениям социал-демократов» и заявлявшие об отрицании таких учреждений, как «Дума, Парламент, всякие, якобы, “свободы” при современном строе насилия, гнета и эксплуатации» [16, с. 329, 332-334]. На Брянском заводе волнения рабочих вылились в стачку, подавленную войсками; в ответ анархисты застрелили помощника директора Анатолия Мылова [17]. Организатор покушения Самуил Бейлин был арестован 4 апреля 1907 г., но при конвоировании в участок отбит боевиками [18; 19, с. 185], что в очередной раз продемонстрировало силу ЕГРАК. Одним из результатов весенней кампании анархистов стал полный развал местной социал-демократической организации: в сентябре 1907 г. Екатеринославский комитет РСДРП сообщал редакции заграничной большевистской газеты «Пролетарий», что «с мая в Екатеринославе практически не велась пропаганда, лекции рабочими не посещаются, большинство партийных рабочих кружков распалось, а выпуск листовок совершенно прекратился» [20, с. 35–36].
Вдохновленные всеми этими событиями, члены кружка Дикого решили расширить свою деятельность, а для начала – увеличить число «свободных стрелков». В середине марта 1907 г. в кружок были приняты гимназисты Виктор Дунаевский, Елена Горбунова, Таисия Синчук и Константин Чаленко, ученицы профессиональной школы Анастасия Афанасьева и главная героиня нашего очерка, Мария Продан [5, л. 311]. Вскоре Дикой составил текст обращения к военнослужащим с призывом «не подчиняться начальству» и «поддержать борьбу народа за свободу». Изготовив на гектографе несколько десятков экземпляров листовки, «стрелки» раздали их солдатам и разбросали по улицам в районе казарм. Однако пополнение кружка оказалось явно поспешным: Чаленко, посетив пару собраний, заявил, что не намерен больше принимать участие ни в какой «нелегальщине». Встревоженный Дикой не стал ждать его выхода из кружка и возможного доноса на «свободных стрелков»: 25 марта 1907 г. Чаленко был убит в садоводческом хозяйстве в окрестностях Екатеринослава. Труп был обнаружен на следующий день, а уже 14 апреля полиция явилась за всеми «стрелками».
За много лет до дела об убийстве гимназиста Чаленко подобная история произошла в Москве, когда Сергеем Нечаевым и его товарищами был задушен студент Иван Иванов. В те патриархальные времена история Нечаева и Иванова прогремела на всю Россию, привлекла всеобщее внимание, известнейшие авторы писали о ней очерки и даже романы. Теперь, в 1907 году, революционное насилие охватило всю страну, и смерть провинциального гимназиста оказалась не замечена никем, кроме родственников жертвы и его убийц, да немногих полицейских чиновников. Само по себе следствие было недолгим. Всю вину за убийство Дикой взял на себя. Витман опознал его, Кочеткова и Рейха как участников неудачного ограбления. Остальные члены кружка в один голос заявили, что анархистами не являются, ни в чем не участвовали, полученные для распространения листовки сожгли; никаких улик против них не имелось, и большинство «свободных стрелков» не только остались на свободе, но даже не были приобщены к делу «ввиду явной непричастности и малолетства» [5, л. 312]. Однако ставить финальную точку в раскрытом деле власти не спешили. Кочетков и Рейх, были освобождены под подписку о невыезде до суда в начале 1908 г., Дикой же оставался в тюрьме под следствием еще в 1909 г., успев пройти две психиатрические экспертизы. Установить, что с ним было дальше, нам пока не удалось...
После ликвидации «Лиги свободных стрелков» Мария Продан продолжала жить и учиться в Екатеринославе (кстати, любопытно, что в полицейской переписке по делу Дикого она упоминается по-разному, как «Продан», «Проданко» и даже «Продайко»). В городе она оставалась еще весной 1909 г., но наверняка часто навещала родное село, приезжая на каникулы в 1907–1908 гг.
Это было время расцвета «Гуляйпольской группы вольных хлеборобов анархистов-коммунистов», которая вела активную боевую деятельность (покушения на полицейских, поджоги помещичьих имений и кулацких хозяйств, вооруженные нападения с целью захвата денег) и постоянную пропагандистскую работу среди населения села. Анархическое движение Гуляйполя складывалось из «групповиков» и «массовиков» (это естественное разделение имело место во всех революционных партиях революционной России: менялись лишь названия, но не суть). «Групповики» вели революционную борьбу словом и делом, подчинялись собственным коллективным решениям, в общем, составляли организацию; «массовики» более или менее последовательно разделяли анархические убеждения, участвовали в собраниях пропагандистских кружков, выполняли разнообразные поручения по хранению литературы или оружия, распространению листовок и т.п. «технике», но формально не принадлежали к группе и не были обязаны придерживаться ее постановлений. Считается, что в 1906–1908 гг. в Гуляйполе насчитывалось не менее 60 «групповиков» и более двух сотен «массовиков» [3, с. 13]. Скупые воспоминания о работе с последними оставил Антони: «Я проводил кружковые собрания до октября 1907 г., на которых знакомил групповиков с политической экономией, историей культуры, с естественной историей человечества, астрономией, происхождением Земли и жизнью на ней, и происхождением человека на Земле. Критиковал аграрную политику Столыпина, которая пыталась разрушить остатки общественности в крестьянстве» [2, с. 44–45]. Его дополняет Н. Махно: «Один раз в неделю, иногда чаще, мы организовывали пропагандистские сходки для ограниченного числа людей, от десяти до пятнадцати человек. (…) Собирались мы, главным образом, ночью (…) Зимой мы собирались в чьем-нибудь доме, а летом – в поле, возле пруда, на зеленой траве или, время от времени, на прогулках. Не обладая большими знаниями, мы обсуждали вопросы, которые нас интересовали» [21, с. 19–20].
Старший брат Марии входил в число «групповиков», остальные члены семьи, очевидно, относились к сочувствующим анархизму, «массовикам», – по свидетельству Антони, когда осенью 1909 г. он вместе с Александром Семенютой приступил к подготовке покушения на Караченцева, то «вся семья» Продан согласилась помогать им [2, с. 62]. Обращаться за помощью в террористическом предприятии к первым встречным опытные боевики, конечно, не стали бы, и готовность Софрона Продана предоставить убежище усиленно разыскивавшимся лидерам гуляйпольских анархистов свидетельствует о его причастности к анархической деятельности и в более ранние времена. Что же касается Марии, то ее принадлежность к «массовикам» несомненна. За это говорит не только тот факт, что уже весной 1907 г. она входила в молодежную анархическую группу в Екатеринославе, но и позднейшее свидетельство Антони. Переписываясь в середине 1960-х гг. с гуляйпольцем Ф.И. Кущ, собиравшим материалы по истории села, Антони, сожалея, что из-за преклонного возраста «забыл уже имена и фамилии почти всех товарищей», советовал: «если у Вас в Гуляйполе сохранился хоть один человек, если не с группы, то хоть массовик, близкий к группе того времени, тогда можно было бы восстановить многое». И многозначительно добавлял: «Если Мария Продан жива она должна знать многое» [2, с. 75]. Непосредственно в группу «вольных хлеборобов» Мария не входила, – среди гуляйпольских «групповиков» вообще не было женщин, за исключением Марфы Пивневой (в этой связи характерно упоминание Н. Махно о «женщинах, чьи мужья посещали учебные кружки» анархистов [21, стр. 20]). На общем фоне российского анархического движения чисто мужской состав группы является редким исключением: по нашим подсчетам, женщины составляли до 10% участников анархических формирований. Известны случаи, когда женщины оказывались даже инициаторами создания и руководителями местных групп, в т.ч. и крестьянских, как например Матрена Присяжнюк из села Погребище на Киевщине [22, р. 66] и Юлия Дембинская, руководившая сетью анархических кружков в Верхнеднепровском уезде Екатеринославской губернии [5, л. 361]. Заметно участие женщин и в более позднем Махновском движении – достаточно назвать имена Галины Кузьменко, Марии Никифоровой, «Маруси Черной» и др. Объяснить же феномен гуляй-польского «мужского шовинизма» 1900-х гг. мы не можем…
К концу 1907 г. было очевидно, что российская революция потерпела поражение. Массовые стачки и аграрные беспорядки шли на убыль, волнения в войсках происходили все реже, антиправительственные демонстрации и митинги практически прекратились. Полиция громила революционные организации одну за другой, и все реже на смену арестованным и казненным приходили новые активисты. В Екатеринославской губернии к концу 1907 г. были практически полностью ликвидированы группы анархистов-коммунистов в Каменске, Мариуполе, Никополе и Павлограде, арестованы десятки боевиков и пропагандистов из Екатеринослава, Александровска и других городов. В тех случаях, когда улик для ареста и предания суду не хватало, подозреваемых в революционной деятельности подвергали ссылке без всякого суда, «в административном порядке». Анархическое подполье вело яростную борьбу за существование. Осенью 1907 г. в Екатеринославе возобновилась террористическая кампания, в ходе которой были совершены покушения на начальника железнодорожных мастерских Гирского, помощника начальника сыскной полиции Реута и т.д. [5, л. 412]. По ночам на заводах разбрасывались листовки, отпечатанные в подпольных типографиях, и вывешивались черные флаги с надписями «Да здравствует Коммуна», «Смерть палачам и обманщикам», «Да здравствует Анархия» [23]. Лидером анархистов оставался Николай Рогдаев, в очередной раз вернувшийся в Екатеринослав из заграницы; работая преимущественно в губернском центре, он выступал на тайных сходках и диспутах и в других городах и деревнях Екатеринославщины. Видели его и гуляйпольские анархисты, о чем много лет спустя свидетельствовал Н.И. Махно [24, стр. 150]. В декабре 1907 г. Екатеринослав был избран центром деятельности «Боевой инициативной группы анархистов-коммунистов» (БИГАК), которая надеялась возобновить отсюда массовое революционное движение в Южной России, как тогда называли украинские губернии империи. Однако съехавшиеся в Екатеринослав члены БИГАК были выданы провокатором и арестованы в феврале-марте 1908 г.; одновременно с этой организацией были разгромлены анархические группы в Луганске, Мариуполе и Новомосковске, чуть позже – группы «Земля и воля» и «Кровавая ручка» в Александровске. Новые провалы и общее положение в стране делали продолжение революционной борьбы все более сложным делом, но, как сообщал летом 1908 г. заграничный журнал «Буревестник», «несмотря на реакцию, общий кризис и хроническую безработицу, екатеринославская организация рабочих анархистов-коммунистов продолжает весь 1908 год свою деятельность» [25].
Гуляйпольскую группу репрессии долгое время обходили стороной. Первые аресты «вольных хлеборобов» произошли лишь в октябре 1907 г., затем было задержано несколько человек в феврале 1908 г. Брали на основе одних лишь подозрений, без веских улик для предания суду, и арестованные вскоре освобождались, либо административно высылались за пределы губернии – в последнем случае члены группы переходили на нелегальное положение и возвращались в село, как поступили, например, Антони и Назар Зуйченко. Однако полицейский розыск, которым руководил пристав Караченцев, приносил все новые и новые результаты, и к лету 1908 г. «ни один из активных членов (…) группы не мог больше жить под своим именем» [21, стр. 23]. Дальнейшее хорошо известно и многократно описывалось в литературе: в конце августа – начале сентября 1908 г. многие из членов Гуляй-польской группы анархистов-коммунистов были арестованы, а уцелевшие скрылись или прекратили на время всякую деятельность.
По свидетельству Антони, еще в начале существования Гуляйпольской группы ее члены постановили: «Пусть нас арестовывают, пусть судят, пусть вешают, только без физических оскорблений (…) Кто останется на свободе, должен мстить смертью за удары» [2, с. 45]. Это полностью соответствовало настроениям российских анархистов 1900-х гг., выраженным, напр., в материалах Лондонского совещания лидеров движения в сентябре 1906 г.: «[В терроре] мы видим (…) проявление совершенно естественного чувства возмущенной совести или же самозащиты, которое (…) имеет агитационное значение, способствуя развитию такого же чувства возмущения среди народа» [16, стр. 226]. Попытки организовать покушения в ответ на аресты гуляйпольцы предпринимали еще с начала 1908 г.: Антони вспоминает, как зимой того года он и А. Семенюта «поехали в Гуляйполе, чтобы отомстить приставу Караченцеву, но его там не было. Он с несколькими стражниками рыскал как раз в Екатеринославе и других городах, (…) разыскивая меня» [2, с. 48]; в воспоминаниях Махно рассказывается о проектах убийства приезжавшего в село вице-губернатора и взрыва «местного отделения охранки», но эти планы, относящиеся к августу 1908 г., не были реализованы из-за бдительности полиции [21, с. 25–26].
Весной 1909 г. на собрании Парижской группы анархистов «Буревестник» Антони и Семенюта, оправившиеся после полученных в России ранений, заявили товарищам о намерении вернуться в Гуляйполе; «нам дали по 300 рублей и мы уехали» [2, с. 56]. Это было время самой свирепой реакции. Как писал Петр Аршинов, «поездки в Россию становились все труднее и труднее. Организаций на местах [уже] не было, связи были разрушены и приезжающие сразу попадали в крайне тяжелую обстановку, когда приходилось вести работу в обществе малоизвестных людей и самим все сызнова создавать» [8, стр. 58]. По приезде в Екатеринослав Антони и Семенюте удалось разыскать кого-то из старых знакомых, встретивших их вопросом: «Зачем вы приехали? Ведь здесь на каждого революционера десяток шпиков. Вы пропадете!..» [2, с. 56]. Для подготовки задуманного покушения приезжим требовалась помощь человека легального, который может без особых опасений следить за будущей жертвой покушения, и такой помощник быстро нашелся: «в знакомой революционной семье по фамилии Кравец (…) была девочка, не более 16 лет. Я [Антони] спросил ее: поедешь с нами за разведчицу. Радостно согласилась» [2, с. 56]. Так началась охота на Караченцева.
Скупые слова о «революционной семье» относятся к родственникам не названной в воспоминаниях Антони по имени девушки, а именно – к брату и сестре Кравец, входившим в число самых известных украинских анархистов 1900-х гг. Архип Иосифович Кравец родившийся в 1883 г. в селе Голубовка Новомосковского уезда, к 1905 г. работал слесарем на одном из екатеринославских заводов и руководил Амурской районной организацией Партии социалистов-революционеров. Летом этого года под влиянием уже не раз упоминавшегося Рогдаева амурские эсеры вышли из партии и положили начало ЕГРАК, которую с отъездом Рогдаева и возглавил А. Кравец. Осенью 1905 г. он организует первые в городе акты экономического террора и в составе анархической дружины участвует в столкновениях с погромщиками, защищая еврейское население. Получив тяжелое ранение в октябрьские дни, Кравец скрылся в Одессу, где по выздоровлении включается в боевую деятельность анархистов-чернозаменцев. Арестованный в феврале 1906 г. и приговоренный к 20-летней каторге, Кравец в следующем году бежал из тюрьмы, но был снова схвачен. Освободила его лишь Февральская революция. Осенью 1919 г. А. Кравец умирает в занятом махновцами Екатеринославе от тифа [26]. Его сестра Ульяна Кравец была на 3 года младше, работала народной учительницей, и в 1905-1907 гг. занималась транспортировкой через границу оружия и литературы, а также пропагандой среди рабочих. Несомненный талант подпольщицы и конспиратора долгое время спасал ее от тюрьмы; на процессе Киевской группы анархистов-коммунистов в феврале 1909 г. Ульяна была признана виновной в принадлежности к революционной организации, но, за недостатком улик, суд счел достаточным вменить ей в наказание год предварительного тюремного заключения и освободил ее [27]. Около года Ульяна Кравец скрывалась в разных губерниях Украины, затем бежала в Париж вместе с Антони [2, с. 63], после чего следы ее теряются. Добавим, что в 1925 г. в Кронштадте была арестована подпольная анархическая группа матросов Балтийского флота, в т.ч. некий Иван Спиридонович Кравец, родившийся в той же Голубовке в 1902 г., который, возможно, приходится родственником Архипу и Ульяне. Позже, в 1937 г., анархист Иван Кравец был расстрелян в Марийском крае, где отбывал очередную ссылку [28].
Итак, 16-летняя сестра Архипа и Ульяны Кравец, имя которой так и осталось не известным, была отправлена в Гуляйполе, «чтобы выследить, где и когда бывает пристав» Караченцев. С поручением она, однако, не справилась и «недели через три» оставила село, отчитавшись о своей неудаче перед Марфой Пивневой [2, с. 56]. Несколько месяцев Антони и Семенюта скитались по разным городам и местечкам Екатеринославщины, – это время было наполнено стычками с полицией, случайными задержаниями, побегами и уходами от погони. Наконец, в ноябре 1909 г. они решились приехать в Гуляйполе, где нашли надежное убежище в доме Софрона Продана. Семья Продан согласилась оказать помощь в подготовке покушения, при этом нашей героине, 18-летней Марии, досталась ответственная роль «разведчицы». Через несколько дней Мария сообщила, что пристав должен быть на спектакле в местном театре. Террористы быстро распределили роли: Семенюта «с Марусей пойдут на спектакль, сядут в самом последнем ряду, в углу, близко от дверей. Просидят до конца, и когда пристав будет выходить, они последуют за ним…» [2, с. 62]. План был чрезвычайно опасен: в случае неудачи Мария, арестованная на месте покушения, подлежала суду как непосредственная участница террористического акта, и многолетняя каторга была бы не самым худшим исходом. Даже спустя полвека Антони продолжал удивляться тому, что Продан-старший «согласился принять участие в таком опасном для него и его семьи деле» [2, с. 62]. Но все получилось так, как и было задумано. Вечером 22 ноября 1909 г. и Караченцев, и его убийцы пришли на представление (по разным сведениям, театральный кружок при заводе Я. Кернера давал то ли пьесу местного драматурга Азовского «Неприкаянный отец», то ли «Саву Чалого» Н. Костомарова [2, с. 107]), никто из полицейских агентов так и не опознал Семенюту, который хладнокровно застрелил пристава по окончании спектакля и скрылся вместе с Марией.
Вскоре, уже в декабре 1909 г., по улицам Гуляйполя была разбросана листовка следующего содержания:
«Боритесь и поборите.
Шевченко.
Пристав 4 ст[ана] села Гуляйполя Караченцев, он же сыщик и организатор провокаторов, убит нами анархистами-коммунистами 22 ноября 1909 г.
Убит он за то, что зверски истязал и даже пытал анархистов и всех, кто боролся за свободу и лучшую жизнь рабочего класса» [29].
Листовка была изготовлена на гектографе, примитивном и дешевом «копировальном аппарате» рубежа XIX – XX вв. Мы будем недалеки от истины, если предположим, что в ее изготовлении участвовала все та же семья Продан: вряд ли Семенюта располагал многочисленными помощниками. Об убийстве Караченцева сообщал в феврале 1910 г. и парижский «Буревестник», добавляя: «Несколько позже там был ранен стражник Суббота» [30]. Антони упоминает о «полицейском Субботе» [2, с. 46], но ничего не говорит о его ранении; впрочем, это объясняется тем, что незадолго до 22 ноября Антони вместе с гуляйпольцем Петром Онищенко выехал в Юзовку, где тяжело ранил «еще большего изверга, запятнавшего кровью рабочих стены и даже потолок полицейского застенка», пристава Михайловского.
Покушения, организованные гуляйпольскими боевиками в конце 1909 г., закрывают эпоху анархического террора против царских властей: после них мы можем указать лишь на убийство Столыпина Дмитрием Богровым (сентябрь 1911 г.) и серию нападений на представителей заводской администрации в Риге летом 1912 г. В анархической среде еще несколько лет шли разговоры о террористической борьбе, но фактически сторонников этой тактики становилось все меньше и меньше: многие убежденные террористы погибли в результате вооруженных акций и на эшафотах, другие переходили на сторону более умеренных течений и «фракций» анархизма. Эти процессы можно проследить и на примере героев нашего очерка: Александр Семенюта, оставшийся в Гуляйполе с целью возрождения боевой анархической группы, погиб в перестрелке с выследившими его солдатами в ночь на 1 мая 1910 г.; Вольдемар Антони к этому времени перебрался в Южную Америку, где участвовал в культурно-просветительной и пропагандистской деятельности анархо-синдикалистов – пока в середине 1920-х не перешел на сторону компартии Уругвая…
Пятилетка револьверов, бомб и кинжалов (1904–1908 гг.) создала и надолго закрепила мрачный имидж за российским анархизмом: в массовом сознании слова «анархист» и «террорист» стали едва ли не синонимами. Этот стереотип разделяли даже многие историки, которые из прекращения в 1908–1909 гг. анархического терроризма делали вывод о распаде анархического движения в целом. Внимательное изучение архивных документов и мемуаров современников заставляет отказаться от подобных представлений. В действительности, в межреволюционный период 1909–1916 гг. анархическое движение в России не просто сохранилось, но смогло начать накопление сил для новой атаки на ненавистные ему государство и капитал.
Екатеринославщина оставалась одним из тех регионов, где в эти годы анархисты продолжали подпольную работу, хотя ее внешние проявления не носили столь яркого характера, как в 1905–1908. Имеются отрывочные сведения о сотрудничестве небольшой Екатеринославской группы анархистов-коммунистов с единомышленниками в Москве и Брянске в 1910–1911 гг. [31], известны имена нескольких юношей и девушек, присоединившихся к группе около 1914 г., – Владимир Воль, Елена Феррари, Александр Чимбарев, Израиль Шапиро. Продолжали действовать анархисты в Александровске: в 1910-1911 гг. за распространение на местных заводах листовок были административно сосланы Иван Гаврилов, Митрофан Гноевенко, Тимофей Зенцов, Артем Поляков и Федор Рыбаков [32]. Работали анархические кружки среди шахтеров и металлургов Донбасса: один из них стал известен благодаря тому, что в 1912–1913 гг. в его составе начиналась революционная биография знаменитого Льва Задова, но рядом с ним были и другие, например, на Рыковских копях в окрестностях Юзовки [33].
В межреволюционные годы по-прежнему действовала и группа анархистов-коммунистов в Гуляйполе. Ее ядро составляли «групповики» прежнего состава, избежавшие ареста в 1908 г. – Павел Сокрута, Филипп Крат и другие. В своих воспоминаниях Нестор Махно называет имена двенадцати человек, известных ему по дореволюционной работе и состоявших в группе к началу 1917 г., добавляя, что были и другие «молодые товарищи, которые в то время, когда я был на воле, еще не были в группе» [34]. О конкретных формах деятельности гуляйпольских анархистов мало что известно, но можно указать на их участие в стачке местных рабочих летом 1913 г. По свидетельству современного исследователя Ю.П. Кравца, в полицейских документах в связи с этой стачкой упоминаются анархисты «отец и дочь Продан». Скорее всего, речь здесь идет о Софроне и Марии Продан, но какие-либо подробности пока остаются невыясненными…
Что было с Марией и ее родственниками дальше – нам пока неизвестно. Среди опубликованных документов и в многочисленных исследованиях по истории Махновского движения фамилия Продан не встречается. В годы Гражданской войны Гуляйполе многократно переходило под контроль разных противоборствующих сторон (германо-австрийцы, петлюровцы, белые, махновцы, красные), и смена власти всегда сопровождалась расстрелами, расстрелами и еще раз расстрелами. Потом были коллективизация, массовые выселения крестьян в Сибирь и Казахстан, беспрецедентный голод. На смену им пришли сталинские репрессии 1930-х гг. против всевозможных категорий «бывших»: «буржуазных националистов», дворян и купцов, старых большевиков из разнообразных оппозиций, недобитых социалистов, анархистов и махновцев, «вредителей-спецов» и т.д. и т.п. – много было врагов у «народной» советской власти. Страшным смерчем прошла над Гуляйполем Вторая мировая война и нацистская оккупация. В кровавой мясорубке XX-го века, одного из тяжелейших в истории человечества, люди гибли миллионами и десятками миллионов, – в таких количествах, что не могло привидеться и в самом безумном сне любого из «этих ужасных анархо-террористов»…
Но удивительное дело – Продан прошла через все тяжелейшие годы и испытания, выпавшие на долю ее родины, и дожила до весьма преклонных лет. Антони, который вернулся в Украину спустя более чем полвека после своего бегства за границу, в 1966 году посетил Гуляйполе и разыскал Марию Софроновну [2, с. 129]. Ей было уже 75 лет.
В том году молодой американский историк Пол Аврич завершал работу над книгой «Русские анархисты». В Париже еще были живы и деятельны прежние соратники Махно Ида Гильман-Метт, Марк Мрачный и гуляйполец Григорий Бартановский. В древнем среднеазиатском городе Тараз, носившем тогда название Джамбул, жили Галина Кузьменко и Елена Михненко, вдова и дочь Нестора. В Москве и Ленинграде, в Иркутске и Харькове, в Днепропетровске и Запорожье уже появились на свет мальчики и девочки, которые позже, повзрослев, вновь поднимут черные знамена и с гордостью назовут себя махновцами.
До возрождения анархического движения в СССР оставалось чуть больше двадцати лет…
Автор выражает искреннюю признательность Юрию Кравцу за помощь в подготовке этой работы.
Примечания.
1. Новополин Г. Махно и гуляй-польская группа анархистов (По официальным данным). – В сб.: Нестор Иванович Махно. Воспоминания, материалы и документы. – Киев. РИФ «Дзвін». 1991.
2. Антони В. Записки гуляйпільского анархіста Вольдемара Антоні. – Запоріжжя: РА «Тандем-У». 2006.
3. Белаш А.В., Белаш В.Ф. Дороги Нестора Махно. – Киев. РВЦ «Проза». 1993.
4. Запись в метрической книге Кресто-Воздвиженской церкви с. Гуляйполя на 1891 г. – Государственный архив Запорожской области. Ф. Р-5593. Оп. 2. Д. 472. Л. 26об.
5. Государственный архив Днепропетровской области (ГАДО). Ф. 313. Оп. 1. Д. 1894. – По техническим причинам ссылки на номера листов данного дела не указываются.
6. Дубовик А.В., Дубовик А.В. Деятельность Группы екатеринославских рабочих анархистов-коммунистов в 1905-1906 гг. – http://www.makhno.ru/forum/showthread.php?t=690
7. Кайдаки, Чечеловка, Амур, Нижнеднепровск – рабочие поселки, пригороды Екатеринослава, ныне – районы Днепропетровска.
8. Аршинов П. Два побега. (Из воспоминаний анархиста 1906-9 гг.). – Издание «Дело труда». Париж. 1929.
9. Нестроев Гр. Из дневника максималиста. – Русское книгоиздательство. Париж. 1910.
10. Горев Б.И. Анархисты, максималисты и махаевцы. Анархические течения в Первой русской революции. – Пг. Изд-во «Книга». 1917.
11. ГАДО. Ф. 11. Оп. 1. Д. 532. Л. 18.
12. ГАДО. Ф. 313. Оп. 1. Д. 46. Л. 2-3; Д. 1915.
13. ГАДО. Ф. 3249. Оп. 1. Д. 142. Л. 65.
14. Деятели СССР и революционного движения России. – М. Изд-во «Советская энциклопедия». 1989.
15. Альманах. Сборник по истории анархического движения в России. Т. 1. – Париж. 1909.
16. Анархисты. Документы и материалы. 1917-1935 гг. – М.: РОССПЭН. 1998. Т. 1.
17. ГАДО. Ф. 313. Оп. 1. Д. 1896. Л. 2.
18. ГАДО. Ф. 313. Оп. 1. Д. 1901. Ч. 1. Л. 84.
19. Зильберблат И. Воспоминания о С.Н. Бейлине («Саше Шлюмпере»). // Каторга и ссылка. 1930. № 1.
20. Большевики Украины в период между первой и второй буржуазно-демократическими революциями в России. – К. 1960.
21. Махно Н.И. Мятежная юность (1888–1917). Предисловие Александр Скирда. Изд-во «Громада». Париж. 2006.
22. Avrich P. The Russian Anarchists. – NY. 1967.
23. ГАДО. Ф. 313. Оп. 1. Д. 1906. Л. 2.
24. Махно Н.И. На чужбине. 1923-1934 гг. Записки и статьи. Подборка и предисловие – Александр Скирда. Изд-во «Громада». Париж. 2004.
25. «Буревестник». Париж. 1908. № 12. С. 17.
26. ГАДО, ф. 313, оп. 1, д. 1921, л. 74; ф. 11, оп. 1, д. 575, л. 69; Жуковский-Жук. Мартиролог Нерчинской каторги. – Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги. – М. Изд-во политкаторжан. 1927. С. 253.
27. ГАДО, ф. 313, оп. 1, д. 1921, л. 74; «Анархист». Париж. 1909, май. № 3. С. 31-32.
28. База данных НИПЦ «Мемориал», Москва.
29. Центральный исторический архив Украины, г. Киев. Ф. 313. Оп. 2. Д. 2295. Л. 86.
30. «Буревестник». Париж. 1910, февраль. № 19. С. 14.
31. Заварзин П.П. Жандармы и революционеры. – В сб.: «Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. – М. «Новое литературное обозрение». 2004. Т. 2. С. 102.
32. ГАДО, ф. 11, оп. 1, д. 1121.
33. Агафонов В.К. Заграничная охранка. – М. Изд-во «Книга». 1918. С. 330.
34. Махно Нестор. Воспоминания. – Киев. Изд-во «Украина». 1991. Книга 1. С. 10.
================================================== ========
Опубликовано: Дубовик А.В. Мария Продан и анархисты Екатеринославщины в 1900-х гг. // Юго-запад. Одессика. Историко-краеведческий альманах. Вып. 26. Одесса. 2019. С. 241-259.
МАРИЯ ПРОДАН И АНАРХИСТЫ ЕКАТЕРИНОСЛАВЩИНЫ в 1900-х гг.
В последних числах августа 1908 года в Екатеринославе и селе Гуляйполе прошли аресты членов «Гуляй-польской группы вольных хлеборобов анархистов-коммунистов», которые уже два года вели вооруженную борьбу с правительством, совершив множество ограблений и покушений. Полиции удалось арестовать Назара Зуйченко, Нестора Махно, Филиппа Онищенко и других анархистов-боевиков. Лишь руководителям группы Вольдемару Антони и Александру Семенюте удалось тогда скрыться из Екатеринославской губернии, да несколько рядовых гуляйпольских анархистов остались на свободе, прекратив на время активную революционную деятельность. В 1909–1911 гг. члены группы предстали перед военными судами, большинство их них получили смертный приговор или каторгу. Были повешены Егор Бондаренко и Шмерко Хшива, не дожидаясь казни, покончил с собой Клим Кириченко, умер в тюрьме Иван Левадный, погиб при аресте Прокопий Семенюта [1, с. 133–135].
Главную роль в разгроме «вольных хлеборобов» сыграл пристав 4-го стана Александровского уезда Антон Караченцев, «гуляйпольский Шерлок Холмс», как назвал его исследователь 1920-х гг. Г. Новополин.
Поздним вечером 22 ноября 1909 года Караченцев был убит в центре Гуляйполя. Стрелявший в него мужчина скрылся.
Это покушение осталось нераскрытым, никто из его участников никогда не был арестован.
В кругах российских анархистов знали, что террористический акт был организован А. Семенютой, догадывалась об этом и полиция. Знали и о том, что содействие Семенюте в его подготовке оказывал В. Антони. Имя еще одной участницы убийства Караченцева, Марии Продан, долгое время оставалось неизвестным. И до сих пор единственными опубликованными сведениями о Продан остаются немногословные воспоминания Антони [2] и краткое упоминание в книге В.Ф. и А.В. Белашей [3, с. 17]. Это неудивительно, поскольку Продан не играла сколько-нибудь заметной роли в анархическом движении начала XX века. Однако интерес к истории (и предыстории) Махновского движения заставляет обращать более пристальное внимание на многих представителей огромной массы рядовых участников революционного движения, так или иначе связанных с жизнью и деятельностью Н.И. Махно. Одной из этих многих и является главная героиня нашей статьи.
Мария Софроновна Продан родилась 3 марта 1891 года, в семье гуляйпольского крестьянина Софрона Никоновича Продана и его жены Феодосии Григорьевны [4]. Когда девочка подросла, ее отправили в Екатеринослав, – учиться швейному ремеслу. Точное время приезда Марии в губернский центр не установлено, известно лишь, что к осени 1906 г. она проходила курс в местной профессиональной школе [5, л. 310].
К этому времени Екатеринослав был главным центром анархического движения в России (наряду с Одессой). Летом 1906 г. «Екатеринославская группа рабочих анархистов-коммунистов» (ЕГРАК) насчитывала несколько сотен активистов, с которыми были связаны огромные массы сочувствующих; подпольная работа велась под руководством таких выдающихся пропагандистов и организаторов, как Николай Рогдаев, Владимир Стрига, Сергей Борисов, Леонид Виленский, Федосей Зубарев и др. [6]. Петр Аршинов, один из активнейших членов ЕГРАК, много лет спустя так вспоминал о деятельности екатеринославских анархистов: «Не было […] дня, чтобы от их рук не падал тот или иной агент правительства. В Кайдаках, на Чечеловке и особенно у нас на Амуре [7] полиция была буквально разгромлена оружием анархистов. На Амуре полиция менялась неоднократно, но всякий раз, когда на место убитых околодочных и городовых из Екатеринослава присылали новых – последние на второй или третий день оказывались уже убитыми. Был момент, когда полицейские отказывались служить на Амур. Июль, август и сентябрь месяцы [1906 г. – А.Д.] революционный Амур жил совсем без властей. На полотне железной дороги близ Днепра каждый вечер собирались рабочие массовки, где свободно лилось революционное слово анархистов и других партий. Это был поистине редкостный период безвластия, период полной свободы, о котором многие и многие амурские рабочие не без волнения вспоминают и по сей день» [8, с. 9–10]. Воспоминания Аршинова подтверждают и другие современники-мемуаристы, напр., идеолог и лидер эсеровского максимализма Григорий Нестроев: «Рабочие этого города и его окрестностей самые боевые рабочие из всей российской трудовой массы. Ни один город не выделил такой массы террористов и экспроприаторов, как Екатеринослав. Начиная с организованной и планомерной всеобщей стачки 1903 г. и кончая октябрьскими и декабрьскими днями [1905 г. – А.Д.] (…), екатеринославские рабочие стояли во главе русской революции. Ни на одну местность не падает столько вооруженных столкновений и смертных казней. Смелость, предприимчивость и бесстрашие, – такова характеристика этих рабочих, и пришлых, и местных, имеющих родоначальниками энергичных переселенцев» [9, с. 32]. Сильное влияние анархистов признает и меньшевистский историк Борис Горев, называвший Екатеринослав городом, «где существовала постоянная анархическая группа, ведшая пропаганду и агитацию среди рабочих (…), в котором анархисты после Белостока находили наибольший отклик в массах» [10, с. 13]. Наконец, о мощи анархизма в Екатеринославе говорится и в документах, вышедших из правительственных кругов, – вот, например, характерное донесение екатеринославского губернатора А.М. Клингенберга директору Департамента полиции М.И. Трусевичу от 5 августа 1906 г.: «Вновь прошу Ваше превосходительство обратить особое внимание на Екатеринославское охранное отделение. Агентура среди анархистов-террористов ничтожна, внешнее наблюдение в предместьях города и на Амуре отсутствует, можно рассчитывать на целый ряд нападений и убийств, предотвратить которые внешняя полиция не может» [11].
Осенью 1906 г. власти перешли в контрнаступление. В рабочие предместья были введены сильные отряды казаков и полицейских стражников. «Начались сплошные облавы, аресты и убийства среди дня мало-мальски подозрительных рабочих. Многие анархисты были схвачены или убиты при отстреле» [8, с. 10]. Многие скрылись за границу или в другие регионы страны. Однако, несмотря на тяжелые потери, ядро ЕГРАК уцелело. Более того, анархическое движение распространялось из Екатеринослава и по другим местностям: к концу 1906 г. «анархические группы были в каждом городе, на каждом большом заводе» [8, с. 5]. Это свидетельство Аршинова, преувеличивая обстановку в целом по России, вполне справедливо в масштабах Екатеринославской губернии, где анархисты действовали практически во всех городах и местечках (Александровск, Бахмут, Гришино, Желтые Воды, Каменка, Луганск, Мариуполь, Никополь, Новомосковск, Павлоград, Юзовка и др.), а также во множестве сел, в т.ч. в ставшем позже знаменитым Гуляйполе.
Внимательный читатель уже обратил внимание на то, что авторы воспоминаний постоянно говорят о екатеринославских рабочих-анархистах. По нашим подсчетам, среди членов ЕГРАК действительно было до 80% рабочих [6]. Этот факт признавали даже тогдашние социал-демократы, обычно пренебрежительно отзывавшиеся об анархистах как о сборище «мелкобуржуазных элементов», «босяков» и «уголовников», – так, уже упоминавшийся Горев, говоря о типичном екатеринославском анархисте, называет его «заводским рабочим-боевиком» [10, с. 23]. Однако идеи безгосударственности проникали и в другие социальные группы: к концу 1906 – началу 1907 гг. в Екатеринославе существовали анархические кружки, состоявшие из солдат местного гарнизона [12], студентов Высшего горного училища [13], учащихся средних и низших учебных заведений.
В последнем случае анархистами чаще всего становились дети тех же рабочих. Известно, например, о небольшой группе учеников Нижнеднепровского железнодорожного училища, в которую входил Дмитрий Лебедь, будущий крупный государственный чиновник сталинских времен [14, с. 491]. Но бывали и исключения. Один из молодежных анархических кружков организовал зимой 1907 г. реалист Всеволод Дикой, дворянин, сын инспектора городских училищ, к которому присоединились гимназисты Владимир Вощинский и Владимир Рейх, ученик железнодорожного училища Александр Кочетков [11]. На первом собрании, состоявшемся 16 февраля, кружок принял название «Лига свободных стрелков» и определил направления будущей работы: 1) саморазвитие своих членов и 2) пропаганда анархических идей среди учащейся молодежи, а также солдат, главной силы будущего восстания.
«Лига свободных стрелков»… Духом вестерна веет от этих слов, и вряд ли случайно. Российские подростки начала 20 века зачитывались романами Фенимора Купера и Майн Рида, а «стрелки» и были подростками: к моменту образования кружка Дикому и Рейху было по 16, Вощинскому и Кочеткову – по 15 лет. Но действовать они решили по-взрослому. Трижды в неделю проводились собрания, на которых изучались книги по теории анархизма, – очевидно, это были издания Московской группы анархистов «Свободная коммуна», явочным порядком отпечатанные летом 1906 и в большом количестве доставленные в Екатеринослав [15, с. 59; 6]. На собраниях также обсуждались планы будущей пропагандистской деятельности, но их реализация упиралась в отсутствие денег. Справиться с этим затруднением «свободные стрелки» решили методом, широко практиковавшимся их старшими единомышленниками: совершить вооруженное ограбление или, как говорили в те времена, экспроприацию. Около 27–28 февраля Дикой и его товарищи, вооружившись взятыми у родителей и одноклассников револьверами, явились в магазин Витмана и потребовали дневную выручку. Однако Витман оказался человеком решительным и подготовленным к визитам непрошеных гостей: он начал стрелять первым, правда – в воздух. На шум стали сбегаться приказчики, и незадачливым экспроприаторам пришлось бежать. Эта неудача никак не повлияла на продолжение кружковых собраний, а новые экспроприации Дикой решил проводить лишь после тщательной подготовки [11].
В это время ЕРГАК постепенно восстановилась после арестов и провалов предыдущего периода. К марту 1907 г. рабочие группы и федерации анархистов действовали на Трубном и Брянском заводах, в Екатеринославских железнодорожных и Нижнеднепровских вагонных мастерских, на заводах Шодуар и Эзау и многих других предприятиях. Главным событием политической жизни России этого периода стало открытие Второй Государственной Думы, на которую либералы и социал-демократы возлагали огромные надежды, и екатеринославские анархисты начали яростную кампанию против парламентских иллюзий трудового населения. На крупнейших заводах города прошли массовые митинги, принимавшие резолюции протеста «антирабочим выступлениям социал-демократов» и заявлявшие об отрицании таких учреждений, как «Дума, Парламент, всякие, якобы, “свободы” при современном строе насилия, гнета и эксплуатации» [16, с. 329, 332-334]. На Брянском заводе волнения рабочих вылились в стачку, подавленную войсками; в ответ анархисты застрелили помощника директора Анатолия Мылова [17]. Организатор покушения Самуил Бейлин был арестован 4 апреля 1907 г., но при конвоировании в участок отбит боевиками [18; 19, с. 185], что в очередной раз продемонстрировало силу ЕГРАК. Одним из результатов весенней кампании анархистов стал полный развал местной социал-демократической организации: в сентябре 1907 г. Екатеринославский комитет РСДРП сообщал редакции заграничной большевистской газеты «Пролетарий», что «с мая в Екатеринославе практически не велась пропаганда, лекции рабочими не посещаются, большинство партийных рабочих кружков распалось, а выпуск листовок совершенно прекратился» [20, с. 35–36].
Вдохновленные всеми этими событиями, члены кружка Дикого решили расширить свою деятельность, а для начала – увеличить число «свободных стрелков». В середине марта 1907 г. в кружок были приняты гимназисты Виктор Дунаевский, Елена Горбунова, Таисия Синчук и Константин Чаленко, ученицы профессиональной школы Анастасия Афанасьева и главная героиня нашего очерка, Мария Продан [5, л. 311]. Вскоре Дикой составил текст обращения к военнослужащим с призывом «не подчиняться начальству» и «поддержать борьбу народа за свободу». Изготовив на гектографе несколько десятков экземпляров листовки, «стрелки» раздали их солдатам и разбросали по улицам в районе казарм. Однако пополнение кружка оказалось явно поспешным: Чаленко, посетив пару собраний, заявил, что не намерен больше принимать участие ни в какой «нелегальщине». Встревоженный Дикой не стал ждать его выхода из кружка и возможного доноса на «свободных стрелков»: 25 марта 1907 г. Чаленко был убит в садоводческом хозяйстве в окрестностях Екатеринослава. Труп был обнаружен на следующий день, а уже 14 апреля полиция явилась за всеми «стрелками».
За много лет до дела об убийстве гимназиста Чаленко подобная история произошла в Москве, когда Сергеем Нечаевым и его товарищами был задушен студент Иван Иванов. В те патриархальные времена история Нечаева и Иванова прогремела на всю Россию, привлекла всеобщее внимание, известнейшие авторы писали о ней очерки и даже романы. Теперь, в 1907 году, революционное насилие охватило всю страну, и смерть провинциального гимназиста оказалась не замечена никем, кроме родственников жертвы и его убийц, да немногих полицейских чиновников. Само по себе следствие было недолгим. Всю вину за убийство Дикой взял на себя. Витман опознал его, Кочеткова и Рейха как участников неудачного ограбления. Остальные члены кружка в один голос заявили, что анархистами не являются, ни в чем не участвовали, полученные для распространения листовки сожгли; никаких улик против них не имелось, и большинство «свободных стрелков» не только остались на свободе, но даже не были приобщены к делу «ввиду явной непричастности и малолетства» [5, л. 312]. Однако ставить финальную точку в раскрытом деле власти не спешили. Кочетков и Рейх, были освобождены под подписку о невыезде до суда в начале 1908 г., Дикой же оставался в тюрьме под следствием еще в 1909 г., успев пройти две психиатрические экспертизы. Установить, что с ним было дальше, нам пока не удалось...
После ликвидации «Лиги свободных стрелков» Мария Продан продолжала жить и учиться в Екатеринославе (кстати, любопытно, что в полицейской переписке по делу Дикого она упоминается по-разному, как «Продан», «Проданко» и даже «Продайко»). В городе она оставалась еще весной 1909 г., но наверняка часто навещала родное село, приезжая на каникулы в 1907–1908 гг.
Это было время расцвета «Гуляйпольской группы вольных хлеборобов анархистов-коммунистов», которая вела активную боевую деятельность (покушения на полицейских, поджоги помещичьих имений и кулацких хозяйств, вооруженные нападения с целью захвата денег) и постоянную пропагандистскую работу среди населения села. Анархическое движение Гуляйполя складывалось из «групповиков» и «массовиков» (это естественное разделение имело место во всех революционных партиях революционной России: менялись лишь названия, но не суть). «Групповики» вели революционную борьбу словом и делом, подчинялись собственным коллективным решениям, в общем, составляли организацию; «массовики» более или менее последовательно разделяли анархические убеждения, участвовали в собраниях пропагандистских кружков, выполняли разнообразные поручения по хранению литературы или оружия, распространению листовок и т.п. «технике», но формально не принадлежали к группе и не были обязаны придерживаться ее постановлений. Считается, что в 1906–1908 гг. в Гуляйполе насчитывалось не менее 60 «групповиков» и более двух сотен «массовиков» [3, с. 13]. Скупые воспоминания о работе с последними оставил Антони: «Я проводил кружковые собрания до октября 1907 г., на которых знакомил групповиков с политической экономией, историей культуры, с естественной историей человечества, астрономией, происхождением Земли и жизнью на ней, и происхождением человека на Земле. Критиковал аграрную политику Столыпина, которая пыталась разрушить остатки общественности в крестьянстве» [2, с. 44–45]. Его дополняет Н. Махно: «Один раз в неделю, иногда чаще, мы организовывали пропагандистские сходки для ограниченного числа людей, от десяти до пятнадцати человек. (…) Собирались мы, главным образом, ночью (…) Зимой мы собирались в чьем-нибудь доме, а летом – в поле, возле пруда, на зеленой траве или, время от времени, на прогулках. Не обладая большими знаниями, мы обсуждали вопросы, которые нас интересовали» [21, с. 19–20].
Старший брат Марии входил в число «групповиков», остальные члены семьи, очевидно, относились к сочувствующим анархизму, «массовикам», – по свидетельству Антони, когда осенью 1909 г. он вместе с Александром Семенютой приступил к подготовке покушения на Караченцева, то «вся семья» Продан согласилась помогать им [2, с. 62]. Обращаться за помощью в террористическом предприятии к первым встречным опытные боевики, конечно, не стали бы, и готовность Софрона Продана предоставить убежище усиленно разыскивавшимся лидерам гуляйпольских анархистов свидетельствует о его причастности к анархической деятельности и в более ранние времена. Что же касается Марии, то ее принадлежность к «массовикам» несомненна. За это говорит не только тот факт, что уже весной 1907 г. она входила в молодежную анархическую группу в Екатеринославе, но и позднейшее свидетельство Антони. Переписываясь в середине 1960-х гг. с гуляйпольцем Ф.И. Кущ, собиравшим материалы по истории села, Антони, сожалея, что из-за преклонного возраста «забыл уже имена и фамилии почти всех товарищей», советовал: «если у Вас в Гуляйполе сохранился хоть один человек, если не с группы, то хоть массовик, близкий к группе того времени, тогда можно было бы восстановить многое». И многозначительно добавлял: «Если Мария Продан жива она должна знать многое» [2, с. 75]. Непосредственно в группу «вольных хлеборобов» Мария не входила, – среди гуляйпольских «групповиков» вообще не было женщин, за исключением Марфы Пивневой (в этой связи характерно упоминание Н. Махно о «женщинах, чьи мужья посещали учебные кружки» анархистов [21, стр. 20]). На общем фоне российского анархического движения чисто мужской состав группы является редким исключением: по нашим подсчетам, женщины составляли до 10% участников анархических формирований. Известны случаи, когда женщины оказывались даже инициаторами создания и руководителями местных групп, в т.ч. и крестьянских, как например Матрена Присяжнюк из села Погребище на Киевщине [22, р. 66] и Юлия Дембинская, руководившая сетью анархических кружков в Верхнеднепровском уезде Екатеринославской губернии [5, л. 361]. Заметно участие женщин и в более позднем Махновском движении – достаточно назвать имена Галины Кузьменко, Марии Никифоровой, «Маруси Черной» и др. Объяснить же феномен гуляй-польского «мужского шовинизма» 1900-х гг. мы не можем…
К концу 1907 г. было очевидно, что российская революция потерпела поражение. Массовые стачки и аграрные беспорядки шли на убыль, волнения в войсках происходили все реже, антиправительственные демонстрации и митинги практически прекратились. Полиция громила революционные организации одну за другой, и все реже на смену арестованным и казненным приходили новые активисты. В Екатеринославской губернии к концу 1907 г. были практически полностью ликвидированы группы анархистов-коммунистов в Каменске, Мариуполе, Никополе и Павлограде, арестованы десятки боевиков и пропагандистов из Екатеринослава, Александровска и других городов. В тех случаях, когда улик для ареста и предания суду не хватало, подозреваемых в революционной деятельности подвергали ссылке без всякого суда, «в административном порядке». Анархическое подполье вело яростную борьбу за существование. Осенью 1907 г. в Екатеринославе возобновилась террористическая кампания, в ходе которой были совершены покушения на начальника железнодорожных мастерских Гирского, помощника начальника сыскной полиции Реута и т.д. [5, л. 412]. По ночам на заводах разбрасывались листовки, отпечатанные в подпольных типографиях, и вывешивались черные флаги с надписями «Да здравствует Коммуна», «Смерть палачам и обманщикам», «Да здравствует Анархия» [23]. Лидером анархистов оставался Николай Рогдаев, в очередной раз вернувшийся в Екатеринослав из заграницы; работая преимущественно в губернском центре, он выступал на тайных сходках и диспутах и в других городах и деревнях Екатеринославщины. Видели его и гуляйпольские анархисты, о чем много лет спустя свидетельствовал Н.И. Махно [24, стр. 150]. В декабре 1907 г. Екатеринослав был избран центром деятельности «Боевой инициативной группы анархистов-коммунистов» (БИГАК), которая надеялась возобновить отсюда массовое революционное движение в Южной России, как тогда называли украинские губернии империи. Однако съехавшиеся в Екатеринослав члены БИГАК были выданы провокатором и арестованы в феврале-марте 1908 г.; одновременно с этой организацией были разгромлены анархические группы в Луганске, Мариуполе и Новомосковске, чуть позже – группы «Земля и воля» и «Кровавая ручка» в Александровске. Новые провалы и общее положение в стране делали продолжение революционной борьбы все более сложным делом, но, как сообщал летом 1908 г. заграничный журнал «Буревестник», «несмотря на реакцию, общий кризис и хроническую безработицу, екатеринославская организация рабочих анархистов-коммунистов продолжает весь 1908 год свою деятельность» [25].
Гуляйпольскую группу репрессии долгое время обходили стороной. Первые аресты «вольных хлеборобов» произошли лишь в октябре 1907 г., затем было задержано несколько человек в феврале 1908 г. Брали на основе одних лишь подозрений, без веских улик для предания суду, и арестованные вскоре освобождались, либо административно высылались за пределы губернии – в последнем случае члены группы переходили на нелегальное положение и возвращались в село, как поступили, например, Антони и Назар Зуйченко. Однако полицейский розыск, которым руководил пристав Караченцев, приносил все новые и новые результаты, и к лету 1908 г. «ни один из активных членов (…) группы не мог больше жить под своим именем» [21, стр. 23]. Дальнейшее хорошо известно и многократно описывалось в литературе: в конце августа – начале сентября 1908 г. многие из членов Гуляй-польской группы анархистов-коммунистов были арестованы, а уцелевшие скрылись или прекратили на время всякую деятельность.
По свидетельству Антони, еще в начале существования Гуляйпольской группы ее члены постановили: «Пусть нас арестовывают, пусть судят, пусть вешают, только без физических оскорблений (…) Кто останется на свободе, должен мстить смертью за удары» [2, с. 45]. Это полностью соответствовало настроениям российских анархистов 1900-х гг., выраженным, напр., в материалах Лондонского совещания лидеров движения в сентябре 1906 г.: «[В терроре] мы видим (…) проявление совершенно естественного чувства возмущенной совести или же самозащиты, которое (…) имеет агитационное значение, способствуя развитию такого же чувства возмущения среди народа» [16, стр. 226]. Попытки организовать покушения в ответ на аресты гуляйпольцы предпринимали еще с начала 1908 г.: Антони вспоминает, как зимой того года он и А. Семенюта «поехали в Гуляйполе, чтобы отомстить приставу Караченцеву, но его там не было. Он с несколькими стражниками рыскал как раз в Екатеринославе и других городах, (…) разыскивая меня» [2, с. 48]; в воспоминаниях Махно рассказывается о проектах убийства приезжавшего в село вице-губернатора и взрыва «местного отделения охранки», но эти планы, относящиеся к августу 1908 г., не были реализованы из-за бдительности полиции [21, с. 25–26].
Весной 1909 г. на собрании Парижской группы анархистов «Буревестник» Антони и Семенюта, оправившиеся после полученных в России ранений, заявили товарищам о намерении вернуться в Гуляйполе; «нам дали по 300 рублей и мы уехали» [2, с. 56]. Это было время самой свирепой реакции. Как писал Петр Аршинов, «поездки в Россию становились все труднее и труднее. Организаций на местах [уже] не было, связи были разрушены и приезжающие сразу попадали в крайне тяжелую обстановку, когда приходилось вести работу в обществе малоизвестных людей и самим все сызнова создавать» [8, стр. 58]. По приезде в Екатеринослав Антони и Семенюте удалось разыскать кого-то из старых знакомых, встретивших их вопросом: «Зачем вы приехали? Ведь здесь на каждого революционера десяток шпиков. Вы пропадете!..» [2, с. 56]. Для подготовки задуманного покушения приезжим требовалась помощь человека легального, который может без особых опасений следить за будущей жертвой покушения, и такой помощник быстро нашелся: «в знакомой революционной семье по фамилии Кравец (…) была девочка, не более 16 лет. Я [Антони] спросил ее: поедешь с нами за разведчицу. Радостно согласилась» [2, с. 56]. Так началась охота на Караченцева.
Скупые слова о «революционной семье» относятся к родственникам не названной в воспоминаниях Антони по имени девушки, а именно – к брату и сестре Кравец, входившим в число самых известных украинских анархистов 1900-х гг. Архип Иосифович Кравец родившийся в 1883 г. в селе Голубовка Новомосковского уезда, к 1905 г. работал слесарем на одном из екатеринославских заводов и руководил Амурской районной организацией Партии социалистов-революционеров. Летом этого года под влиянием уже не раз упоминавшегося Рогдаева амурские эсеры вышли из партии и положили начало ЕГРАК, которую с отъездом Рогдаева и возглавил А. Кравец. Осенью 1905 г. он организует первые в городе акты экономического террора и в составе анархической дружины участвует в столкновениях с погромщиками, защищая еврейское население. Получив тяжелое ранение в октябрьские дни, Кравец скрылся в Одессу, где по выздоровлении включается в боевую деятельность анархистов-чернозаменцев. Арестованный в феврале 1906 г. и приговоренный к 20-летней каторге, Кравец в следующем году бежал из тюрьмы, но был снова схвачен. Освободила его лишь Февральская революция. Осенью 1919 г. А. Кравец умирает в занятом махновцами Екатеринославе от тифа [26]. Его сестра Ульяна Кравец была на 3 года младше, работала народной учительницей, и в 1905-1907 гг. занималась транспортировкой через границу оружия и литературы, а также пропагандой среди рабочих. Несомненный талант подпольщицы и конспиратора долгое время спасал ее от тюрьмы; на процессе Киевской группы анархистов-коммунистов в феврале 1909 г. Ульяна была признана виновной в принадлежности к революционной организации, но, за недостатком улик, суд счел достаточным вменить ей в наказание год предварительного тюремного заключения и освободил ее [27]. Около года Ульяна Кравец скрывалась в разных губерниях Украины, затем бежала в Париж вместе с Антони [2, с. 63], после чего следы ее теряются. Добавим, что в 1925 г. в Кронштадте была арестована подпольная анархическая группа матросов Балтийского флота, в т.ч. некий Иван Спиридонович Кравец, родившийся в той же Голубовке в 1902 г., который, возможно, приходится родственником Архипу и Ульяне. Позже, в 1937 г., анархист Иван Кравец был расстрелян в Марийском крае, где отбывал очередную ссылку [28].
Итак, 16-летняя сестра Архипа и Ульяны Кравец, имя которой так и осталось не известным, была отправлена в Гуляйполе, «чтобы выследить, где и когда бывает пристав» Караченцев. С поручением она, однако, не справилась и «недели через три» оставила село, отчитавшись о своей неудаче перед Марфой Пивневой [2, с. 56]. Несколько месяцев Антони и Семенюта скитались по разным городам и местечкам Екатеринославщины, – это время было наполнено стычками с полицией, случайными задержаниями, побегами и уходами от погони. Наконец, в ноябре 1909 г. они решились приехать в Гуляйполе, где нашли надежное убежище в доме Софрона Продана. Семья Продан согласилась оказать помощь в подготовке покушения, при этом нашей героине, 18-летней Марии, досталась ответственная роль «разведчицы». Через несколько дней Мария сообщила, что пристав должен быть на спектакле в местном театре. Террористы быстро распределили роли: Семенюта «с Марусей пойдут на спектакль, сядут в самом последнем ряду, в углу, близко от дверей. Просидят до конца, и когда пристав будет выходить, они последуют за ним…» [2, с. 62]. План был чрезвычайно опасен: в случае неудачи Мария, арестованная на месте покушения, подлежала суду как непосредственная участница террористического акта, и многолетняя каторга была бы не самым худшим исходом. Даже спустя полвека Антони продолжал удивляться тому, что Продан-старший «согласился принять участие в таком опасном для него и его семьи деле» [2, с. 62]. Но все получилось так, как и было задумано. Вечером 22 ноября 1909 г. и Караченцев, и его убийцы пришли на представление (по разным сведениям, театральный кружок при заводе Я. Кернера давал то ли пьесу местного драматурга Азовского «Неприкаянный отец», то ли «Саву Чалого» Н. Костомарова [2, с. 107]), никто из полицейских агентов так и не опознал Семенюту, который хладнокровно застрелил пристава по окончании спектакля и скрылся вместе с Марией.
Вскоре, уже в декабре 1909 г., по улицам Гуляйполя была разбросана листовка следующего содержания:
«Боритесь и поборите.
Шевченко.
Пристав 4 ст[ана] села Гуляйполя Караченцев, он же сыщик и организатор провокаторов, убит нами анархистами-коммунистами 22 ноября 1909 г.
Убит он за то, что зверски истязал и даже пытал анархистов и всех, кто боролся за свободу и лучшую жизнь рабочего класса» [29].
Листовка была изготовлена на гектографе, примитивном и дешевом «копировальном аппарате» рубежа XIX – XX вв. Мы будем недалеки от истины, если предположим, что в ее изготовлении участвовала все та же семья Продан: вряд ли Семенюта располагал многочисленными помощниками. Об убийстве Караченцева сообщал в феврале 1910 г. и парижский «Буревестник», добавляя: «Несколько позже там был ранен стражник Суббота» [30]. Антони упоминает о «полицейском Субботе» [2, с. 46], но ничего не говорит о его ранении; впрочем, это объясняется тем, что незадолго до 22 ноября Антони вместе с гуляйпольцем Петром Онищенко выехал в Юзовку, где тяжело ранил «еще большего изверга, запятнавшего кровью рабочих стены и даже потолок полицейского застенка», пристава Михайловского.
Покушения, организованные гуляйпольскими боевиками в конце 1909 г., закрывают эпоху анархического террора против царских властей: после них мы можем указать лишь на убийство Столыпина Дмитрием Богровым (сентябрь 1911 г.) и серию нападений на представителей заводской администрации в Риге летом 1912 г. В анархической среде еще несколько лет шли разговоры о террористической борьбе, но фактически сторонников этой тактики становилось все меньше и меньше: многие убежденные террористы погибли в результате вооруженных акций и на эшафотах, другие переходили на сторону более умеренных течений и «фракций» анархизма. Эти процессы можно проследить и на примере героев нашего очерка: Александр Семенюта, оставшийся в Гуляйполе с целью возрождения боевой анархической группы, погиб в перестрелке с выследившими его солдатами в ночь на 1 мая 1910 г.; Вольдемар Антони к этому времени перебрался в Южную Америку, где участвовал в культурно-просветительной и пропагандистской деятельности анархо-синдикалистов – пока в середине 1920-х не перешел на сторону компартии Уругвая…
Пятилетка револьверов, бомб и кинжалов (1904–1908 гг.) создала и надолго закрепила мрачный имидж за российским анархизмом: в массовом сознании слова «анархист» и «террорист» стали едва ли не синонимами. Этот стереотип разделяли даже многие историки, которые из прекращения в 1908–1909 гг. анархического терроризма делали вывод о распаде анархического движения в целом. Внимательное изучение архивных документов и мемуаров современников заставляет отказаться от подобных представлений. В действительности, в межреволюционный период 1909–1916 гг. анархическое движение в России не просто сохранилось, но смогло начать накопление сил для новой атаки на ненавистные ему государство и капитал.
Екатеринославщина оставалась одним из тех регионов, где в эти годы анархисты продолжали подпольную работу, хотя ее внешние проявления не носили столь яркого характера, как в 1905–1908. Имеются отрывочные сведения о сотрудничестве небольшой Екатеринославской группы анархистов-коммунистов с единомышленниками в Москве и Брянске в 1910–1911 гг. [31], известны имена нескольких юношей и девушек, присоединившихся к группе около 1914 г., – Владимир Воль, Елена Феррари, Александр Чимбарев, Израиль Шапиро. Продолжали действовать анархисты в Александровске: в 1910-1911 гг. за распространение на местных заводах листовок были административно сосланы Иван Гаврилов, Митрофан Гноевенко, Тимофей Зенцов, Артем Поляков и Федор Рыбаков [32]. Работали анархические кружки среди шахтеров и металлургов Донбасса: один из них стал известен благодаря тому, что в 1912–1913 гг. в его составе начиналась революционная биография знаменитого Льва Задова, но рядом с ним были и другие, например, на Рыковских копях в окрестностях Юзовки [33].
В межреволюционные годы по-прежнему действовала и группа анархистов-коммунистов в Гуляйполе. Ее ядро составляли «групповики» прежнего состава, избежавшие ареста в 1908 г. – Павел Сокрута, Филипп Крат и другие. В своих воспоминаниях Нестор Махно называет имена двенадцати человек, известных ему по дореволюционной работе и состоявших в группе к началу 1917 г., добавляя, что были и другие «молодые товарищи, которые в то время, когда я был на воле, еще не были в группе» [34]. О конкретных формах деятельности гуляйпольских анархистов мало что известно, но можно указать на их участие в стачке местных рабочих летом 1913 г. По свидетельству современного исследователя Ю.П. Кравца, в полицейских документах в связи с этой стачкой упоминаются анархисты «отец и дочь Продан». Скорее всего, речь здесь идет о Софроне и Марии Продан, но какие-либо подробности пока остаются невыясненными…
Что было с Марией и ее родственниками дальше – нам пока неизвестно. Среди опубликованных документов и в многочисленных исследованиях по истории Махновского движения фамилия Продан не встречается. В годы Гражданской войны Гуляйполе многократно переходило под контроль разных противоборствующих сторон (германо-австрийцы, петлюровцы, белые, махновцы, красные), и смена власти всегда сопровождалась расстрелами, расстрелами и еще раз расстрелами. Потом были коллективизация, массовые выселения крестьян в Сибирь и Казахстан, беспрецедентный голод. На смену им пришли сталинские репрессии 1930-х гг. против всевозможных категорий «бывших»: «буржуазных националистов», дворян и купцов, старых большевиков из разнообразных оппозиций, недобитых социалистов, анархистов и махновцев, «вредителей-спецов» и т.д. и т.п. – много было врагов у «народной» советской власти. Страшным смерчем прошла над Гуляйполем Вторая мировая война и нацистская оккупация. В кровавой мясорубке XX-го века, одного из тяжелейших в истории человечества, люди гибли миллионами и десятками миллионов, – в таких количествах, что не могло привидеться и в самом безумном сне любого из «этих ужасных анархо-террористов»…
Но удивительное дело – Продан прошла через все тяжелейшие годы и испытания, выпавшие на долю ее родины, и дожила до весьма преклонных лет. Антони, который вернулся в Украину спустя более чем полвека после своего бегства за границу, в 1966 году посетил Гуляйполе и разыскал Марию Софроновну [2, с. 129]. Ей было уже 75 лет.
В том году молодой американский историк Пол Аврич завершал работу над книгой «Русские анархисты». В Париже еще были живы и деятельны прежние соратники Махно Ида Гильман-Метт, Марк Мрачный и гуляйполец Григорий Бартановский. В древнем среднеазиатском городе Тараз, носившем тогда название Джамбул, жили Галина Кузьменко и Елена Михненко, вдова и дочь Нестора. В Москве и Ленинграде, в Иркутске и Харькове, в Днепропетровске и Запорожье уже появились на свет мальчики и девочки, которые позже, повзрослев, вновь поднимут черные знамена и с гордостью назовут себя махновцами.
До возрождения анархического движения в СССР оставалось чуть больше двадцати лет…
Автор выражает искреннюю признательность Юрию Кравцу за помощь в подготовке этой работы.
Примечания.
1. Новополин Г. Махно и гуляй-польская группа анархистов (По официальным данным). – В сб.: Нестор Иванович Махно. Воспоминания, материалы и документы. – Киев. РИФ «Дзвін». 1991.
2. Антони В. Записки гуляйпільского анархіста Вольдемара Антоні. – Запоріжжя: РА «Тандем-У». 2006.
3. Белаш А.В., Белаш В.Ф. Дороги Нестора Махно. – Киев. РВЦ «Проза». 1993.
4. Запись в метрической книге Кресто-Воздвиженской церкви с. Гуляйполя на 1891 г. – Государственный архив Запорожской области. Ф. Р-5593. Оп. 2. Д. 472. Л. 26об.
5. Государственный архив Днепропетровской области (ГАДО). Ф. 313. Оп. 1. Д. 1894. – По техническим причинам ссылки на номера листов данного дела не указываются.
6. Дубовик А.В., Дубовик А.В. Деятельность Группы екатеринославских рабочих анархистов-коммунистов в 1905-1906 гг. – http://www.makhno.ru/forum/showthread.php?t=690
7. Кайдаки, Чечеловка, Амур, Нижнеднепровск – рабочие поселки, пригороды Екатеринослава, ныне – районы Днепропетровска.
8. Аршинов П. Два побега. (Из воспоминаний анархиста 1906-9 гг.). – Издание «Дело труда». Париж. 1929.
9. Нестроев Гр. Из дневника максималиста. – Русское книгоиздательство. Париж. 1910.
10. Горев Б.И. Анархисты, максималисты и махаевцы. Анархические течения в Первой русской революции. – Пг. Изд-во «Книга». 1917.
11. ГАДО. Ф. 11. Оп. 1. Д. 532. Л. 18.
12. ГАДО. Ф. 313. Оп. 1. Д. 46. Л. 2-3; Д. 1915.
13. ГАДО. Ф. 3249. Оп. 1. Д. 142. Л. 65.
14. Деятели СССР и революционного движения России. – М. Изд-во «Советская энциклопедия». 1989.
15. Альманах. Сборник по истории анархического движения в России. Т. 1. – Париж. 1909.
16. Анархисты. Документы и материалы. 1917-1935 гг. – М.: РОССПЭН. 1998. Т. 1.
17. ГАДО. Ф. 313. Оп. 1. Д. 1896. Л. 2.
18. ГАДО. Ф. 313. Оп. 1. Д. 1901. Ч. 1. Л. 84.
19. Зильберблат И. Воспоминания о С.Н. Бейлине («Саше Шлюмпере»). // Каторга и ссылка. 1930. № 1.
20. Большевики Украины в период между первой и второй буржуазно-демократическими революциями в России. – К. 1960.
21. Махно Н.И. Мятежная юность (1888–1917). Предисловие Александр Скирда. Изд-во «Громада». Париж. 2006.
22. Avrich P. The Russian Anarchists. – NY. 1967.
23. ГАДО. Ф. 313. Оп. 1. Д. 1906. Л. 2.
24. Махно Н.И. На чужбине. 1923-1934 гг. Записки и статьи. Подборка и предисловие – Александр Скирда. Изд-во «Громада». Париж. 2004.
25. «Буревестник». Париж. 1908. № 12. С. 17.
26. ГАДО, ф. 313, оп. 1, д. 1921, л. 74; ф. 11, оп. 1, д. 575, л. 69; Жуковский-Жук. Мартиролог Нерчинской каторги. – Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги. – М. Изд-во политкаторжан. 1927. С. 253.
27. ГАДО, ф. 313, оп. 1, д. 1921, л. 74; «Анархист». Париж. 1909, май. № 3. С. 31-32.
28. База данных НИПЦ «Мемориал», Москва.
29. Центральный исторический архив Украины, г. Киев. Ф. 313. Оп. 2. Д. 2295. Л. 86.
30. «Буревестник». Париж. 1910, февраль. № 19. С. 14.
31. Заварзин П.П. Жандармы и революционеры. – В сб.: «Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. – М. «Новое литературное обозрение». 2004. Т. 2. С. 102.
32. ГАДО, ф. 11, оп. 1, д. 1121.
33. Агафонов В.К. Заграничная охранка. – М. Изд-во «Книга». 1918. С. 330.
34. Махно Нестор. Воспоминания. – Киев. Изд-во «Украина». 1991. Книга 1. С. 10.
================================================== ========
Опубликовано: Дубовик А.В. Мария Продан и анархисты Екатеринославщины в 1900-х гг. // Юго-запад. Одессика. Историко-краеведческий альманах. Вып. 26. Одесса. 2019. С. 241-259.